Naughty School Girls Get Spankings

— Нет, нет, пожалуйста! Не делайте этого! Я больше не буду двигаться, честно, только не трогайте мои руки! — начинаю умолять я, пытаясь не звучать слишком жалко. В ответ мистер Томлинсон, разумеется, игнорирует меня, доставая металлические наручники из-под своего рабочего стола. Он берет мои запястья, кладя их на мою спину, после чего умело застёгивает наручники. Моя щека теперь касается холодной деревянной поверхности его чертового стола, который я успела возненавидеть, и все, что я хочу, так это заплакать от унижения, которое я сейчас чувствую. Мой учитель затем возвращается на своё место, упираясь мне в пятую точку нижней частью своего тела, вновь прижимая пакетик льда к моим бёдрам. Непроизвольно с моих губ вылетает стон, когда я пытаюсь двинуться вперёд, но цепь и его рука, властно держащая меня сзади, удерживают меня на месте. — Прекрати, я не хочу слышать этот звук, — шипит он сердито, приказывая, и я остаюсь в полном недоумении. — Есть, сэр. — Не забывай, я сказал тебе звать меня "папочкой", — недовольно, слегка раздраженно выговаривает он сквозь зубы, в то время как я перестаю чувствовать ноги. Сгибаю их к коленях, после пытаясь передвинуть ступни хоть на несколько сантиметров вперёд. — Если ты не хочешь, чтобы я приковал твои ноги к полу, тебе лучше сейчас же прекратить шевелиться. Сама того не осознавая, я начинаю тихонько хныкать, всхлипнув, при этом пытаясь стоять ровно, не двигаясь, но это чертовски сложно в такой неудобной позе, да ещё и с мистером Томлинсоном, стоящем так близко. — Ш-ш-ш, Вайлет, — его тон смягчается. — Я ещё даже не начинал тебя отшлепывать. По всему телу пробегаются толпы ледяных мурашек, когда он, наконец, убирает пакет льда от меня, кладя на это место свою ладонь и поглаживая онемевший участков кожи. — Идеально, — выдаёт он с явной гордостью в голосе. — Порка холодной кожи будет болеть в разы сильнее. — Пожалуйста... — молю я его, — не трогайте меня. Вы уже итак достаточно унизили меня. Я усвоила свой урок. — Нет, я так не думаю. Ты не научишься вести себя хорошо, пока я не отшлепаю тебя достаточно сильно. Так сколько ты хочешь на этот раз? — в его руках теперь оказывается трость для порки, и я не поворачиваясь слышу, как он режет ею воздух, словно практикуясь. — М... — мне нужно подумать. В прошлый раз я сказала слишком мало. Кажется, пришёл черёд завысить планку, чтобы уж точно не вышло, как в прошлый раз. — Сорок, — и сразу же задерживаю дыхание, надеясь, что он не задумал большее число. Он вроде бы был слишком раздражён или, может быть, даже расстроен из-за моего поведения, так что это должно быть правильно. — Ого-о, кажется, кому-то понравилась, когда его вчера отшлепали, м? — вслух усмехнулся он. — И как сильно? — Наверное... 8? — это жестоко с его стороны заставлять меня саму выбирать себе наказание. — Ну, кажется, у нас есть прекрасный план наказания на сегодня. Ты выбрала сорок шлепков, когда я решил дать тебе всего лишь двадцать пять. Затем ты захотела шлепки с отметкой в 8 по шкале жёсткости, а я думал, что и 5 будет достаточно. Так что, по лично твоей же просьбе, я отшлепаю тебя сорок раз с отметкой в 8. Не выдержав, я тихо скулю в протест. Говорила же! В такой ситуации просто не-воз-мож-но сделать правильный выбор. — Чтобы немного разнообразить твоё наказание, я хочу слышать тебя. Не знаю, кричи, плачь — что хочешь, — он легонько сжимает моё левое бедро своей тёплой ладонью. — Не забывай благодарить меня после каждого раза. Причём отчётливо. Тебе не нужно считать в этот раз. А теперь, начнём? Я все-таки решаю промолчать, приготовившись к первому удару, когда он вдруг грозно выпаливает: — Я. Сказал. Начнём?! — Да, папочка! — сразу же выкрикиваю я. Это так странно — быть прикованной к столу такой толстой, металлической цепью, с руками, лежащими за спиной и прикованными наручниками, так ещё и с юбкой, задранной наверх, стоя, склонившись, прямо перед чертовски сексуальным мужчиной, который собирается отшлепать тебя. Его палка прорезает воздух, и он ударяет меня в первый раз. Невольно я выкрикиваю что-то, не ожидая такого сильного шлепка. Болит намного сильнее, чем обычно. Его удар пришёлся прямо на то место, куда он клал лёд — чуть ниже ягодиц. — Спасибо, папочка, — едва выдавливаю я из себя. Это просто жалко. Шлепок! Он вновь шлепает меня, и я тут же едва выпаливаю: — Спасибо, папочка! Шлепок! — Спасибо, папочка! Шлепок! — С-спасибо, папочка! Шлепок! — Ау-у! — кричу я от резкой острой боли. — С-сп-спасибо, п-папочка! Шлепок! — Спасибо, папочка! — выкрикиваю я очень громко, чувствуя, как горькие слезы начинают невольно скатываться по моим щекам. Это было ужасно больно, и мистер Томлинсон ещё бил не по разным местам, как обычно, а чаще всего по одному и тому же месту, куда прикладывал лёд. Иногда он даже бил ниже обычного, по ногам, и это болит в разы сильнее. Каждый удар больнее предыдущего. Шлепок! Не сдерживаясь, кричу изо всех сил из-за ужасной боли, которая пронзает каждый миллиметр моего тела. Наверное, меня слышала вся школа. — Спасибо, папочка! — всхлипываю. Когда мистер Томлинсон доходит до двадцати, он останавливается, кладя палку на стол прямо перед моим лицом всего в нескольких сантиметрах. Вздрагиваю, когда я внезапно ощущаю его ладони на моих бёдрах, но затем он начинает медленно поглаживать покрасневшую и горящую кожу, будто стараясь быть аккуратным и...нежным. Я не сдерживаюсь, и с моих губ слетает протяжный стон удовольствия. — Я сказал, чтобы ты перестала издавать этот звук, — напоминает он серьёзным тоном слегка охрипшим голосом. Его руки плавно движутся вниз, гладя те места, по которым он бил по несколько раз. Затем мистер Томлинсон опускается на корточки, садясь прямо позади меня, находясь так близко к моей пятой точке. Что, черт возьми, он делает? Спустя несколько мучительно медленных мгновений одна его ладонь поднимается чуть вверх, а затем останавливается на моей промежности. В животе сразу же завязывается тугой узел, когда подушечкой большого пальца он начинает гладить кожу рядом с моим заветным местом. Твою мать! То есть вчера, когда я была наполовину голая, он тоже видел...!? Понятия не имею, почему я раньше об этом не подумала. Мистер Томлинсон не трогает меня там, но близость его длинных, ловких пальцев заставляет меня всю сжаться и попытаться двинуться в сторону, подальше от его прикосновений, что ему, очевидно, не нравится. — Ты так и не слушаешься, Вайлет. Я снимаю твои трусики, — предупреждает он, просовывая один палец под тонкую ткань нижнего белья. — Нет! Пожалуйста, не надо! Нет, прошу! — выкраиваю я сразу же. — Ты очень непослушная девочка, Вайлет. Ты правда думаешь, что можешь говорить мне, что делать? — усмехается учитель, стягивая мои кружевные трусики вниз по ногам. Прикусываю губу, пытаясь не заплакать, в то время как он поднимается на ноги, снова беря в руки палку для порки. Шлепок! — Спасибо, папочка! — та попытка не удалась, потому что я плачу. Плачу, громко крича и чувствуя горькие слезы на своих щеках. Мне не только адски больно от его ударов, но ещё и стыдно, ужасно стыдно быть перед ним такой. Шлепок! — Спасибо, папочка! — Расслабь свою задницу, любовь моя, — приказывает он, прежде чем наносит очередной удар. Когда я колеблюсь, он, не сдерживаясь, рычит: — Я. Сказал. Расслабь. Свою. Задницу! И я покорно выполняю его приказ. Пытаюсь расслабить все свои напряженные мускулы, пока он продолжает отшлепывать меня. С каждым шлепком я повторяю одни и те же слова снова и снова. В конце он добавляет ещё один шлепок просто так, "чтобы скучно не было", после чего убирает трость на своё законное место. — Можно мне встать? — сквозь всхлипывания спрашиваю я. Мистер Томлинсон, как обычно, игнорирует меня, но теперь я слышу, как он куда-то направляется. — Я нанесу тебе лосьон на места ударов. Я не дьявол, дорогая, — произносит учитель, после чего я чувствую огромное облегчение. Прохладный лосьон нежно ласкает кожу, когда он аккуратно наносит его на поверхность моих бёдер. Большими пальцами круговыми движениями он вновь приближается к заветному месту, и я издаю едва слышный писк, поддаваясь вперёд. В ответ я слышу смешок, когда он глубоко выдыхает. — Вайлет, ты очень плохая девочка. Ты возбудилась во время порки? — Что? Нет, конечно, нет, — шепчу я, теряя голос к концу предложения. Такое чувство, будто вся моя энергия испарилась, а меня загнали в угол. — Не ври мне. Ты возбудилась, когда я тебя наказывал. Ты вся течёшь. ××××××××××××××××××