Ах, люди!..

— Но откуда, откуда ты знаешь все эти ужасные вещи, Элек? — причитал профессор, глядя на меня пристально, строго и в то же время чуть ли не обиженно. Во всяком случае — грустно. Насколько я понял, мне удалось страшно его разочаровать своим поведением. Правда, причина была мне неясна. — Мне это неизвестно, — заявил я прямо, — всегда было так, вечно была эта информация. Поймите, я не мог бы сам найти такие данные. По крайней мере, ближайшее время, находясь здесь, с Вами. — Ну да, — согласился профессор, встав на ноги, — да, Элек, здесь ты не мог найти такого, здесь этого нет. Тем более, ты и закончен-то был совсем недавно, сознание… — он задумался, потирая ладонью подбородок и глядя куда-то в пол. — Но я не закладывал в тебя ничего даже близко похожего на все эти извращения. И они не могли появиться просто так. Скажи мне, Элек, ты не?.. — профессор осекся, — не подключался к чему-то такому? — Нет. А Вы говорили, что был такой период, когда я впитывал информацию прямо из фильмов. То есть, Вы включали фильм, и я просто запоминал все оттуда. Может… — Я просматривал эти фильмы. Мальчик мой, да там… там не затрагивалась тема размножения даже между животными. А уж чтобы такое!.. Не могло быть, чтобы… — и тут он вдруг замер, не закончив мысль, впрочем, вполне мне ясную. Видимо, нашёл он всё-таки какую-то возможность. Но вообще… зачем он так об этом переживает? Ну, подумаешь, один раз привязался я к этой его ассистентке, ну и что? Она жива-здорова же… — Элек, а ты не помнишь то время? Когда ты так получал информацию? Не помнишь? — Нет. Моё сознание было сфокусировано на получении знаний. И потом, я ещё не был до конца в рабочем состоянии. Так что я помню только то, что должен помнить. Информацию с экрана. А все вокруг стерлось. — Хуже того, — покачал головой учёный, — я сам же все это стер. Но мне почему-то показалось… Ты, Элек, кажешься мне несколько более живым, чем должен бы. И это наводит на мысль о крохотном шансе… Но, очевидно, напрасную. Да это и нелогично. — Вы хотите сказать, — немного растерявшись и даже ощутив что-то совсем уж странное, чуть ли не радость, начал я, — что я похож на людей? — Ну, не совсем, — покачал головой профессор. — А чем я хуже? — задетый «крахом всех надежд», холодно спросил я. — Я не сказал, что хуже. Но люди так не поступают. Сначала научись себя вести по-человечески, а потом уже удивляйся, что не так. Даже с учётом таких знаний, ты мог их и не использовать. — Но я понятия не имел, что они плохие, — попытался оправдаться я, и тут же нахмурился. При ком угодно другом я и не подумал бы объяснять что-то. Сделал и сделал. Захотел, вот и все. Но профессор странно на меня влиял. Все его помощники — нет, а он — да. И вот хоть ты тресни, хоть ты заржавей и взорвись в одно и то же время, а все равно будешь хотеть сделать так, чтобы он!.. хотя бы не был разочарован. Стоит ему уйти, это только злит, да и понять это сложно! А как приходит, так снова. — Ты мог бы меня спросить, — вздохнул профессор, но уже почти спокойно. — Но теперь уже об этом говорить поздно… Я должен кое-что прояснить. Посиди здесь. — Как будто я могу уйти… — Не можешь. Только это меня и успокаивает, — признался он. Создатель вышел, и я остался в гордом одиночестве. Он мной недоволен. Не только из-за того инцидента. Я знал какие-то слова, которые тоже его не радовали. Откуда они выяснить не удалось. Вот были в словаре и все. И я их использовал и использую. И отлично понимаю, что если хочу, чтобы профессор… ну, гордился мной, что ли, мне этого всего не стоит делать. Но… так выходит, что раз они есть, то они уже моя часть. Как любая деталь. Нет, смысл даже не в этом. В том, что он создал меня, но был готов лишь к определённому мне. Не любому. А только идеально-правильному. А это уже неприятно. Не выразить отчего. Не понять. И не понять почему, если так, он важен для меня. Подумаешь, создатель. Люди же не всегда так уж волнуются о родителях. А я… ну вот почему? Его долго не было, я слышал, что он с кем-то говорил по телефону. По один раз вырвавшемуся у него усталому «Женя» стало ясно, что говорит он со своим племянником, о котором почему-то при мне упомянули всего один раз, шёпотом и с выражением крайнего неодобрения. Наконец, разговор был окончен. Профессор вернулся совсем уже расстроенным, держась за голову. Мне даже стало его жаль, я подошел к создателю, не зная, правда, как именно его утешить. Это ведь я виноват, по сути. — Бедный мой мальчик… — вдруг выдохнул профессор, прижав меня к себе, да ещё и довольно крепко, впервые за все время. И это немного пугало, хотя в то же время, было приятно. Все-таки, это значило, что он не так сильно сердится, как раньше. — Я? — все-таки не удержавшись, спросил я, после минутного молчания. — Ты, — чуть ли не со всхлипом подтвердил он. — Почему? — Потому что ты мог и должен был быть другим, и всего одна глупость, одна оплошность, одна — как он выразился — шутка, погубила тебя. — Разве? Я жив, нормально работаю, — возразил я. Вообще, профессор опять стал для меня непонятным. Да и был ли он мне понятен хоть когда-то? — Тебя нельзя отсюда выпустить, — со вздохом начал перечислять ученый, — тебя опасно даже просто показать кому-то… И сложно сказать: опасно для тебя или для него? Для тебя, если ты скажешь или сделаешь что-то неправильное, потому что вообще-то, тебя еще и могут… уничтожить. Конечно, я понимаю, ты все же достаточно умен, чтобы понимать… но если ты не осознаешь иные действия неверными, все может быть. Что до человека, то тут совершенно понятно, в чем угроза. Если ты и не успеешь ничего особенно сделать, его психика… — Да почему?! — перебил создателя я. — Что плохого?! Нет, я понял, что плохо, а почему? Это же нужно не чтобы вредить, наоборот. Это должно быть приятно! — Это и есть приятно, но, — резко выделив последнее слово, произнес профессор, — но ни в коем случае не при условии, что все происходит против воли, да еще и по инициативе маленького мальчика, от которого таких действий невозможно было ожидать. Это только шокирует, пугает. — Но я вовсе не маленький мальчик, — нахмурившись, попытался возразить я. Хотя, верно, для него — да, но вид шестнадцатилетнего… — Для меня… да для любого нормального человека… Для таких поступков — маленький. — А если я буду предупреждать? Все объяснять сразу? — Так это шокирует лишь еще больше, — отрезал ученый. — То есть, Вы хотите сказать — нельзя? — хмуро уточнил я, подняв взгляд на создателя. — Да, именно это и хочу сказать. — Но я не могу это принять. Мне нужно, в самом деле, нужно это. Сложно объяснить, а Вы скажете, что у роботов не бывает такой потребности, и будете правы, да, будете, но тем не менее, пусть даже это значит, что я дефектен, мне нужно… Нужен человек. — Я верю тебе, Элек, — каким-то прямо нервным движением поглаживая меня по голове, отозвался Виктор Иванович, — верю, и об этом и говорю. Когда ты вчера объяснил, для чего он тебе нужен, я… я думал, я тебя больше никогда не включу! Но теперь… — мягко продолжил он, даже замедлившись, — теперь я знаю, в чем дело, почему это так… Просто он приезжал тогда. Я его просил не трогать тебя, даже специально перед стиранием просмотрел воспоминания того дня, не касавшиеся… фильмов. Все было хорошо. И я еще так радовался! А он… а он включил кое-что совершенно другое, свое, неправильное, — ученый громко вздохнул, не переставая гладить меня. И все это было пропитано такой жалостью, что аж противно стало! — Может, мне просто стереть тебе память, а? — Нет. Я не позволю себя лишать памяти. Хотя бы потому, что эта информация — одно, но желание, с ней связанное — уже другое. И раз оно у меня есть, оно не пропадет, даже когда не станет информации. Только я буду страшно страдать, не зная, чего хочу, и желая найти ответ все сильнее. — Какой ужас… — почти беззвучно выдохнул он. — Ведь, в самом деле… теперь я даже не уверен, что тебя можно спасти. — Да от чего спасти? — протянул я, недовольно. — Все хорошо. Я себя держу в руках. Да, это нелегко, но тут не так много людей, способных заинтересовать меня достаточно сильно. Так что, все будет в порядке, наверное. Только я все равно не понимаю… И не хочу понимать. — Вот именно, что не хочешь! — А как могу? Я здесь так мало, а мне уже скучно. Тут нечего делать. И Вы, Вы никогда не обнимали меня, не прикасались, не имея цели исследовать, проверить или исправить… А теперь, только из-за такой идеи Вы переживаете, и это меняет Вас, а я хотя бы имею цель, потому что Вы не сказали, зачем я нужен, а без этого… — Элек, ну хочешь я скажу тебе, зачем ты создан? Хочешь, я буду постоянно?.. — Нет, — покачал головой я, отступив от него. — Нет, я не хочу. Я хочу… на волю. — Это невозможно. — Физически — очень даже возможно. И… — и тут я снова вернулся к нему, обнял, куда крепче, чем он меня, и застыл. Но, по правде сказать, это только ему могло показаться, что я ничего не делаю. Да и то, зная мои функции, профессор способен был догадаться, что все не просто так. Дело в том, что я способен был придавать всему своему телу, но в особенности рукам, разные температуры. Нет, не то чтобы вариаций было так уж много, но чуть теплее, чуть холоднее — сделать было запросто. Собственно, это мне теперь и было нужно. Тепло ведь успокаивает и расслабляет. Вот и профессор должен был достаточно «размякнуть»…