Ах, люди!..

О том, что у профессора есть квартира, отдельная от лаборатории (хотя, другая тоже отдельна, лаборатория-то под ней), я знал точно так же случайно, как и о его племяннике. Так, однажды он упоминал, что едет туда, потому что что-то забыл. А так, он старался не оставлять меня ни на минуту. Впрочем, вот уж отчего не было легче, ведь изучение-то он как раз разрешал. Не мне, а им. Конечно, как меня изучать, так все нормально, а как людей, так сразу кошмар. А ведь я поступаю гуманнее, если подумать. Ну, впрочем, какая же гуманность по отношению к роботу? Вот-вот, совершенно никакой, он только объект. Так что пусть люди, и даже профессор, не возмущаются. Я делаю только то, что они. И то, в мягкой форме. Я-то один, и эксперимент у меня тоже лишь один. Ну, как бы то ни было, эту квартиру я видел впервые. Впрочем, видеть было почти и нечего. Всего-то одна комната и то почти пустая: в ней были лишь кровать да шкаф. Либо профессор совсем не живет здесь, либо у него проблемы с деньгами. Но если так, зачем создавать меня, я же дорого стою, весьма дорого. Одни только материалы… Нет, не может быть, чтобы он создавал меня, испытывая нужду. А иначе… иначе мне еще больше стыдно перед ним. Потому, что я стал разочарованием, не оправдал всего того, что было в меня вложено, но вовсе не потому, что мои цели неверны. Для меня они все еще правильные, только вот… для него — даже отчасти нет, а ведь совершенно ясно, что он возлагал на меня какие-то надежды. Но ведь я могу делать, что нужно, так пусть… ладно уж, хватит об этом. — Так что же, — окинув последним взглядом комнату, начал я, — к кому Вы приходили? Профессор, до этого успевший опуститься на кровать, устало покачал головой. Он улыбался, так печально и беспомощно, что мне было окончательно неудобно. — Мальчик мой, я тебе расскажу, только чуть позже. Я не ждал, что придется говорить об этом, особенно сегодня, особенно тебе. Хотя, кому же еще? — он негромко вздохнул и пригласил меня сесть рядом. Как только я это сделал, он обнял меня, как-то совершенно странно обнял, будто желая раздавить или сделать частью себя. — Да, ты тот, кому это стоит знать. Но совсем немного позже. Я все не могу понять… я так рад, что с тобой все хорошо. — Получается, Вы меня прощаете? — спросил я, как мог твердо. — А тебе нужно мое прощение? — Да, нужно. Мне непонятны Ваши запреты и Ваши правила, но быть главной ошибкой Вашей жизни я не хочу. Мне показалось, что профессор смеется. По крайней мере, короткий смешок точно вырвался из его груди. — Мальчик мой, ты меньше всего претендуешь на такое звание. Ты не ошибка. Нет, даже отчасти не ошибка. Ошибка то, как ты был воспитан и то, что было в тебя заложено. Я ведь вспомнил, я почти дал тебе разрешение, хотя в то время не понимал этого… — А я думал, Вы никогда не поймете, — признался я, чуть отстранившись и улыбнувшись ему. Профессор вскинул брови: — Ты уже и улыбаться умеешь? — удивленно, но мягко поинтересовался он. — Это поразительно. В самом деле, настоящее чудо. Как?.. — Я нашел своего человека, — повторил я, — он научил меня. Потому что он… — я осекся, не зная, как продолжить. Что «он»? Что?.. — Потому что он единственный, кто мог это сделать. — Значит, это вовсе не человек для изучения, — сделал вывод профессор. — Это хорошо. Нет, это замечательно. Элек, так получается… Нет, все-таки, если бы ты не был отравлен всем этим, ты… тебе цены бы не было. Я крупно вздрогнул, вспомнив, когда такие слова произнес Сергей. — И тогда я был бы хорошим? И меня бы убили? Не хочу. — Убили? Почему, малыш? — совершенно обескураженно уставился на меня создатель. — Потому… Вертер умер… он был очень хорошим. В этот раз профессор действительно рассмеялся, вновь прижав меня к себе. — Ну, Элек, уж это… — он быстро вздохнул, — совершенная глупость. Тебя никто не убьет, если ты будешь хорошим. Ему не повезло, если можно так сказать. — А вдруг и мне не повезёт? Нет, всё-таки, не хочу. Да и не могу. И не понимаю, зачем. Чтобы всем было проще пользоваться? Потому что иного я не вижу, моего человека я устраиваю… — Хотел бы я знать, кто он — твой человек, — заметил профессор, поглаживая меня по голове. — Это в самом деле важно. И, знаешь, а ведь было бы очень странно, если бы ты решил как-то иначе. Только ты все-таки не прав, — добавил он, грустно, — нет, вовсе не для того, пользоваться проще слабыми, а не хорошими. И с такой легковерностью, как у тебя… нет, Элек, не того ты боишься. — Легковерностью? — повторил я, растерянно. — Конечно, малыш, — кивнул ученый, — в то, что я не сделаю ничего ты поверил очень быстро, и в то, что если быть хорошим, тебя непременно убьют, похоже, тоже. — Это касалось лишь роботов, для людей такого правила нет, — заявил я, но быстро понял, что это ровным счетом ничего не меняет. Но все-таки, разве же это легковерность? Наивность? Видимо, это просто потому, что я еще не привык. Но уж это не навсегда, точно нет. — Да и Вы… ну разве Вы можете солгать? — и я посмотрел ему в глаза, совершенно не имея сил представить, что это так. Не знаю почему, но нельзя, невозможно представить… — Ну вот об этом я и говорю. Именно что тебе кажется, будто для меня это невозможно. А почему? — Не знаю, — даже несколько смущённо ответил я. — Вы… меня создали. — И что же? — не прекращал профессор. Мне было уже совсем плохо от этих вопросов. Я не мог ответить, и это казалось совершенно неприемлемым, болезненным, ужасным… — Я… не знаю… Мне казалось… Вы не… не солжете мне… — я невольно всхлипнул, уткнувшись лицом в плечо создателя. Мужчина снова вздохнул. — Да, пожалуй, ты прав, — произнес он, — солгать тебе у меня духу не хватит. Только это не значит, что я совсем не способен на ложь. — А… почему не хватит? — прошептал я, почти что вернув ему его же вопрос. — Потому что ты мой сын, — не потратив на раздумья даже одной секунды, ответил учёный. Я почти беззвучно охнул, просто не представляя, как реагировать на эти слова. Вот так, несмотря на то, что я… Как это возможно? — Даже несмотря на то?.. — Скорее уж, именно потому что, — выделив последние слова голосом, закончил профессор. — В любом случае, ты совершенно точно живой. Может быть, ты даже не то, что я ожидал создать, и именно поэтому так. — Но что Вы хотели создать? — Робота, существо, с которым, вроде бы, можно общаться. Жить одному совсем невесело. — Тогда зачем столько функций? Зачем внешность? — уже с интересом спрашивал я. — Приятнее говорить хотя бы с подобием человека, а не металлическим ящиком или чем-то похожим, — пояснил он, впрочем, ни словом не обмолвившись о том, почему же это всё-таки наделил меня столькими возможностями. Ну ладно, раз уж он не хочет сказать, то пусть. — А теперь ответьте, что Вам нужно было в том доме? — О… — голос профессора теперь казался переполненным ужасной тоской. — То, что мне никогда не удастся получить. Видишь ли, там живёт одна женщина… — Ваша? — тут же уточнил я. — Видно, нет… — А точнее? — Точнее, мне казалось, что моя, давно, правда, но теперь у неё есть муж. И я до сих пор не понимаю её, не могу понять. Что и почему случилось… Можно лишь предполагать. Наверное, она просто поверила, а потом уже для неё стало вопросом чести не разводиться. Почему? Снова не знаю. Только это, пожалуй, правильно. — Не понимаю. — И вряд ли поймёшь. Мне самому это сложно, а тебе, конечно, ещё сложнее. — Стойте. И Вы ходите к ней… А меня ещё о!.. — Элек! — неожиданно строго оборвал меня профессор. — Ни в коем случае нет. С тех пор, как она попрощалась со мной, я даже не думал ни о чем подобном. Мальчик мой, ты сейчас на меня разозлишься, наверное, хотя не следует, совсем нет. Понимаешь, у неё есть сын. И он мой. На секунду я почувствовал себя совершенно потерянным. Ужасно обидные мысли переполнили меня буквально тут же, но я старался бороться с ними. Верно ведь, я создан не чтобы… закрыть пустое место. Не чтобы заменить его… — Возможно, ты видел его. Ты точная его копия, внешне. Но по её рассказам — не внутренне, характеры у вас совсем… — Молчите! Не надо… перестаньте, не говорите, это не должно быть правдой, нет… — что-то влажное капнуло на щёку, перед глазами встала пелена. Мне представилось… и стало жутко. — Вы ему скажете об этом? — Может… — Нет! Не надо! Не надо, ни за что не говорите! — Что за глупости?.. — Вы не знаете, как сильно он любит того, кого считает отцом, — с трудом проговорил я, — не знаете, как ему будет плохо, если он узнает. Понятия не имеете, что он сделал для этого человека… — Ты думаешь, для меня он не стал бы ничего делать? — прошептал создатель. — Для Вас он бы был тем, кем является, он бы старался учиться, развивал бы в себе то, что ему нравится. А для него он себя меняет! Это жутко… Потому что не в лучшую сторону. — Ну, в таком случае, не лучше ли ему узнать? — Не лучше. Представьте, как это будет больно, — снова всхлипнув, выдал я. — Я не хочу, хотя было бы проще, если бы он узнал. Тогда бы этот человек был не так близко. Серёжа слишком любит его… Я ощутил, как снова объятия стали слишком крепкими. Да, разумеется, профессору совершенно нелегко это все принять. Узнать, что твой сын страдает, наверное, ужасно. От мыслей об этом стало ещё грустнее, грудь будто что-то сжало, капель становилось все больше… — Что ж, я ему не скажу. Только не плачь, мальчик мой, — вдруг попросил профессор, и я невольно поднял взгляд на него. Только ничего не увидел. — Не надо, хотя это так удивительно, что ты способен на это. Получается, тебе действительно дорог Серёжа… Но почему? И откуда ты знаешь все это о нём? — Сергей и есть мой человек, — прямо сообщил я. До этого я думал, что ещё сильнее меня сжать профессор не может. Напрасно я так думал. — Этого не может быть, Элек, вот это уже точно слишком. Он же тебе брат! Брат, мальчик мой, пусть не физически! — А я его так не воспринимаю. И он тоже. И не пытайтесь переубедить меня, пожалуйста. Он мой человек, я не могу отказаться от него, хотя бы потому, что никто другой им быть не сможет. Скольких угодно можно изучать, со сколькими угодно можно быть, а испытывать такую привязанность можно лишь к одному. — Если уж так, — серьёзно проговорил он, — то давай ты хотя бы не станешь изучать этих скольких угодно и ни к кому более не станешь лезть. Хорошо? — Да, но есть ещё один человек, — сознался я, неуверенно, — нет, он совсем не то же самое, только я не в силах обещать. — Элек… — Да. Я понимаю. И все равно. — Это уже совершенно нехорошо, хотя бы пытайся. Между прочим, — вдруг выпустив меня, добавил профессор, с совершенно иными интонациями, — с тобой все в порядке? Никаких сложностей в техническом смысле? Ответить ему сразу я просто не смог. Мне вспомнилось вдруг, что я вообще должен ходить постоянно в футболке и шортах — все потому, что я пока лишь привыкаю к миру, а потому очень много информации поступает в меня, что легко может привести к перегреву. Да что там приводило же уже… — Почти. Один раз я почти перегрелся. А так все в порядке. — Это уже не порядок, мальчик мой. Если ты не боишься… Следовало бы проверить, все ли с устройством… — Я не боюсь, да и здесь Вы ничего сделать не сможете, даже из необходимого. Но я не хочу, когда я отключен вокруг тьма, ничего нет, мне не нравится это… — Значит, ты остаешься в сознании? — задумчиво спросил создатель. — Интересно. — Нет, неинтересно, — отрезал я, — изучать себя я больше не дам. Он улыбнулся, в этот раз почти весело и покачал головой. — И не нужно. Но проверка не займёт много времени, я обещаю тебе. — И что включите после? — всё-таки не смог не уточнить я. Хотя он так добр, и так относится ко мне, все равно немного неуютно от мысли, что — ради блага — он оставит меня так. — Да. Обещаю.