Боль

Обычно я ненавижу болеть. Может потому, что обычно тот факт, что я простыл, сопровождался читающим мне нотации Майкрофтом и другими не слишком приятными факторами вроде горьких таблеток и запрета ходить курить на балкон, так как там меня наверняка ожидают злостные холодные сквозняки, так и норовящие сделать меня еще более «хилым и несчастным». На этот раз всё было по-другому. Вернее, всё было так же, но я воспринимал всё это почти радостно. И колючие шерстяные носки, которые Джон раздобыл невесть где, и шарф, грозящий меня удавить, и те же горькие таблетки. Ватсон ворчал не меньше Майкрофта, но ворчание его было даже приятным. Сам факт, что грозный ветеран-афганец заботится обо мне, заставлял меня чуть ли не мурлыкать по-кошачьи. Если честно, я не узнавал сам себя, и это было странно втройне. Я заметил, что хочу каждый вечер слушать Джонов мерный голос, когда он читает вслух Пратчетта, и всякий раз подбирался к нему всё ближе, пока в один прекрасный момент не уснул, уронив голову ему на плечо. Спустя несколько часов я проснулся и обнаружил, что за это время Ватсон не сдвинулся, чтобы не тревожить меня. Джон пытался казаться недовольным, укорял меня за то, что уже прошло больше недели, а я всё еще «похож на Франкенштейна», но я спиной чувствовал, что он абсолютно не против исполнять роль моего личного врача. Лестрейд пришел во вторник, принеся с собой первый снежок на плечах. Инспектор держал в руках папку с бумагами и был явно в хорошем настроении. - Эхэй, Шерлок, скверно выглядишь! - Збазибо, - я кивнул, не выпуская из зубов градусник. - Как настроение? - Чудезно. - А я тебе вот дело принес развлечься, - Лестрейд помахал папкой. – В прошлый раз, как я заходил, ты еще в бреду метался. Что-то говорил о «каждому что-то там». Я скривился. - Да ты не волнуйся, мало ли что тебе там прибредилось. Мне вот на днях приснилось, что я с динозаврами воевал, - инспектор хмыкнул. Я закатил глаза. Динозавры. Э оно как. Градусник показывал 37 и 8. Словно почуяв это, в гостиную влетел Джон. - Лестрейд, вы дверь закрыли?! - Эм…- инспектор обернулся. – Закрыл. - Ваше счастье… - Ватсон покачал головой и отобрал у меня термометр. – Шерлок, таблетки. Я послушно принялся рыться в коробках, которые примостились на стуле рядом с диваном. Не далее, как вчера Ватсон выгреб из-под моего «ложа» внушительное количество медикаментов, в сердцах влепил подзатыльник, а потом долго извинялся. Да и сам я вдруг почувствовал себя последней сволочью. - У вас тут прямо семейная идиллия. - Мы не пара! – вспыхнул Джон. Я не отреагировал на это заявление никак. Лестрейд пару минут еще потоптался на пороге, понял, что его особо никто праздновать не будет, и ушел, сославшись на срочные дела. Как только за ним захлопнулась дверь, я вцепился в папку, как голодающий в кусок хлеба. Папка была полна фотографий, вырезок из газет и исписанных синей ручкой листов. Разложив их по всему дивану, я попытался вникнуть в суть дела. Несколько недель назад умер известный художник. Инфаркт в собственной мастерской. Спустя некоторое время всплыла его последняя картина, которую он заканчивал в большой спешке. Проблема – картин было две, и лишь одна могла быть подлинной. Я внимательно рассмотрел снимки картин. Обе были практически идентичны и не выбивались из стиля автора. Краски на обeих одинаковые, написаны примерно в одно время. Уж это сложнее, чем отличить трехсотлетнее полотно от прошлогоднего. Прочитав заключение экспертов, в котором они вещали, что с помощью анализов подлинник не обнаружить, а во время работы творец всегда закрывался в мастерской и никого к себе не подпускал, что исключило возможность определить его с помощью того, кто видел процесс работы. Я предпочел бы расследовать убийство. Там более понятен мотив, причины, последствия и всё остальное. Это не две картины, в которых я паршиво разбираюсь. Моя отрасль искусства – музыка. Вот там я всегда определю дилетантизм от профессионализма. *** Я лежал, удобно примостив голову на подушке, которая в свою очередь упиралась в Джона, который что-то писал в блокноте и рассматривал фотографии. В какой раз? В сотый? В трехсотый? А, неважно, я всё равно казался себе бараном, который стучит рогами в закрытые ворота. Картины. Может этот художник нарисовал обе? Одновременно. Ну или… блин. Не знаю. Ненавижу не знать. Я даже не могу осмотреть его мастерскую. Зачем было поручать мне именно это дело? Неужто у Лестрейда не нашлось мало-мальски загадочного убийства, ну или маньяка. На худой конец кража! Я уже согласен на всё. Художник смотрел на меня с фотографии и, казалось, гадко ухмылялся. В руках у него были кисти и палитра. Ммм. Скучно. Скучно и непонятно. И неинтересно даже. Я повернулся, расправил одеяло, и принялся следить за Ватсоном. Тот увлеченно покрывал тетрадный лист мелкими буквами. Список покупок? Слова выстраивались ровным строем, рука скользила слева направо, иногда смазывая текст – ручка была явно не самой лучшей. Я замер. А что если? Так и есть. Я еще раз рассмотрел фотографию художника. Левша. ЛЕВША! Если он писал, то писал как и все, но рисовать он мог начинать с любой стороны, а значит справа налево ему было бы удобнее… - Джон! – я соскочил с дивана. – Ты гений! От переизбытка чувств я сжал ничего не понимающего доктора в объятьях и поцеловал в щеку. - Справа налево! Если это так, то это должно быть заметно! Направление мазков или еще что-то. Что бы я без тебя делал? Я метнулся к ноутбуку и принялся писать Лестрейду сообщение. Быстро набирая текст, я, казалось, чувствовал взгляд мне в спину. Растерянный и почему-то теплый взгляд.