I. Introitus Покой вечный даруй им, Господи, И свет вечный да светит им. Тебе поется гимн, Боже, в Сионе, И Тебе возносятся молитвы в Иерусалиме. Услышь моление мое, К Тебе возвращается всякая плоть. Покой вечный даруй им, Господи, И свет вечный да светит им.
В центре амфитеатра лежал окровавленный труп мужчины. Его белое церемониальное одеяние было заляпано пятнами крови, словно шерсть жертвенного ягненка. Он был окружен изображениями двенадцати олимпийцев, бессмертных Богов, которые смотрели на него своими невидящими глазами. Люди, мужчины и женщины, окружившие труп, свидетели таинства, которое каждый из них жаждал совершить. Все они стояли недвижно, словно статуи в мавзолее. Так много людей было с ним, но никто не выдавил и слезы о нем. Они смотрели на когда-то всемогущего Царя, Гегемона эллинских земель, человека, стремившегося завоевать необъятные Персидские земли… Они были лишь актерами в пьесе, игравшими перед ликом смерти. Убийцы. Виноватые. Казалось, будто мы смотрели пьесу «Макбет», жадный мужчина, женщина, ведшая заговор по убийству короля Дункана, власть… все персонажи на своем месте.«Жизнь - только тень, она - актер на сцене. Сыграл свой час, побегал, пошумел - И был таков. Жизнь - сказка в пересказе Глупца. Она полна трескучих слов И ничего не значит».(1)
Вспоминаются слова Шекспира, как только вспоминаю смерть нашего Царя. Да, это была драма для нас. Мы все ненавидели Филиппа по разным причинам, все мы желали ему смерти, все мы были виновны в этом преступлении. Не было вопросов «почему его убили?» или «кто же это сделал?» Конечно, мы видели, как его проткнул ножом Павсаний Орестский, как его широкий клинок кельтского меча воткнулся между ребер Филиппа, но Павсаний был лишь простой пешкой. Кто же был убийцей? Кто дергал Павсания за ниточки?II. Kyrie Господи, помилуй.
Давайте разберемся в этом. Начнем с Демосфена, сына Демосфена, оратора из Афин. Все знали, как сильно ненавидел Филиппа Демосфен, особенно после поражения Афин на Херонее. Он продолжал орудовать словом против македонского владыки. Он желал его смерти так страстно, потому что для него Филипп был всего лишь варваром, тираном, самым гадким человеком на свете, которого нужно было остановить. Афинская ненависть к македонским владыкам длилась уже 100 лет. Даже спустя много лет после этого дня афиняне будут смешивать с грязью имя Филиппа, потомка Филиппа, и будут искать помощи на этот раз у Римского сената. Да, Демосфен хотел смерти Филиппа, но сговаривался ли он с Павсанием ради этого? Через несколько лет я услышал такой слух, будто греки убили Филиппа, совершили убийство за персидское золото. Это подводит нас к другому подозреваемому, Великому Царю Персии. Помните евнуха по имени Багой? Нет, не того недотепу, который танцевал для Александра, другого, амбициозного и коварного евнуха, убившего Артаксеркса Оха и воздвигнувшего Арса на персидский престол. Затем он убил и его, так он пресек великую ахеменидскую династию. Нужен был тот, кем можно было управлять, и Багой посадил на трон человека по имени Кодоман, получившего имя Дарий III. Но Дарий не был Арсом и вскоре сам отравил Багоя. К моменту смерти Филиппа Дарий был несомненным владыкой Персидской империи. Сама мысль о том, что Дарий мог заплатить за убийство Филиппа, очень привлекательна, но, боюсь, он был здесь ни при чем. Убийца находился гораздо ближе, чем мы думали. Третьим подозреваемым был Антей, отец Леонната. Он все еще был разъярен после того, как Филипп отдал его земли Атталу, и все знали об этом. Правда, не стоит забывать, что Леоннат был одним из тех троих людей, кто побежал добивать Павсания, поэтому подозрения с отца снимались. К тому же, обе семьи Леонната и Павсания происходили из Ореста. Три дня до убийства Пелла, полденьIII. Sequence День гнева, тот день Превратит мир в прах, По свидетельству Давида и Сивиллы.
- Отец так разъярен, что намерен не прийти на свадьбу в Эгах, - говорил Леоннат, прогуливаясь по улицам Пеллы вместе с Береникой. Мать и сестры Леонната все еще жили в их доме, нянчились с маленьким родственником, поэтому молодые родители решили пойти в театр. Они хотели посмотреть «Персов», афинскую трагедию Эсхила. Эта пьеса была второй частью трилогии, которую изначально написал Перикл больше сотни лет назад. Береника была вся в предвкушении, только услышав о красивых костюмах приехавших актеров. В греческом театре было принято использовать маски, потому что они помогали людям ярче представить лица персонажей. - Он правильно злится. Царь поступил несправедливо, - обняла его Береника. – Но не думаю, что это мудро – злить Царя. - Меня не это волнует, - сказал Леоннат. – Отец зол настолько, что может совершить что-то ужасное. - Не говори так. Я уверена, отец понимает то, что делает, - погладила его по руке жена. Со дня их свадьбы Иокаста просила называть ее «матерью», а Антей – «отцом». - Я не могу быть так в этом уверен, он говорил с вельможами Ореста о том, что Царь ищет выгоду для себя, а не для государства, - сказал Леоннат. Кстати, говоря о Царе, ты не видела Гефестиона в последнее время? – изменил он тему разговора. - Да, он плохо выглядит. Я спрашивала маму, не болен ли он, но мама сказала, что нет. С ним происходит что-то странное. Мы думаем он попал в неприятности, - обеспокоенно ответила Береника. - Так ты не слышала? - Не слышала что? - Пердикка сказал мне, что он теперь любовник Царя. – Береника резко остановилась и посмотрела на мужа так, будто видит его в первый раз. - Что ты..? Да быть того не может! Гефестион любит Александра! – воскликнула девушка. – Пердикка из ума выжил. - Эни, успокойся. Знаю, это звучит глупо, но это правда, - посмотрел на нее Леоннат. – Александр нам об этом сказал. - Что он сказал? – убито спросила Береника. - Он сказал, что видел, как Тион покидает покои Царя, и Тион сказал, что… - Что сказал мой брат? Говори! - Он сказал, что переспал с ним. – Береника в отчаянии закрыла рот, боясь, что непрошеные слова вырвутся из ее рта. - Но почему? - Согласно Александру, потому что он устал от него. - Но это бред, Леон! – воскликнула Береника. – Мой брат любит Александра. Он лжет! - Александр думает также, но Гефестион не хочет видеть его, а сегодня утром уехал в Эги с Царем. - Мы должны отправиться туда. Я должна поговорить с ним. Он с ума сошел, - Береника рванула в их дом. – Не позволю разрушить ему свою жизнь! Леоннат улыбнулся и последовал за ней. Она словно мысли его прочитала. Кто же еще был в театре? Ах да! Мой отец, конечно. Он был разъярен после того, как узнал, что Царь сделал мне. Он не говорил никому… никому, кроме меня. Он также слышал, что я стал любовником Царя, и подумал, что меня подтолкнул к этому Аттал, поэтому сразу же взял самого быстрого коня и отправился в Эги увидеть меня. Три дня до убийства Эги, ночьIV. Tuba mirum Трубы удивительный звук пронесется Над кладбищенскими странами, Созывая всех к престолу.
Аминтор прибыл в древний дворец и попросил увидеться с сыном. Он знал, что Гефестион будет здесь, рядом с Царем, и сама эта мысль вызывала у него дрожь. Царский слуга, Главк, отвел его в покои сына. Когда Гефестион открыл дверь, то кровь мгновенно отлила от его лица. Он не ожидал увидеть здесь отца, и если судить по его выражению лица, тот уже слышал о его отношениях с Царем. - Нам нужно поговорить, - сказал отец, заходя в комнату. - Папа, я знаю, ты должен быть смущен моим поведением, - Гефестион прикрыл глаза. – Но… - Тебе кто-нибудь угрожал? – Этот вопрос оставил Гефестион без слов. Неужели отец что-то знает? - Почему ты спрашиваешь? – Он должен быть настороже и не проболтаться. Аминтор прошел в маленькую гостиную и закрыл ближайшее окно. Он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал их разговор. Гефестион смотрел на него в шоке, отец вел себя странно. Аминтор метался по комнате, проверяя, чтобы никого не было, и когда убедился в этом, сел на диван и похлопал рядом, приглашая сына. - Тион, перед тем, как Аттал уехал в Геллеспонт, он пригласил нас с твоей матерью к себе на обед. – Гефестион не мог молвить и слова – Он хотел моей поддержки в… Он хотел, чтобы я убедил тебя стать любовником Царя, но я, конечно же, отказался. - Так ты думаешь, что я делаю это, потому что мне угрожал Аттал? – спросил сын, наконец понимая беспокойство отца. Аминтор кивнул: - Почему еще ты можешь делать это? – Гефестион заправил локон за ухо и ничего не ответил. Он не смог сказать отцу правду, он дал свое слово, что никто не узнает об этом. - Папа, я никогда не говорил с ним, - медленно сказал Гефестион. – Даже с его агентами. До того, как ты сам сказал, я и не подозревал об этом. Эти слова сняли тяжелую ношу с плеч Аминтора и одновременно вызвали еще больше вопросов у мужчины. Лишь взглянув в глаза сына, отец понял, что тот попал в действительно крупные неприятности. - Тогда что случилось? Почему ты с Царем? - Папа, я не могу тебе сказать. - Почему? - Я дал слово никому не говорить. – Они оба замолчали. Аминтор устало погладил переносицу. - Тион, ты не должен страдать в полном одиночестве, - начал отец. – Ты всегда решаешь проблемы самостоятельно, но я готов тебе помочь что бы ни случилось. – Он взял юношу за руку. – Прошу, не отказывайся от моей помощи. Ты мой сын. В глазах Гефестиона стояли слезы. Еще никогда ему не доводилось разговаривать с отцом так, и его глубоко тронуло это, он был рад, что у него есть такой отец. Он глубоко вздохнул прежде, чем ответить. - Папа, я не могу тебе сказать. – В его голосе было столько беспомощности, что казалось, будто сердце отца разбилось на многие осколки. - В этом замешан Царь, да? – Сын кивнул, и Аминтор зло ударил себя в бедро. – Тион, послушай, мы найдем выход, поверь, мы сможем… - Нет! Мы ничего не сможем сделать. – Он не мог рисковать положением Александра. - Филипп всего лишь человек, Царь, но смертный. – Эти слова испугали Гефестиона. – Я не позволю ему вновь причинить тебе боль. Вновь причинить мне боль? – подумал Гефестион. – Папа знает о..? Он не спросил то, что мучило его в тот момент, не хотел разговаривать о том, что было, с отцом, даже если был уверен, что Аминтор уже знает об этом. Но как же он догадался? Никандрос? Невозможно, он дал слово, и кем бы ни являлся его старший брат, но он оставался честным человеком, он не предал бы. Но как же? Рядом со мной, в театре, была лишь одна женщина в кругу траура, смотревшая на труп с холодным безразличием, наша леди Макбет – царица Олимпиада. Она имела много поводов для ненависти к своему супругу. Он бросил ее и заменил юной македонкой, угрожал ее сыну лишением трона. Олимпиаду многие звали ведьмой, но дороже всего на свете для нее был ее сын. Она боролась за него безумно. Александр был всем для нее, и она защищала его самоотверженно, словно львица. Два дня до убийства Эги, утроV. Rex tremendae Царь ужасающего величия, Благосклонно спасающий ищущих спасения, Спаси меня, источник милосердия.
Царь не хотел, чтобы она возвращалась в Македонию, но запретить ей посетить свадьбу ее дочери и брата он тоже не мог. Поэтому за два дня до убийства Эги узрели царицу Олимпиаду, прибывшую из Эпира вместе с братом Александросом. Олимпиада была спокойна. Она обдумывала ситуацию, складывавшуюся с ее сыном. У нее были хорошие шпионы и союзники. Жены Царя периодически писали ей о том, что происходит во дворе. Аттал и Парменион были в Геллеспонте. Антипатр еще был здесь, но и его можно было сманить на свою сторону. Теперь время действовать, теперь, когда этот старик и варвар были далеко. Будучи обеспокоенной состоянием сына, она мало уделяла внимания своей дочери. Клеопатра не желала выходить замуж за своего дядю и кричала, плакала, угрожала, что покончит с собой, но никто не услышал ее. Разозлившись, девушка сказала, что сбежит. Клеопатра покинула покои матери. В глазах стояли слезы, она смахнула их рукой. Царевна не хотела плакать. Плач не спасет ее от нежеланного замужества. Затем она остановилась в середине коридора, и сердце ее затрепетало, увидев, как в саду гуляет Гефестион. И тогда она поняла, что спасет ее. Клеопатра побежала к нему, слегка приподнимая платье. - Гефестион! – позвала она его, и юноша обернулась к ней. - Клеопатра, чем я могу помочь тебе? - Женись на мне. – На мгновение Гефестион подумал, что ослышался, но Царевна повторила свою просьбу, на этот раз более четко. – Женись на мне, Гефестион. - Клеопатра, - начал он, пытаясь успокоить ее, - завтра твоя свадьба, ты помолвлена с царем Александросом. - Я не хочу быть с ним и не выйду за него! Я люблю тебя. – Да, она определенно была сестрой Александра: такая же упрямая. Гефестион долго смотрел на нее, стараясь правильно подобрать слова, чтобы не сделать ей еще больнее. - Мы не можем пожениться. Твой отец не позволит нам, - сказал он. - Тогда давай сбежим, - предложила Клеопатра. Словно это бы что-то решило. - Мы не можем. - Почему? Я знаю, ты не трус, ты силен. Тебя ведь даже наградили после Херонеи, - настаивала Царевна. – Я знаю, ты любишь моего брата. Но я и не прошу тебя любить меня… не сейчас, но если ты женишься на мне, в наших детях будет течь и кровь моего брата. Подобного бреда Гефестион не слышал с тех пор, как Александр предложил ему жениться на сестрах у друг друга. - Клеопатра, мы не можем пожениться, - сказал он опять, на этот раз чуть тверже. – Мне очень жаль, что тебе не по нраву твой будущий супруг, но мы не можем сбежать. Клеопатра не выдержала и расплакалась. Гефестион же не мог видеть, как плачет женщина, ему самому становилось очень тоскливо, и он обнял ее. - Теперь ты спишь с моей сестрой? – спросил Александр, подойдя к ним ближе. Разноцветные глаза горели злобой. Я определенно проклят. Ну почему он нашел меня именно сейчас? – сокрушался Гефестион, закрывая глаза на какое-то мгновение, думая, что же ответить. Клеопатра рыдала у него на плече и не могла вымолвить ни слова. - Меня не волнует то, что ты думаешь обо мне, - равнодушно ответил Гефестион. Он осторожно прижал к себе Царевну. – Пойдем, я отведу тебя в твою комнату. - Гефестион! – позвал его Александр. – Я пришел поговорить с тобой. - Прекрасно, только я с тобой говорить не желаю, - отвернулся от него Гефестион. Царевич выскочил перед ним, закрыв дорогу из сада. - Ты поговоришь со мной, хочешь ты этого или нет! – рявкнул он устрашающим голосом. Рыдающая Клеопатра вжалась в брюнета еще сильнее. - Не. Буду. - Ты лжец, Гефестион, - горько воскликнул Александр. – Ты клялся, что никогда не предашь меня, и что же? Говори! Ты хуже шлюхи; ты продал себя более влиятельному человеку. Когда, когда ты это решил? Когда услышал, что Царь назовет Карана своим наследником? Так хочется спать в царской постели? Гефестион не сказал ни слова и продолжил идти с Клеопатрой. Да и что он мог он сказать? Будет лучше для них обоих, если Александр будет думать, что он предал его, будет ненавидеть его и перестанет грустить. Царевич собирался сказать еще что-то, но замер, увидев медальон Гефестиона, все еще висевший на сильной шее. Гефестион чувствовал себя гадко. Ноги едва передвигались. Он словно шел к своей погребальной яме, не обращая уже внимание на все остальное. К тому времени, как они пришли к покоям Царевны, та успокоилась и перестала плакать. Клеопатра настояла на том, чтобы он остался, и юноша сокрушенно принял из ее рук кубок вина. - Вы с моим братом в ссоре? – спросила она, вновь подливая вина. - Можно и так сказать. – Клеопатра была так занята собственными переживаниями, что и не замечала того, что происходит вокруг. – Это очень хорошее вино, - сказал он, не сводя взгляда с темной жидкости. Царевна подсела к нему ближе. - Нам не везет в любви. - Выпьем за это, - поднял кубок Гефестион. Клеопатра поцеловала его в щеку, и он повернулся к ней так близко, что мазнул своими губами по ее губам. Клеопатра сильно покраснела, и от этого стала еще милей, словно картина Филиппо Липпи. Рыжие волосы волнами ложились на ее плечи, голубые глаза горели от восхищения, щеки покрыты розоватым румянцем. Она не лукавила, ей и вправду был мил Гефестион, с того самого времени, когда она встретила его впервые. Но объект ее интересов смотрел всегда на ее брата, и это сжигало ее изнутри. Почему он не может любить и ее тоже? Прежде чем кто-либо заметил, Гефестион поцеловал ее в губы, и вскоре поначалу нежные поцелуи превратились в страстные. Поцелуи царевны были сладкими, а ему было так горько, что он не мог найти в себе силы остановиться. Все это было неправильно, но Гефестион не думал об этом тогда и позволил своим чувствам зять над собой контроль. Даже если потом он пожалеет об этом акте и его последствиях. Люди покидали амфитеатр на бегу, испуганные грехопадением. Александр стоял рядом со мной. В глазах всего мира он был главным подозреваемым – теперь, со смертью отца, он получил все, о чем мечтал. Он стал Царем, пойдет в Азию на завоевание богатейшей империи. Кровь Филиппа лилась на горячий песок, и я видел, как отражается в каплях лицо Александра. Мог ли? Мог ли он убить собственного отца? Способен ли был он на это? День до убийства Эги, полденьVI. Recordare Мольбы мои недостойны, Но Ты, Благой, сделай милость, Не дай мне вечно гореть в огне.
- Гефестион что-то планирует, - сказал Александр Пердикке после свадьбы сестры. Он все еще был одет в парадное одеяние. - Он сводит нас с ума. И о чем только думает? – пробурчал Пердикка, сидя на каменной скамье. - Не знаю, но… - Александр вспомнил медальон на шее возлюбленного, - зная его, он узнал что-то и пытается защитить меня. - Думаешь? - Уверен. – Теперь Царевич был спокоен и думал более ясно. – Когда мы были в Иллирии, Тион постоянно говорил мне о том, что Аттал попытается убить меня. Может, он узнал о заговоре и поэтому держится поближе к Царю. - Аттал сейчас в Геллеспонте. - Да, но у такого человека как он всегда есть шпионы. – Александр метался из стороны в сторону, словно загнанный зверь. – Что же изменилось с тех пор, как Тион стал появляться с Царем? - Хм, ну, твой отец теперь выглядит гораздо счастливее, - легкомысленно начал Пердикка. – Знаешь что? Он подарил Тиону такие мечи, глаз не отведешь. Лучшего ответа и представить нельзя было. Ревность охватила Александра и сжигала его изнутри. Пердикка содрогнулся. - А Тион? Думаешь, он счастлив? – спросил Царевич, глядя на город, на толпу, собравшуюся на фестиваль. - Ты знаешь его лучше, чем кто-либо… но если тебе нужно мое мнение… - Пердикка почесал свой затылок. – Нет, я не думаю, что он счастлив. Он притворяется, что счастлив, но это не так. - Я тоже думаю так, - кивнул Александр. – Что же еще? Что же изменилось? Вдруг озарение словно снизошло на него. Множество послов со всей Греции были сейчас в Эгах, и Филипп представлял им Александра как своего Наследного царевича. Ему даже выделили почетное место на пирах. - О Зевс! – воскликнул Александр. Пердикка был прав, он знал Гефестиона лучше, чем кто-либо, и вот теперь он видит всю картину ясно. – Пердикка, ты гений! - Я? - Тион встречается с Царем из-за меня, - воскликнул Царевич, говоря больше себе, чем другу. - Это бред, - смутился Пердикка. - Наоборот, теперь все ясно. – Александр посмотрел на него. – С тех пор, как он находится с ним, Царь относится ко мне как прежде, чем он женился на Клеопатре Эвридике. - Я все еще не понимаю. - Мне нужно поговорить с ним, сегодня, на пиру, - пропустил мимо ушей слова Пердикка царевича. - И что ты будешь делать, если это так? Что если Гефестион жертвует собой ради тебя? Александр серьезно посмотрел на него, и Пердикка съежился под его взглядом. - Тогда я убью Царя. Всех подозреваемых я перечислил? Нет. Остался еще один, и было бы несправедливым не заметить его. Это я. Я не говорил о себе. Я хотел убить Филиппа, мечтал об этом: он разрушил мою жизнь и медленно рушил жизнь Александра. Я мог страдать хоть тысячу ночей, но не мог равнодушно смотреть за страданиями Александра. День до убийства Эги, ночьVII. Confutatis Молю смиренный и преклоненный, Сердце истертое словно пепел. Позаботься о моей кончине.
Пир в честь свадьбы проходил в новом крыле древнего дворца. Царь Филипп приказал украсить его по-новому в честь радостного события. На стенах был изображен пир Диониса, бог, окруженный нагими девами. Александр сидел по правую руку Царя, а, в отсутствие Аттала и Пармениона, по левую руку сидел Гефестион. Царевич не мог отвести от него глаз. Тот был неотразим. Маленькая брошь скалывала его волосы, но некоторые локоны все же обрамляли бледное лицо. Он был одет в красный хитон, и Александр видел, что медальон все еще висел на его шее. На лице расплылась улыбка. Ни разу Гефестион не посмотрел на него. Не мог. Слишком мучительно. Он из всех сил старался избежать взгляда разноцветных глаз. Он знал, что царевич смотрит на него, и мысленно молил о том, чтобы он перестал это делать. Трижды пьяный Филипп пытался поцеловать Гефестиона на виду у всех, и трижды Гефестион изящно уходил в сторону. В первый раз он отодвинулся, и Филипп чуть не упал, во второй раз – положил виноградинку в рот Царя, в третий – отвернулся, чтобы позвать слугу и вновь наполнить кубок. Он ненавидел показывать свои чувства на публике, и если уж он не делал этого с Александром, то с Филиппом уж и подавно. Звуки флейты послышались в зале, и в центре комнаты обнаженные девушки принялись зазывать к себе вельмож. Когда закончилась вторая композиция, Царь встал и ушел поговорить со своим новым родственником. Вот он шанс! Царевич поднялся и подошел к своему другу, дернув того за руку. - Идем со мной. - Ты с ума сошел? - У тебя есть только два выхода из ситуации, Тион: уходишь тихо и никто этого не замечает или борешься со мной и привлекаешь к себе внимание всех гостей в зале. – Поймал. Если он начнет спорить, то Филипп вновь покажется здесь, и все опять усложнится. К тому же, царевич вновь называл его «Тионом». Что у него на уме? - Только на пару минут, - согласился он и последовал за Александром в коридор, проверяя, не заметил ли его отсутствия Царь. - Чего ты хочешь? – Прежде, чем Гефестион заметил, Александр впился в его губы поцелуем и прижал к стене. И этот поцелуй был великолепен для Гефестиона. Всего 3 дня он провел с Филиппом, но они показались ему целой вечностью. Вечностью в аду. Он не сопротивлялся, не мог. Он так сильно желал Александра, так сильно скучал по нему, что не заметил, как начал отвечать ему. - Не смей говорить мне, что разлюбил меня, потому что я не поверю тебе, - прошептал Александр ему в самые губы, убирая темные локоны с лица. Скользнул руками к шее и достал медальон. – Что же ты творишь? - Я же сказал, я устал… - Не лги мне! – Этот голос Гефестион слышал, когда шел в бой на Херонее, и не смог и не подчиниться ему. – Ты думаешь, я совсем ничего не понимаю? Не думал, что я увижу, в какие игры ты пытаешься играть? – Его друг молчал. – Думаешь, я хочу быть Царем такой ценой? Я не хочу, чтобы ты страдал. - Он собирался назвать Карана наследником, - воскликнул Гефестион, забыв обо всем. – Я не мог позволить этому случиться, зная, что я тому виной. Он ревнует и поэтому губит тебя. - Дай мне позаботиться о себе самостоятельно, Тион, ты не должен защищать меня все время, - нежно погладил его по щеке Александр. – Ты вторая часть меня. Ты не должен страдать. Царевич сократил дистанцию между ними и вновь поцеловал его в губу. - Нет, прошу. Если поцелуешь снова, я не смогу вернуться, - молил Гефестион, закрыв глаза. Как хотелось провалиться сквозь землю. - Я люблю тебя. – И Гефестион сдался. Всего три слова, и его разум отключился, его обезоружили. Царевич прижался к возлюбленному ближе. – Ты мой, сейчас и всегда. Сейчас и всегда… Александр поцеловал его вновь и опустил руку к бедрам филэ. - Скажи, Тион, скажи, что любишь меня, - попросил царевич, продолжая терзать тело любимого. - Я люблю тебя. – Ноги дрожали, и Гефестион знал, что больше не сможет притворяться. Но если он не сможет дать Филиппу то, чего тот желает, то остается только один выход – убить его. Наконец, у нас остался один подозреваемый… он же убийца, Павсаний из Ореста или Лунатик Павсаний, как его любила называть моя сестра. Его тело лежало на песке амфитеатра рядом с его жертвой. У Павсания тоже была причина ненавидеть Филиппа, желание отомстить ему, но самостоятельно додуматься до убийства он бы не смог. За ним стоял кто-то другой. Кто-то использовал его для выполнения собственного замысла. День убийства Эги, полденьVIII. Lacrimosa Полон слез тот день, Когда восстанет из праха, Чтобы быть осужденным, человек. Так пощади его, Боже, Милостивый Господи Иисусе, Даруй им покой. Аминь.
Наступил день игр. Филипп организовал парад Олимпийцев, состоящий из 12 статуй Богов и тринадцатой статуи самого себя среди них, тихий крик миру о том, что он, царь Македонский, настолько же велик и благороден, как и высоко сидящие Боги. Александр чувствовал себя лучше сегодня после вчерашнего объяснения с Гефестионом, но один взгляд на возлюбленного быстро стер с лица улыбку. Гефестион был очень бледен и хромал, хотя и пытался идти нормально. - Что с ним случилось? – спросил Леоннат, который вместе с женой и семьей обязан был присутствовать на сегодняшнем предприятии. - Я не знаю, - ответил Александр, лихорадочно думая. Судя по тому, как двигался юноша, казалось, что его били, но кто? Никто бы в здравом уме не полез на Гефестиона в одиночку. Если только..? Если только Царь не видел их в коридоре? Что если он сделал что-то его милому другу? Одна мысль об этом разозлила его. - Хайре, Александр, Леоннат! Где Береника? – поприветствовал их Пердикка, опаздывая. - Уже в амфитеатре с семьей, ее отцом и Никандросом, - ответил Леоннат. – Ох! Вот и Царь. Филипп прибыл с Антипатром и своим новоиспеченным родственником Александросом, одетый во все белое. Среди его семи соматофилаксов был и Павсаний Орестский. Что-то дернуло внутри Александра, словно оповестило о том, что что-то не так. И Павсаний насторожил его. Царь обменялся парой слов со своими соматофилаксами, и Александр, пользуясь случаем, подошел к Гефестиону. - Ты плохо выглядишь, - прошептал царевич, не сводя глаз с отца. - Мне плохо. – Лгать не имело смысла. - Что случилось? - Я не могу рассказать тебе здесь. – Гефестион смотрел, как Царь хохотал над чьей-то шуткой. - Ответь, пожалуйста. Он видел нас прошлой ночью? - Да. – Ответ подтвердил все опасения Александра, и он хотел было продолжить допрос, но Гефестион покачал головой: - Позже, - и ушел. Это была идея Филиппа пройти в одиночку в амфитеатр, с двумя Александрами по сторонам, сыном и родственниками. Соматофилаксы следовали за ним на расстоянии, но подойдя ближе к арене, Павсаний вырвался вперед и воткнул клинок между ребер Царя. Прежде, чем кто-либо смог понять, что произошло, он сорвался с места, и Леоннат, Пердикка и Аттал (родственник Пердикки) побежали за ним. Они убили Павсания и притащили его тело на арену, где все мы стояли вокруг трупа Царя.Царь мертв; да здравствует Царь