Возвращение ассасина

Наутро мы, наскоро собравшись, оседлали Тенегрива и отправились домой, в Данстарское убежище. Цицерон был, как обычно, смешлив и весел. Он ни словом не обмолвился про вчерашнее. Я же боялась затрагивать эту тему. Боялась того, что Цицерон, возможно, просто был пьян, потому и, повинуясь инстинктам, ответил на мои ласки. Боялась того, что он, из-за своего безумия, уже не может, не способен испытывать ни настоящего влечения, ни чувств. - Цицерон совсем заскучал, он хочет уже убить кого-нибудь, - весело тараторил он, когда мы проезжали мимо одной из многочисленных скайримовских мельниц. - Помолчи, пожалуйста, - неожиданно для себя резко сказала я. Шут в нем начинал раздражать, что странно - обычно паясничество Цицерона лишь поднимало мне настроение. - Если Слышащей так угодно, - протянул он обиженно и замолчал - правда, всего на несколько минут. Ночной привал в лесу не принес никаких сюрпризов, и уже к вечеру следующего дня мы подобрались к окрестностям Данстара, как в горах наткнулись на лагерь имперцев. Они не выглядели опасно, хоть и были все, как на подбор, рослыми и крепкими, под стать нордам. - Давайте, давайте, скачите, тут государственные дела, - хмуро бросил имперский солдат-лучник, готовый вот-вот отпустить натянутую тетиву. Признаться, моим первым порывом было прирезать их всех до единого. Но всё же я осознавала, что имперцев куда больше, чем нас, и уже собиралась проехать мимо, как вдруг Цицерон, резко сорвавшись с места, поскочил к имперцу и одним четким движением перерезал ему горло. Солдат даже не успел закричать. Его тело глухо повалилось на траву. Вдруг из палаток стали выбегать солдаты, один за другим - кто с мечами, кто с секирами. Их был добрый десяток, и все они накинулись на Цицерона. Когда я бросилась ему на подмогу, он уже успел убить троих. Второй лучник, ещё живой, выстрелил - стрела ударила Цицерона в спину, - мое сердце пропустило удар, - но Цицерон, казалось, даже не заметил ранения. Вторая стрела попала ему в руку, а он всё продолжал ожесточенно, не прекращая смеяться, резать имперцев. Взмах моего эбонитового меча оборвал жизнь лучника, ранившего Цицерона. Имперцы были повержены, а Цицерон стоял посреди опустевшего лагеря. Его сотрясал хохот. - Шут веселиться! Ох, какое же было веселье! Он покачнулся и опустился на окровавленную траву. - Цицерон, ты ранен, нужно вытащить стрелы! - О, это же пустяки, Слышащая! Я и раньше видела, как он убивает. Но один против десятка вооруженных до зубов имперцев... И ведь Цицерон в прошлом был ещё далеко не самым лучшим ассасином Темного Братства. Нет, я, конечно, однажды была в подобной ситуации. Шестеро Изгоев против меня одной. Только вот после того сражения меня пришлось по кускам собирать. Тут ведь дело даже не в силе противника, а банально в количественном превосходстве - пока одного убиваешь, трое других уже убивают тебя... Благоразумно решив оставить все вопросы на потом, я влила в Цицерона все лечебные зелья, которые взяла с собой. Стрелы, к счастью, вошли не глубоко. Цицерон не издал ни звука, когда я резко вытащила сперва одну, потом вторую из его тела. Зелья были Бабеттины, самые лучшие, а стрелы - самые обычные, не отравленные, так что через пару часов Цицерон уже более-менее мог ходить. - Зачем ты полез?! Их было десять, не считая двух лучников! - О, Слышащей не понравилось моё маленькое представление? Цицерон просто хотел порадовать любимую Слышащую! - он тихо рассмеялся. - Слышащей сегодня не понравились шутки, ну так и что оставалось бедному Цицерону? Цицерон умеет только смеяться и убивать! Смеяться и убивать... - А Слышащей нравиться, когда Цицерон убивает! Только это и нравиться! А хохот бедного Цицерона - не нравиться! Он смотрел на меня пылающими глазами, его лицо искажал безумный оскал. Он все еще сжимал в руке окровавленный кинжал. А я стояла рядом, боясь лишний раз взглянуть на него. Сейчас он был страшен. Вдруг он разжал пальцы и выпустил клинок из руки. Цицерон в бессилии откинулся на траву, , больше не поддерживаемый невидимой силой, точно призрачное чудовище, ранее придававшее ему сил, улетело прочь. - Слышащая... Я бросилась к Цицерону. - Я больше так не могу, - тихо сказал он, закрыв руками лицо. Я мягко отодвинула его ладони, и посмотрела в его уставшее, уже подернутое морщинами, лицо. - Матушка... я сделал всё, что от меня требовалось... Что, что ещё ты от меня хочешь? Его грудь сотрясал тихий смех, а глаза сделались влажными. О, как бы я хотела сказать Цицерону, что понимаю его. Что и мне самой пришлось выполнить волю богов. Только вот это не было правдой. Я не могла, не была в силах понять, что творилось в его душе. В отличие от Довакина, Цицерон был истинным героем - он был человек, не отмеченный ни одним из богов, следовавший за Ситисом и Матерью Ночи лишь по своей воле. Человек, взявший на себя непосильную ни для одного из "героев" ношу. Это... ожидание. И тишина. Смогла ли бы я ждать пятнадцать лет в одиночестве последней, решающей битвы с Алдуином - ждать, и не знать, а лишь верить, что ей суждено произойти? - Я люблю тебя, - сказала я, легко коснувшись его губ своими. - Мы что-нибудь придумаем... Мы вернем тебя, слышишь? Цицерон не ответил на поцелуй. Он сжал мою ладонь своей, шершавой, крупной ладонью. - Шут притаился, но он тебя ненавидит. Он не хочет умирать. Он так просто не сдастся. Прошу... осторожно. Не оставайся со мной наедине. И он вновь засмеялся. - Слышащая, помоги подняться бедному Цицерону, - сказал он. Он вновь стал прежним. Когда мы дошли до Убежища, уже смеркалось. Мы вошли, не шумя, стараясь никого не разбудить. Цицерон, кажется, отправился спать, а я, зверски голодная, быстро освободившись от доспехов, поплелась на кухню в поисках чего-нибудь съедобного. Наскоро поужинав, я вернулась в свою комнату и застала в своей кровати мирно храпевшего Цицерона. Я даже не разозлилась за то, что он завалился спать, не сняв грязные сапоги. Пусть спит... И пусть сон его будет спокойным.