Наизнанку

      Понедельник и так день тяжелый, а уж для меня выдался и вовсе невыносимым. С воскресенья болело горло, текли сопли. Высиживать на парах и делать вид, что полностью здорова, стало настоящим мучением. Юля с Дариной подсовывали чистые носовые платки, Олег сбегал за горячим чаем, но все равно настроение со скоростью лавины катилось в тартарары.       Пустовало место Алеси.       Что с ней, я не знала. После того разговора в субботу мы больше не виделись. Дошли до остановки, попрощались и разъехались по домам. В воскресенье я пыталась не сдохнуть от температуры и накатывающих страха, радости и истеричных приступов смеха. Признание оказалось самым легким шагом, а вот что делать дальше я совсем не представляла. Нормальные пары ходят на свидания, дарят друг другу подарки… Не то чтобы мы не сможем вести себя также, но одни эти слова заставляют меня потеть. Как вести себя? Что говорить, делать — насколько все поменялось? Считают, что у друзей получаются самые крепкие союзы: люди более открыты и лучше знают друг друга, прошли рядом определенный отрезок жизненного пути, начав куда раньше, чем те, кто пропустил дружбу. Но что-то я думаю, что все это брехня на постном масле! Мне от того, что видела Алесю в рваных джинсах и ненакрашенную, легче не становится! Я ведь даже эсэмэс ей не написала. Девушка, блин, любящая.       Она тоже хороша: ни полслова. А то что остальные волнуются — по барабану! Впрочем, не в первый раз: есть за ней такой грешок. Она на самом деле не со зла, просто не думает, что надо сообщать всем и каждому о своих действиях. Мы, конечно, люди не посторонние, но от теоретического понимания данного факта к практическому она пока не дошла.       — Елена, вы меня слышите?       Надо мной нависает Павел Степанович. Ой-ой-ой. Вот с кем ссориться не стоит: прожует и не подавится. Предмет свой обожает, ведет нудно, непонравившихся студентов валит. Я и так уже подошла к черте терпения, блин.       — Повторите, что я только что сказал.       Я вздыхаю и открываю рот, чтобы добровольно сложить голову на плаху, как начинаю чихать. Не получается остановиться минут, наверное, пять. Соседи отодвигаются и прикрываются. Павел Степанович удивленно смотрит на меня, и, к счастью, гнев вселенского масштаба на его лице не отражается.       — Про-простите, — бубню я, затыкая рот ладонями.       — Ладно, прощаю, но это в последний раз.       — Спасибо.       Оставшееся время он не обращает на меня внимания, чему я искренне рада. Прикрываюсь учебником и истекаю соплями, страдая от всемирной несправедливости. Голова гудит, настроение такое, что предложи мне нажать на кнопку, запускающую ядерные ракеты, согласилась бы, не задумываясь. Звонок настроение не повышает: складывается ощущение, что внутренние органы после него вибрируют. Не очень приятные ощущения.       — Я уж думал, мы отсюда живыми не уйдем! — Рядом плюхается Макс. Поворачиваю голову и с тоской смотрю на него. — Здорово ты выкрутилась.       — Лучше б я больничный взяла.       — И пришлось бы нам навещать вас обеих. — Нависает надо мной Юля.       — Навещать?       — Ну да. Лен, тебе совсем плохо? Когда кто-то из наших болеет, мы его навещаем. Алеся заболела и не пришла. Ты заболела, но все равно приперлась. В твоем случае наш долг выполнен с превышением.       — Или ты хочешь, чтобы мы и у тебя посидели? — Тут же загорается Макс, известный любитель всего, что отнимает время от дел.       — Только попробуйте! — грозный рык получается больше похожим на писк тушканчика, но все деликатно делают вид, что так и задумывалось. — Я приду и рухну спать. А кто меня разбудит, познает все возможные муки.       — Вот и я говорю, что наш долг выполнен.       Они помогают мне собраться и провожают на остановку, хотя им куда удобнее уезжать с соседней, за поворотом. Юля щебечет о том, что ей очень жаль, что Олег с Дариной в другой группе, что у них еще одна пара, что она так хотела сходить на выставку фотографий, но не с кем, что, что, что. Мы с Максом слушаем вполуха, поддакиваем в нужных местах и с надеждой вглядываемся в номера подъезжающих автобусов. Нужных как всегда нет. Зато в голове постепенно сформировывается вопрос, который следовало бы обдумать и задать куда раньше. Ну да ладно: я больная, мне можно тупить.       — Юль, слушай. Откуда ты узнала, что Алеся заболела?       — Вконтакте. — Юля смотрит с состраданием. — Написала сообщение.       — Мне тоже, — встревает Макс. — Я уж думал, что как всегда промолчит. Видимо, медведь где-то сдох.       Я заторможено киваю. Подъезжает нужный автобус, я скомкано прощаюсь и сажусь в него. Внутри пахнет гарью, сиденья ободраны, куча народу. Но все это неважно: написала ли Алеся мне? Когда она отправила сообщения? Компьютер я не включала уже два дня, но с телефона, вытрепав все нервы из-за этого глючного тормоза, вчера выходила. Ничего не было. Когда?       Вопрос крутится в голове всю дорогу до дома, но прохлада комнаты несколько отвлекает. Я переодеваюсь, ковыряюсь в оставленной с вечера картошке и, так ничего и не съев, падаю на кровать. Даже не засыпаю — отключаюсь до вечера. Встаю, когда стемнело. Мама уже пришла, громыхает на кухне посудой. Плетусь к ней, шатаясь и сбивая углы шкафов. Вроде полегче, но в норму еще не пришла.       — Привет.       — Привет.       Сажусь за стол. Мама протягивает чашку с чаем, сама устраивается рядом.       — Как дела в институте?       — Нормально.       Повисает тишина: мама ест, я тяну чай. Не скажу, что наше общение отличается разнообразием, но сегодня мы бьем все рекорды. С каждым годом понимаю, что общих тем у нас становится все меньше и меньше, появляется нечто личное, о чем не хочу рассказывать. Да и ее истории мне тоже становятся неинтересны: стандартные рабочие ситуации, когда одна коллега подсидела другую, вторая подставила третью, ее саму чуть не уволили... Женский коллектив тот еще гадюшник: ожидаемо, но рассказы из жизни кобр мне крайне неприятны. Надеюсь, окажусь более везучей и не захочу уволиться в первый же день работы.       — Алеся заболела.       — Говорила, что поздно купаться. А вы глаза вылупили и бегом! Сама простыла.       — Да теплая вода! Блин, как летом.       — Нечего купаться. Не по сезону.       — Да, да, да.       Закатываю глаза, бросаю кружку с недопитым чаем в раковину и ухожу обратно в комнату. Поговорили. Нет, я понимаю, что она устала на работе, но нудеть не обязательно. Вечно, как настроение плохое, кидается, будто я виновата. Не спросить ничего, не посоветоваться.       Включаю компьютер, все еще возмущаясь про себя. Старичок гудит, стонет, но, в конце концов, на экране появляется заставка. Через несколько вздохов открывается Интернет, и я захожу в "Контакт". Страницу как всегда долго грузит, но, наконец, появляется значок рядом с сообщением. Алеся. Расплываюсь в улыбке — вроде ничего особенного, но как приятно! Мне она тоже написала! Значит, не шутила на пляже, не обиделась и не игнорирует. Сейчас я самый счастливый человек на Земле. И кажется, самый здоровый: тело становится легким-легким, голова ясной, хочется прыгать и орать. Тут же забываю о былой обиде, мчусь обратно на кухню и едва перехватываю маму на полпути.       — Мне нужен совет.       — Только быстрее. Я устала и хочу лечь.       — Ты помнишь первое свидание с папой?       Мама теряется, рассеянно хлопает глазами и вдруг начинает улыбаться.       — Я так волновалась, что пролила на новое платье компот, а когда попыталась отмыть, пятно расползлось, и все оставшееся время я так с ним и проходила. Думала, что все, конец, но он сказал, что это ерунда, что будет покупать мне любые платья, какие только захочу.       Мы незаметно перемещаемся на диван в зале. Мама светится и кажется молодой, я жадно слушаю ее рассказ. Небольшая комнатка, которую я ненавидела за старость мебели и обоев, впервые в жизни кажется уютной.       — Он вообще был большой выдумщик. Однажды подговорил друзей, и они украсили вырезанными из бумаги снежинками мою комнату в общежитии. Никто из них до этого ничем таким не занимался, поэтому вместо снежинок получились неведомые чудовища, но я хвасталась всем подругам. Летом как-то на рыбалку взял с собой. Он сидел с удочками, а я рядышком загорала на мосту. И заснула, представляешь? Так он меня футболкой накрыл, чтобы не сгорела. Сам несколько дней ходил краснищий.       Мы смеемся. Мама редко рассказывает о папе, но до сих пор любит. Мне от него остались заяц с волком, медведь и дорогая еще тогда Барби, осколки воспоминаний из похода в зоопарк и поездки на море. Но в сознательной жизни его рядом уже не было. Только черно-белые фотографии.       — Ты похожа на него: те же серые глаза, длинный нос.       — Ничего он не длинный, — бурчу я. Мама смеется.       — Его дразнили Буратино, а подруги спрашивали, что я в нем нашла. Но для меня он был самым лучшим.       — Меня тоже мальчишки дразнили.       — Помню. И за это ты их побила.       — Зато сразу замолчали.       — Неуемная у тебя энергия! Сразу делаешь. Тоже отцовское. Ладно, иди уже. Я отдохну.       — Иду.       Чмокаю маму в щеку и убегаю одеваться. Она явно не рассчитывала, что подаст мне идею, но так даже лучше. Спешно натягиваю джинсы с футболкой — вечером уже становится прохладно — и с топотом мчусь в коридор. Крашусь и натягиваю босоножки одновременно, прыгая на одной ноге, и едва не сваливаю шкаф. Думаю, весь дом в курсе моих перемещений.       — Ты куда? — В голосе мамы начинают появляться злые нотки.       — К Алесе.       — Чтобы вы обе заболели еще сильнее?!       — Да все нормально будет! Могу же я проведать подругу!       Быстро, пока мама не сообразила, что ответить, выпрыгиваю за дверь. Все, путь свободен. Босс сотого уровня в виде заботящегося родителя пройден! Перепрыгиваю через ступеньки и вылетаю на улицу, тут же прячусь за углом дома, чтобы победа не обернулась поражением: с маманчика станется свеситься с балкона и меткой тирадой приволочь обратно в квартиру. Не докажешь же, что за секунду выздоровела, да еще из-за такой глупости. А так я уже вне поля зрения, сотрясать воздух попусту она не будет. Надеюсь, правда, пощадит после и не прибьет. Но это все потом.       Иду к Алесе — хочу увидеть ее. Если получится вытащить — вдруг она в состоянии выйти — то будет вообще здорово. В голове куча идей, куда можно сходить, и как провести время, пока не стемнело. Пусть в запасе часа два-три, но во мне бурлит энергия и срочно требует выхода. Вот да, никогда не отличалась усидчивостью. В папу.       Алеся живет на третьем этаже двенадцатиэтажки. Каждый раз, как прихожу в гости, катаюсь на лифте: сама-то на первом пятиэтажки, в детстве не наигралась. Но сейчас планы другие. Достаю сотовый и набираю.       — Привет. — Голос кажется нормальным, никаких хрипов не слышно.       — Привет. В окно выгляни.       Алеся появляется на балконе и пытается найти меня взглядом. На детской площадке возня, и она невольно высматривает сначала там, потом вертит головой в поисках скамеек и лишь после замечает меня у самой кромки палисадника, в двух метрах от балконов первого этажа. Я радостно машу рукой и пошатываюсь, потеряв на секунду равновесие. Все же скользковатая подошва у босоножек!       — Ты с ума сошла, — фыркает Алеся в трубку. Я улыбаюсь еще шире. — Ладно, спускаюсь.       Через несколько минут она выходит из подъезда. Домофон противно пищит, и она морщится, вытирает нос и подходит ко мне.       — Юля сказала, что ты тоже простыла.       — Да я уже в норме. Ты как?       — Если бы не сопли, вообще не заметила бы. Но ты же знаешь родителей: ой, наша деточка чихнула, срочно укутать ее в пледик и почистить мандаринок!       Алеся корчит рожицу, и мы смеемся. Родители у нее на самом деле нормальные, но есть некоторые моменты, в которых они теряют голову и становятся сверхзаботливыми. Алеся жалуется нам, раздражается по пустякам и обещает накопить денег и уехать жить в пустыню, так что мое спонтанное появление ее более чем устраивает.       — Ты не представляешь, сколько народных рецептов я за сегодня услышала!       — Хорошо хоть не перепробовала! — хихикаю я. Алеся мстительно толкает меня в бок.       — Раз уж ты меня вытащила, то бери ответственность на себя и спасай. Куда пойдем?       — Увидишь.       Я тащу Алесю за собой. План прост: посидеть на крыше, наслаждаясь видами города. Ветра нет, так что замерзнуть мы не должны, а вот впечатлений наберемся! Конечно, куда лучше было бы взять с собой плед, булочки и ноутбук и что-нибудь посмотреть, а то и закатить минивечеринку, но для первого слишком поздно, а для второго мало народу. Да и я сейчас не хочу никого рядом, кроме Алеси. Идти далековато, но оставшегося детского времени нам хватит.       — Парк. Фонтаны. Пруд, — перечисляет Алеся. — Ты знаешь кучу мест, где можно зависнуть до утра.       — До утра не выйдет — завтра снова на учебу. Думала отсидеться, но нет, мамка тогда голову оторвет. А ты?       — Пойду, наверное. Ко врачу не ходила, а так прогуливать — потом от хвостов не отделаешься. Может, на жалость кому подавлю платками сопливыми. Эй! Не уводи разговор!       — Да на крышу мы пойдем, на крышу. На первые звезды посмотрим и по домам.       — Мне нравится твоя идея!       Тот чудесный дом на самом деле обнаружил Макс, когда подрабатывал, разнося корреспонденцию. С кем-то языками зацепился и узнал, что чердак никогда не закрывается, что многие этим пользуются да и другим не мешают. Наша компания сначала достаточно скептически отнеслась к такой возможности, но потом мы разведали, оценили и стали использовать, когда удавалось попасть в подъезд. Надеюсь, и сейчас удастся.       Как благословение с небес дверь оказалась не закрыта. Мы, сохраняя естественное выражение лиц, пробираемся внутрь, поднимаемся на последний этаж, осматриваемся, нет ли кого, и ныряем в узкий проем, ведущий к вожделенному месту. Как можно тише крадемся между побеленных стен, поднимаемся по отвесной лестнице и, толкнув маленькую дверцу, на четвереньках выбираемся на крышу. Матьмояженщина, как же давно я здесь не была!       Вопреки ожиданиям, оказалось холодновато. Мы находим более-менее защищенный закуток под проводами и усаживаемся на еще теплый асфальт, прижавшись друг к другу.       — Как красиво.       Небо уже начало темнеть, от чего оказалось разукрашено слоями: сине-фиолетовый, синий, нежно-голубой, переходящий в белый, и алый. Будто пирог с начинкой — в животе бурчит, и я краснею. Надо было поесть перед уходом.       — Звезда! Я первая увидела! — Алеся толкает меня в плечо и хлюпает носом. — Долбанный насморк.       — Зато я нашла вторую.       Алеся вытаскивает из карманов пачку с бумажными платками, выуживает один и вопросительно смотрит на меня. Я чешу шею, улыбаюсь и беру себе штуку. Это все заразный пример — до этого я только есть хотела! А теперь сопли у двоих хлещут. Нет, мама меня точно убьет.       — Зато оригинально, — трублю я в платок. — Есть что вспомнить.       — О да, это самое романтическое свидание, какое у меня когда-либо было. Ты, я и насморк.       — И платки, — вздыхаю я. — Но их мы выкинем.       — Ты безжалостна.       Алеся усмехается и снова протягивает мне пачку. Да чтоб этот насморк! Но я тоже хороша: обрадовалась, понимаете ли, на крышу влезла, про последствия совсем не подумала. Теперь сидим, сморкаемся и ржем. Здорово. Нет, правда. Мне нравится.       — Я и представить не могла, что можно вот так: сопливой, на крыше, не стесняясь.       — Мы видели друг друга и в куда худших прикидах. Вспомни, как Новый год праздновали. Какие возвращались: опухшие, сонные, макияж по лицу размазался.       — Ни слова!       Алеся вздрагивает, издает непонятный вопль и двигает скрюченными пальцами, будто пытается кого-то расцарапать. Я хохочу. Да, то празднование мы запомнили надолго. Но как же было хорошо! Макс, Олег, Юля, Дарина, Алеся. Я.       Все вместе.