Наизнанку

      Интересно, не люби я Алесю, стало бы мне легче жить? Нет, я понимаю, при каком условии жизнь вообще превратилась бы в чудесную поездку на пони по радуге, но сколько именно тяжести привнесла она? Любить, оказывается, так сложно. Уверена, фраза «Я окончательно запуталась» в последнее время стала самым точным, просто точнейшим, определением моего лживо-улыбательного состояния. И блин, да, я запуталась. Во всем.       Воскресенье Алеся со мной не проводит — убегает рано утром, сказав, что займется медитированием в попытках понять, куда катится ее жизнь. По крайней мере, уверена, что общий смысл именно такой: если честно, спросонья не очень поняла, что конкретно она говорила, а говорила она много и долго, но путано, а потом резко замолчала, вздохнула, пожелала мне удачи и ушла. Я валяюсь еще некоторое время, кое-как соскребаю себя с кровати и плетусь существовать. Голова болит от вопросов — я сделала что-то плохое? не стоило выплескивать подробности моего отношения к ней? да что не так-то?! — органы скручивает паника. Отвратительнейшее ощущение, особенно в воскресенье, в которое полагается гулять, есть, радоваться выходному дню и плевать на несделанное домашнее задание. В последний раз я чувствовала себя так отвратительно перед гриппом, с которым впоследствии загремела в больницу. И хоть терпеть не могу болеть, сейчас не отказалась бы от спокойствия пустой квартиры. Только я и кровать — идеальный тандем. Не думать, не волноваться — мне нужен моральный отдых.       Даже от Алеси, которую я очень люблю.       Интересно, а в нормальных парах такое случается? На ум приходят тысячи историй из ВК, которые напоминают и о куда более заборных случаях, но все кажется таким… не знаю… искусственным? Далеким. Не утешающим. Да и есть ли в реальности те идиоты-люди? Наверное, да, но, когда ты остаешься один на один со своими проблемами, все остальное кажется незначительным. Мне же куда как важнее то, что сейчас делает Алеся, как относится ко мне, и получится ли у нас, чем даст ли неведомому Васе неведомая Оля.       Я очень хочу, чтобы у нас с ней все сложилось. Понимаю, Алеся не идеальна: порой ее хочется прибить за упрямство, порой она отпускает шуточки не в то время и не в том месте, порой она топит в своей энергии, но для меня нет никого лучше нее. Да я и сама не сахар, если не сказать честно и хуже. Думаю, мы хорошо друг другу подходим — весь институт вместе, а до сих пор даже не ругались, если не считать того случая в кафе. Да и то там было недоразумение. С Алесей комфортно. Большинство времени. Пока мы оставались просто подругами.       Я тихо всхлипываю. Не знаю почему, — все же на самом деле нормально! — слезы текут ручьями. Снова понапридумывала себе, расстроилась. Дурья башка. Конечно, хочу, чтобы Алеся обняла, утешила, но у нее и своя жизнь есть. Она не должна трястись надо мной, тем более ей тоже нужно привести мысли в порядок. Надеюсь, Алеся легче примет себя. Би, гомо — не важно. В любом случае нужно мужество, чтобы встречаться с девушкой. Но она сильная, это я — трус. Не проговорилась бы тогда на пляже, так бы и молчала.       Глупо улыбаюсь. Слезы сами собой кончаются, хоть настроение так и остается на отметке «нулевой этаж и ниже». Не так я планировала провести воскресенье, совсем не так. Но приходится делать вид, что все в порядке, питаться чаем — от мысли о твердой пище желудок устраивает революцию — и ждать. Понедельника, Алесю и хоть какого-то улучшения в самочувствии. И если первый наступает как всегда неожиданно — страдания сну не только не помешали, а наоборот, я отоспалась за весь семестр — вторая появляется с горящими глазами после первой пары, то третье изо всех сил старается только ухудшиться. Особенно когда Алеся заговорщицки шепчет на ухо:       — Давай прогуляем. Разговор есть.       Не то чтобы я против прогулов, но сегодня одна математика, Павел Степанович в последнее время рвет и мечет — страшно. И страшно оттого, что Алеся хочет прогулять именно его, хотя в самоубийцы никогда не записывалась. Видимо, что-то серьезное. И что-то мне совсем не хочется разговаривать — Господи, хоть бы она не о нас вновь начала! Я согласна на неопределенность, лишь бы не так.       — Может, не надо? — слабо пищу я. — Степаныч нас убьет. Живьем зажарит и съест.       — Определенно. Но мы все равно прогуляем.       — Ты меня в могилу сведешь, — скулю, но послушно плетусь вслед за ней. Макс провожает удивленным взглядом и недвусмысленно крутит пальцем у виска. Взгляды остальных жгут спину. Нет, добром все это — особенно разговор — не кончится.       — И где будем сидеть? Не хочу мерзнуть на улице. И вообще выходить.       — В коридоре стульев полно. Пойдем на третьем этаже примостимся. Там в триста пятой переоденутся на физ-ру, и кабинет освободят, сможем нормально поговорить, чтобы никто не подслушивал.       И мы мостимся на третьем, ожидая звонка. В коридоре мельтешат первокурсники — нахохленные, серьезные — сбиваются в кучки, что-то повторяют в тетрадках. Интересно, с какого факультета? Эх, столько учусь, а так и не запомнила, кто и где занимается. Нам, математикам, повезло — в нашем распоряжении первый этаж. Конечно, иногда приходится и подниматься, но редко, а вот каждый день, да с высунутым языком, да на четвертый… звонок оглушает. Ох, что-то я хочу обратно на пару. Даже согласна честно ответить у доски, что ничего не знаю.       — И зачем ты… в общем…       — Давай им скажем.       — Что? Кому?! — От неожиданности срываюсь на фальцет — или как там называется тонкий писклявый недоголос? — Зачем?!       — О наших отношениях нашим друзьям, — терпеливо, словно маленькой, объясняет Алеся. Мне становится еще тоскливее. Чувствовала же, что не стоило идти! — Они поймут.       — Или нет, — шепчу я.       Воображение быстро рисует самый худший вариант развития событий: насмешки, оскорбления. Еще и побить могут. Как будут смотреть остальные? А если еще и мама узнает? Косые взгляды, травля. Я одна. Не выдержу. Свихнусь и закончу в психушке, среди Наполеонов и Жуковых. За что? Я же просто… Не хочу… Не хочу.       — Не хочу!       Не сразу понимаю, что кричу во всю громкость. Стук сердца закладывает уши, задыхаюсь и потею. Кофта прилипает к спине, челка ко лбу. Руки трясутся — пытаюсь успокоиться, но получается только хуже. Еще и подташнивает — чем, я же ничего не ела! Алеся в панике, вскакивает и обмахивает тетрадкой, стараясь вернуть в реальный мир. Бросает, хватает меня за руку и тащит в туалет. Еле переставляю ноги, коридор кажется невообразимо длинным.       Вода, к счастью, приводит в чувство. Пусть я по-прежнему чувствую себя больной, но уже точно не побегу тошнить и не грохнусь в обморок. Прогресс. Мы с Алесей забираемся на подоконник и молчим. Воняет хлоркой, стекло холодит спину, и хочется оказаться далеко-далеко отсюда. Не думать, не чувствовать. И быть как все.       — Прости, — шепчет Алеся.       Я удивленно смотрю на нее, но она отводит взгляд и закусывает губу. Только сейчас замечаю, насколько невыспавшейся Алеся выглядит: бледная, вялая. Видимо, не у меня одной воскресенье выдалось бурным.       — Думала вчера целый день. О нас. Ходила по комнате и думала, думала. Даже голова заболела. Решала, планировала — и что? Как жить? Все раз — и повернулось. А я… — Алеся молчит какое-то время, потом с мрачной смелостью выдыхает: — Поступаю неправильно.       Мы вновь молчим. Я уже ни о чем не думаю. Прижимаюсь головой к стеклу и стараюсь не заснуть. Внутри пусто. Как-то уже все равно.       — Ты плохо маскируешься, — вновь начинает Алеся. — На пляже, перед тем, как ты призналась, было особенно заметно. В смысле, мы не знали, что конкретно случилось, но ты вела себя странно. Смотрела не так, зажималась. И молчала. Просто невозможно было терпеть. Я подошла и спросила.       — И я призналась, — бурчу, не открывая глаз.       — И я согласилась. А им сказала, что у тебя болезненные месячные, и ты из-за этого и беспокоишься.       — Что ты сказала? — я резко возвращаюсь в реальность.       — Они поверили, — улыбается Алеся. — Макс стал орать, что я гадости рассказываю, девчонки сочувственно надавали названий лекарств. И потом ты стала получше себя вести, так что все успокоились. Только…       — Только?       — Я Максу во всем призналась.       — Надо же.       Не особо приятно, но и не так страшно, как я боялась. Растрепал Макс или нет — все тянулось по-старому. Я так и осталась своей. Может, действительно не стоит делать из наших отношений тайну? Все-таки у нас более прогрессивное время, да и если я не могу верить друзьям, то кому вообще можно верить? Но молчать куда привычнее. Почему я не родилась нормальной?       — И ничего не изменилось, — подводит итог Алеся. — Не знаю, правда, осознал ли он все до конца или до сих пор думает, что лесбиянки круты по той причине, что они обычно существуют вне зоны обычного человеческого общения. Как знаменитости: сходил один раз на концерт и на всю жизнь воспоминания.       — Мне можешь не рассказывать, — я улыбаюсь. Да, часто люди становятся в глазах других зверушками. Впрочем, это не худший вариант.       Алеся хмыкает и поводит плечом. Мне становится легко, как не было уже давно. Сомнения остались — куда ж я без них — но будущее кажется уже не таким мрачным. Да и Макс долго секреты хранить не умеет — лучше мы сами все объясним, чем он добавит деталей.       — Можно я тебя поцелую?       Алеся удивленно смотрит на меня, потом хмурится, чуть наклоняется ко мне. Я жду. Сердце замирает. Алеся решительно втягивает воздух, приближается. И резко сдувается. Опускает голову и отворачивается. Неловко получилось. Не думаю, что она набивает себе цену — парни жаловались, что сталкивались с такими — я вновь спешу? На какой день по правилам этикета следует просить благосклонности у дамы сердца? Но ведь когда любишь, хочется целоваться. Сразу, много и долго. Мы же определили, что любим друг друга.       — Поцелуи — слишком интимно, — серьезно изрекает Алеся. — Не так быстро. И не в туалете.       Я киваю. Место действительно неподходящее. Наверное, поспрашиваю парней, как у них с отношениями. Я же за их команду играю, должны помочь. Макс, конечно, наговорит похабностей, но вдруг что ценное услышу. К тому же, он знает Алесю дольше меня, и тайн у них между собой почти нет. Даже про меня сразу узнал. Бесит. Должны же быть границы! Не хочу, чтобы она по-прежнему ему все выкладывала! Что вообще за радость рассказывать о себе всему миру?! Такое ощущение, что без Макса она бы лопнула от накопившихся сплетен.       Стоп. Я что, ревную?! Так, спокойно. Ревность — плохое чувство, и чести оно мне не делает. Я Алесе доверяю? Доверяю. И против Макса ничего не имею — мы с ним вообще друзья! Но все-таки если Алеся станет уделять ему больше внимания… Нет, про это надо будет серьезно поговорить — что за отношения на троих?! Я не собственница, но надо же знать, когда следует отойти!       — Короче, мы им рассказываем.       Алеся спрыгивает с подоконника и бодро выходит из туалета. Я вздыхаю. Похоже, мое мнение ее изначально не интересовало. И к чему попыталась выпросить разрешение? Только накрутила меня. Интересно, у нас так все и будет, по-Алесиному? Нет. Нет, нет, нет. Нельзя так: Алеся права. Она смелая и сразу все решает.       — Но могла бы хоть из вежливости еще меня поуговаривать!       Я догоняю ее у лестницы. Алеся лукаво улыбается и подмигивает мне.       — Ты бы все равно ныла и страдала. Но поставь тебя перед фактом — ты тут же берешь себя в руки и делаешь. Тем более я же не собрала всех нас и не объявила во всеуслышание, а морально подготовила тебя.       — Морально ты загнала меня в могилу. — Голос заглушает звонок.       Мы вновь прилипаем к стульям. Алеся звонит Максу, я стараюсь не скрипеть зубами, видя ее довольное лицо, и через несколько минут рядом с нами появляется остальная компания. Макс, похоже, единственный, кто представляет, о чем пойдет разговор, остальные переглядываются и разрываются между желанием вернуться в обитель демона и избежать его когтей.       — Что происходит? — Юля садится рядом со мной. — Я вообще не понимаю, что со всеми в последнее время творится!       — Я тоже, — грустно соглашается Макс. Бедный. Видимо, стало доходить, что мы не шутим. Интересно, что же будет с остальными?       Действительно не страшно. Алеся точно подметила — думать мне нельзя. Нужно сразу делать, тогда все сложится с наименьшей затратой нервов. А то мучаюсь, представляю во всех красках. Не стоит. Отдаюсь на волю течению. Пусть Алеся скажет, все охнут, и я сбегу домой рыдать и паниковать. Или, наоборот, прыгать от счастья. Просто побыстрее бы все это закончилось.       — Короче, — начинает Алеся, потом оглядывается и кхекает. — Давайте найдем другое место.       — Идемте в столовую, — предлагает Олег. — Погибать, так на сытый желудок.       И мы идем. Всю дорогу я, как мантру, твержу про себя: «Не думай! Не думай! Просто иди. Надумать можешь все, что угодно, но результатов это не даст. Долой преждевременную панику!» Кстати, помогает: пока изо всех сил придумываешь слова успокоения, на другое места в мозге не хватает. А уж если еще и смеешься над своей несостоятельностью, так и мир сияет и улыбается. Жаль, что самоирония не способна решить проблем — я бы к ней прибегала каждые пять минут. С другой стороны, я хоть успокоилась достаточно, чтобы плюхнуться за стол, а не попытаться сбежать на одной из многочисленных лестниц. Покупать, правда, ничего не стала — какое тут есть, инфаркт не схватить бы! — как и Алеся, зато остальные, похоже, накапливают неприкосновенные запасы к Северному полюсу.       Как же долго они едят! Столовая полупустынная, из радио играет какая-то музыка, причем играет на моих нервах, Алеся ерзает… а они едят! Побыстрее бы. Раз уж я в западне, то пусть сразу добивают, а не тянут!       — Скажи им уже, пусть подавятся! — не выдерживаю я и толкаю Алесю в бок.       В нас тут же впиваются взгляды. Словно только вспоминали, зачем пришли. Алеся передергивает плечами, отворачивается и задумчиво мычит, пытаясь подобрать слова. Помогать не собираюсь: ее идея, пусть и расхлебывает. Мне и скрытно хорошо жилось.       — В общем, — Алеся поворачивается и принимается бурно жестикулировать, пытаясь показать то, что нужно передать словами. Дарина с присвистом втягивает воздух сквозь зубы и отодвигает тарелку, небезосновательно опасаясь, что она может оказаться на полу. Я чуть отодвигаюсь в сторону. — Мы встречаемся.       — С кем? — ляпает Юля. — Нашли из-за чего переживать. Все с кем-то встречаются.       Я вздыхаю и быстро оглядываю остальных. Макса можно хоронить: более унылое и безжизненное выражение лица я еще ни у кого не видела. Такое ощущение, что он сейчас заплачет. Дарина хмурится и кусает губы — кажется, поняла. Юля хлопает глазами и дергает задумавшегося Олега. Радио мерзко выплевывает классическую музыку — в тему, потому отвратительно.       — Я встречаюсь с Леной.       Медленно, пробуя слова на вкус, произносит Алеся и мрачно смотрит на остальных. Юля открывает рот. Мой мир взрывается тишиной. Оглушающей, душной, с бешеным стуком сердца и вспотевшими ладонями. Все молчат.       Именно в такие моменты я понимаю, что крики предпочтительнее. Они просто смотрят, переваривают информацию и никак не реагируют. Словно восковые куклы — хотя и у них эмоций больше. надеюсь, никто больше не услышал. Оглядываюсь, но все ведут себя как обычно: едят, приходят и уходят, болтают и смеются. Замечаю, что Олег не только не доел салат, но и тарелку с ним отодвинул. Смотрит на меня внимательно и молчит. Почему-то тишина с его стороны добивает меня окончательно.       — Да, встречаемся, — шепчу я, и все будто просыпаются.       — У нас же двадцать первый век, — неловко улыбаясь, заявляет Макс. Никогда не думала, что буду испытывать к нему жалость. — И мы вас знаем. Вы — хорошие девчонки. И, ну, каждый сам выбирает. Вообще.       — Да, — пищит Юля, — что мы, возненавидим вас только потому, что вы вместе? Глупости какие. Мы ж не гомофобы какие!       Дарина вторит ей, для убедительности кивая головой так, что я начинаю бояться, что она, голова в смысле, оторвется. И все так старательно улыбаются, что хочется заплакать. Такое ощущение, что я их предала. Но они же не оттолкнули меня, верно? Значит, все будет хорошо? Просто нужно привыкнуть.       — Надо идти.       Олег встает, обнимает нас с Алесей и быстро выходит, почти выбегает, из столовой. Он так и не сказал ничего поддерживающего. За ним тянутся остальные. Отводят глаза, заверяют в вечной дружбе и как можно быстрее уходят. Я одновременно надеюсь и боюсь. Что ж, время покажет, хотя я бы с удовольствием избавилась от привыкательных периодов. Тело тяжелое, шевелиться не хочется. Уходит Алеся, бледная и усталая, а я все еще сижу. Звенит звонок, я покачиваю ногой и думаю, когда наскребу сил хотя бы встать. В голове звенящая пустота. На меня косятся, и я неохотно вылезаю из-за стола и плетусь, едва переставляя ноги, к выходу. И сталкиваюсь с Павлом Степановичем.       — Простите!       А, может, он мне сейчас сразу голову отгрызет, и я отмучаюсь? Всхлипываю от жалости к себе. Павел Степанович вздыхает.       — Доклад, Елена, доклад минимум на сорок листов. К следующим занятиям. И никаких скачек с интернета — проверю. Понимаю, что математика по важности порой уступает жизненным проблемам, но они кончатся раньше моих занятий.       — Спасибо.       Я улыбаюсь и провожу Павла Степановича взглядом. На столе стоит недоеденный салат Олега.