Наизнанку

      Снится, что я с трибуны кричу о том, что лесбиянка. Толпа внизу шумит, человеческая масса волнуется, словно море — затасканное выражение, но именно такое впечатление она и производит. Я не вижу отдельных людей, только серо-черный единый организм, движущийся в только ему понятном ритме. И я кричу что-то острое, грубое — слова вылетают сами собой, даже не могу понять, что несу. В ответ раздаются крики «Ура!» и «Долой!». Порой мелькают отдельные лица, кажутся знакомыми, я пытаюсь дотянуться до них, ухватиться — и падаю.       Ночнушка мокрая от пота. Солнце только-только восходит — красные полосы проникают в комнату, застывают в стыках обоев и паркета. Я втягиваю воздух и падаю обратно, закрываю лицо подушкой и тихо вою. Слышу, как мама собирается на работу: стучит тарелками, льет воду, щелкает тумблерами. Периодически начинает пиликать сотовый, но она раз за разом сбрасывает, спешит и все роняет, ругается куда громче мелодии и, наконец, звенит ключами. Я выдыхаю: начинается мое личное время, которое я проведу в форме амебы, периодически распластываясь по разным горизонтальным поверхностям. Не хочу идти в институт. Не хочу идти. Даже вставать не хочу.       Телефон выключен, я сверлю его взглядом, после отталкиваю, слежу, как он скользит по тумбочке и с глухим стуком падает на пол. Вот так. Запрусь на все замки, отключу все электроприборы и буду хандрить. Мне не нужно окончательно смириться с мыслью, что все знают о червоточине. Мне нужно смириться с мыслью, что страх — не повод дрожать дома. Что нужно получить образование, найти работу, улыбаться окружающим и жить. Что большинству, в общем-то, наплевать на тебя. Пока ты молчишь.       О Господи, как же страшно!       Рычу и переворачиваюсь на живот, с головой укрываюсь одеялом. Стыдно. Пищит будильник на телефоне. Приходится сползать на пол, с закрытыми глазами нашаривать беднягу и отключать. Совесть советует встать, одеться и сделать вид, что все хорошо. Я почти ее слушаю, даже представляю, как весело проведу время в полудреме на лекциях, даже принимаю вертикальное положение и иду на кухню, даже умываюсь и собираю волосы в более-менее приличный хвост. Даже подхожу к входной двери! Но с подъезда тянет холодом, сыростью. Кажется, что я окажусь не в знакомом каменном коридорчике с вечно перегоревшей лампочкой, а в избушке Бабы-Яги. Только с Василисой я не сравнюсь ни умом, ни силой.       Стыд с облегчением мешаются внутри — но я же пыталась, верно? Просто не судьба. Может, у меня вообще температура, что представляется всякая ерунда. Продуло где-нибудь, иммунитет упал. Я пробую покашлять и тяжело вздыхаю — да на мне пахать можно. С тайной надеждой зажимаю градусник подмышкой — тридцать шесть и пять. Вздыхаю и все же выхожу наружу. Ноги едва слушаются, каждый шаг кажется подвигом. Колени дрожат. Дохожу до двери домофона и решительно разворачиваюсь, но тут же натыкаюсь на соседку. Вежливо здороваюсь и мрачно плетусь за ней на улицу — разболтает.       Холодно. Еще и ветер. Зато выдувает все страхи вместе с мозгами. Натягиваю шарф на нос, вжимаю голову в плечи и мелко семеню по улице. Тротуар покрыт наледью, под каблуками трещит, сумка бьет по попе — здравствуй, минусовая температура, очень без тебя скучала. Теперь и институт кажется желанным: в нем, по крайней мере, тепло. А если пробегусь с автобуса, может, и второй раз замерзнуть не успею. Я предвкушаю, как пробьюсь в салон, порадуюсь обычно нелюбимому столпотворению, помедитирую на скрежещущие объявление обстановок… А если совсем обнаглею, то и не выйду — покатаюсь по городу. Может, в торговом центре посижу, кофе попью. Притворюсь, что нахожусь в волшебном мире, где не существует проблем.       На остановке переминается с ноги на ногу Олег. Пытаюсь обойти, чтобы он не заметил, но ноги разъезжаются, и я с тоскливым взвизгом шлепаюсь на попу. Олег тут же поворачивается, моргает и подбегает, помогает подняться. Я всхлипываю и неожиданно даже для себя реву. Больно: желудок словно ударился о легкие и расплющился, ладони горят, хоть перчатки снимай. И обидно за все.       Олег принимается судорожно копаться в карманах, затем лезет в сумку. Шапка постоянно наползает ему на глаза, он то и дело ее поправляет, морщится, шуршит бумагой в многочисленных отделениях, пока, наконец, не вытаскивает большой клетчатый платок и не протягивает мне. Я резко, больно, вытираю слезы, с чувством сморкаюсь. Кожу щиплет, нос — уверена на все сто — покраснел и распух. Олег облегченно выдыхает и неловко улыбается. Я чуть растягиваю губы в ответ. Не знаю, что он про меня думает. Убежал вчера раньше всех. Но и приехал ко мне — с пересадкой.       — А если бы я решила прогулять?       — Подождал бы еще и пошел в гости, — подавляет зевок Олег.       Его почти не слышно из-за поднятого ворота пальто. Из-под шапки во все стороны торчат отросшие волосы — Олег похож на нахохлившегося худосочного ворона. Еще и не выспавшегося. Видимо, не меня одну ломало ночью. Чувствую себя дикобразом: будь на его месте Алеся, я бы пожалела, а так — приятно. Злорадно. Чего бы он ни решил, чего бы ни добивался, приехав сюда, мои мучения уже окупились. Нехорошая я.       — Давай найдем теплое место, — предлагает Олег       — В институте? — Надо же, а еще некоторое время назад я сама собиралась прогулять. — Я и так должна Степанычу доклад.       — Его сегодня нет, — вздыхает Олег. — Лен, послушай! Понимаешь, вчерашнее признание… — Я демонстративно отворачиваюсь. — Пожалуйста.       Олег закашливается. Мне становится стыдно: он никогда не желал мне зла, и то, что я стала подозрительной, это мои проблемы.       — Прости, — бормочу и смотрю на грязный платок. Судорожно прячу в карман. Блин.       — Я вел себя как дурак. И веду, — грустно заключает Олег.       — Давай покатаемся по городу.       Мы прижимаемся друг к другу, пока ждем пустого автобуса. Я представляю, как было бы здорово, если рядом сейчас стояла бы Алеся, обнимала, чтобы согреть, говорила глупости и смеялась. Почему-то внутри становится пусто. Алеси нет. Алеся занята собой, а я мерзну на остановке и не знаю, считать эгоисткой себя или ее. Мучаюсь и мучаю. Все вокруг кажется серым, тусклым — хочу снега. Настоящего: чтобы не растаял через пять минут, а лежал, скрипел.       Я верю в чудо, когда выпадает снег.       Подходит автобус, и мы залезаем внутрь. Даже не глядим на номер. Сзади есть свободные места, я сажусь к окну, Олег устраивается рядом. Я кладу голову ему на плечо, он обнимает меня в ответ. Мотор ревет на периферии сознания, а в моем мире тихо и спокойно. Так только с Олегом. Закрываю глаза и прихожу в себя, только когда он осторожно тормошит. Конечная.       — Блин, — красноречие исчезает.       Олег берет меня за руку, и мы идем, не сильно думая о том, куда и зачем. Так легче. Одна из окраин города, кругом спальные районы. Людей почти нет, тихо так, что собственное дыхание оглушает. Небо серо-голубое, далекое, а дома только низенькие, пятиэтажные. Ни одной высотки — тоскливо. К тому же, асфальт разбитый, и я спотыкаюсь через шаг. Олег держит. Олег всегда рядом. Олег…       — Прости.       Олег кивает. На несколько секунд мне становится легче. Ковылять так, зная, что ничего не надо отдавать взамен, не надо соответствовать — замечательно. Только жестоко, и я задумываюсь, как же выгляжу со стороны. Представляемый образ отталкивает: огрызающаяся истеричка, трусиха. Наверное, Олег мой ангел-хранитель, что терпит и такое. Если бы только я родилась нормальной…       — Я люблю Алесю. Так люблю, что уже не обижаюсь, что сейчас рядом ты, а не она. Мне не хватает ее вредности, шуток, всевозможных идей, выполнение которых они спихивает на других. Даже обломов. Я ничего не могу с этим поделать. Не хочу. Боюсь, переживаю, но люблю. И буду любить.       Я продолжаю говорить, сбиваюсь с мысли — оправдываюсь, как никогда в жизни не оправдывалась. Олег чуть сильнее сжимает руку, прекращая словесный поток. Мы выходим на оживленную улицу и сразу пропадаем в вихре суеты. Яркие вывески, кричащие по телефонам люди, машины с ревущими моторами — с самолетов, что ли, ставили? — бесконечное движение. И откуда столько — рабочий день же. Приходится лавировать со всей доступной неуклюжестью. Олег еще сильнее сжимает ладонь, но я и сама вцепляюсь в ответ от всей души — мало падала. Олег, словно читая мысли, чихает.       — Давай погреемся, — пищу я и принимаюсь отплевываться от налезших в рот волос от шарфа. Может, под него медицинскую маску надевать? Заодно и теплоизоляция двойная.       Олег соглашается, и мы вновь ждем автобуса, который доставил бы нас в центр. Таких почти не ходит, мы устаем стоять и не привередничаем, когда подъезжает переполненный. Еле пробиваемся в середину, почти не дышим, сдавливаемые со всех сторон. Меня вжимает в Олега, и, когда мы, наконец-то, вываливаемся на нужной остановке, он долго не может отдышаться, кашляет и хрипит. Я осторожно трогаю его лоб, но, вроде, температуры нет. Надеюсь, не сляжет завтра. Все-таки не хочу, чтобы из-за меня он так страдал. Таких друзей еще поискать.       — Идем уже, — бурчит он.       Мы плетемся в торговый центр. В нем столько народу, что автобус кажется просто сосредоточием человеколюбия и уважения к личному пространству. Интересно, в нем хоть когда-нибудь бывает пусто? Зато можно не бояться, что столкнусь с кем-нибудь из знакомых: в такой толпе сам потеряешься. Магазины заманивают обещанием скидок, журчит фонтан, в одном из коридоров ведущие во весь голос, усиленный микрофонами, проводят конкурс. Плитка, потолок, двери — все сверкает, переливается. Громко и жарко — то, что сейчас надо. Мы находим свободный диванчик у туалета и устраиваемся на нем. Я тут же расстегиваю куртку и снимаю шарф, кидаю перчатки на спинку, Олег ежится и вжимает голову в плечи.       — Может, попить купить?       Олег пожимает плечами. Я вздыхаю, решительно встаю и, поскальзываясь на плитке, спешу на второй этаж, к фудкору. Везде очереди, и я почти рычу. Приходится ждать, переминаясь с ноги на ногу, чтобы всего лишь купить стакан чая! Пальцы жжет, некоторое время я еще приноравливаюсь к нему, стараясь одновременно не разлить и удержать ногтями. Мартышка и стакан, право слово. Надо было не снимать перчатки.       Олег благодарно кивает, когда я, преодолев все препятствия, которые не снились и Супермену, протягиваю ему стакан. Он пьет медленно, рассеянно оглядывается по сторонам. И молчит. Лишь раз за разом прикладывается к стакану. Медленно. И еще медленнее. Я ерзаю рядом, вздыхаю и пытаюсь придумать, как начать разговор. Если он, этот разговор вообще нужен. Я все еще хочу оправдаться, спросить те вещи, которые уже давно известны — по инерции. Чтобы вновь почувствовать страх, пожалеть себя, найти повод спрятаться. Так привычнее. Так проще. Даже если уже не надо.       Иногда Олега очень тяжело терпеть рядом с собой.       — Я же такую речь готовил, — тихо хмыкает он. — О том, как легко можно запутаться. Что не все потеряно, надо лишь попробовать. Что я тебя…       Олег замолкает и дергано стаскивает шапку, расстегивает пальто. Вновь молчит. Мне никак.       — Не будешь произносить?       — А зачем?       Он улыбается, и я ежусь. Оглушает. Мысли исчезают. Олег прав: ни к чему тут истерики. Иногда лучше остановиться. Олег сильный, и я бы влюбилась в него, если бы могла. Это были бы прекрасные отношения. Были бы. Были бы… Странно, но я не ощущаю вину. Грусть — да. Немножко жалость к нам обоим. Сжимаю пальцы Олега. Надеюсь, когда-нибудь я смогу отплатить за все, что он сделал и делает.       — Прости, что сбежал тогда. Просто… Ну, ты и сама понимаешь, как все произошло, — Олег хмыкает. — Не ожидал, что когда-либо столкнусь с чем-то подобным. Словно в другом мире оказался.       — Вот такая я уникальная, — ворчу.       Мы смеемся. Немного весело, немного нервно. Что ж, таков мой стиль жизни: двуполярный, алогичный и остроконечный. Радостная улыбка при горькой начинке. Наверное, во мне пропадает писатель.       — Ты смелая, — неожиданно говорит Олег. — Признаться в своих чувствах, зная, что большинство не поймет, — поступок, достойный уважения. Я бы не смог. Да я и не смог.       — Ничего я не… — пытаюсь переубедить его. Ведь я трусиха. Слабохарактерная наивная дурочка. Он просто не знает! Но Олег строго смотрит на меня, и я прикусываю язык.       — Смелая. Просто требуешь от себя чрезмерно. Точно. Наверное. Никогда об этом не задумывалась. Не умею принимать комплименты: все кажется, что не достойна, что их делают из жалости. Да и разве любить — подвиг? Сложно — но не страшно.       — Я только сейчас поняла, что не смогла бы ее ненавидеть, что бы она тогда не ответила, — глупо улыбаюсь. — Смогла бы обидеться, испугаться, жалеть, но от любви бы не отказалась. Наверно, я слишком ущербна, чтобы у меня получилось выкинуть что-то столь драгоценное.       — Иногда ты меня поражаешь, — изумленно шепчет Олег. — Завидую твоей девушке.       Я пожимаю плечами и смущенно отворачиваюсь. Сама не знаю, что на меня нашло. Просто я впервые начинаю думать, что любить — естественно. Кто бы ты ни был, и кого бы ни любил. Еще бы и остальные это поняли. Грустно усмехаюсь: я могу решать мировые проблемы сколько угодно, все равно никто не захочет слушать.       — Надеюсь, Алеся меня не стесняется. Вы все так быстро вчера убежали, что я не знала, что и думать.       — Надеюсь, — заторможено отвечает Олег и отводит взгляд.       Я удивленно смотрю на него. Что? Что вчера было? Алеся что-то говорила? Почему я не знаю? Могла хотя бы эсэмэску скинуть! Лезу в сумку, вытаскиваю отключенный телефон. Трясущимися руками включаю — тишина. Даже уведомления о том, что кто-то звонил, нет. Словно меня нет.       — Олег!       — Понимаешь, все так сразу и не решишь, — облизывает он нервно губы. — Пусть все сначала уляжется.       — Понимаю. Но ведь ты сразу смог. И... Я просто не хочу потерять дружбу. Не хочу быть снова одна.       Да что ж сегодня за день открытий?! Еще недавно я считала их просто людьми, с которыми приятно провести время, но стоило всему измениться, как я называю их друзьями. Теперь оказывается, что мне не хватает пустой болтовни Юли, глупых подколов Макса, раздраженного взгляда Дианы, философских умозаключений Олега. За время одиночества в школе я так привыкла к тому, что иду домой одна, что молчу на переменах в классе, что никто не подсаживается для работы в паре, что пропустила появление друзей. Какая же я эгоистка!       И Алеси. Мне так не хватает Алеси. Вчера, сейчас — всегда. Это она первая улыбнулась мне и представилась. Первая вломилась в стену отчуждения.       — Все же будет хорошо?       — Надеюсь.       Мне становится холодно. Я ежусь и запахиваю куртку, насуплено смотрю на улыбающегося манекена напротив. Олег рядом ерзает и дышит на ладони, нервно потирает друг о друга. Стакан из-под чая давно в урне, и ему, кажется, еще холоднее, чем мне. Он тоже в непростой ситуации оказался. Шмыгает носом, передергивает плечами — и снова молчит. Как же я ненавижу, когда рядом молчат!       — Я тоже хочу называть их друзьями, — наконец произносит Олег. — Но уже ни в чем не уверен.       Он вздыхает. В его сумке принимается надрываться сотовый, он рассеянно смотрит на имя звонившего и сбрасывает. Выражение его лица — злое и холодное — пугает. Никогда не видела его таким. И он никогда не сбрасывал звонки никого из нас. Тем более Макса. Я чувствую, что совсем не хочу знать, что происходит. Все воодушевление пропадает окончательно. Мне было лучше? Я пошутила.       — Я всегда буду за тебя, — решительно говорит Олег. — И если вдруг понадобится помощь, то не стесняйся.       — Спасибо.       Мы больше не разговариваем. Единодушно встаем, утепляемся и идем к выходу. Я стараюсь ни о чем не думать, чтобы не накрутить себя до болезни. Нет, завтра я пойду в институт и все выясню. Мне нужно быть здоровой и сильной. Хотя бы внешне.       На улице падает белый снег. Я жмурюсь и улыбаюсь. Снежинки летят в глаза, отыскивают щели между горлом и шарфом. Взвизгиваю, когда одна колет каплей холода. Олег машет рукой на прощание и спешит на остановку. Я провожаю его взглядом — он быстро исчезает за белой завесой — и медленно иду домой. Город преображается, а я снова маленькая девочка, которая вечером поиграет в снежки, а после сладко проспит до полудня под тихий разговор мамы с папой.       В душе, наконец-то, воцаряется мир.