В следующей жизни, когда я стану... кошкой?

      Впервые за несколько недель нескончаемого дождя тучи, заполонившие небо, расступились. И теперь по голубому небосклону вместо угрожающих тёмно-серых туч, низко нависавших над землёй, плыли редкие белые облачка. Солнце бликами играло в кронах деревьев, в сочно зеленеющей траве, на зеркальной поверхности луж, и щедро одаривало своим теплом всё, что попадало под его лучи, игриво пытающиеся осветить как можно больше тёмного пространства своими вездесущими зайчиками. И я не смогла не поддаться искушению понежиться на солнышке.       В это солнечное воскресенье, зная, что в такую рань меня никто не будет тревожить, как минимум, ещё пару часов, я, скинув с себя ночную рубашку, превратилась в небольшую песочного цвета кошку и расположилась на подоконнике. Свернувшись калачиком, чуть ли не уткнувшись носом в оконное стекло, я окинула взглядом обширный сад поместья и блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как солнечные лучи приятно стали согревать весь правый бок.       Вокруг царила тишина. Невозможно было не отметить, что это было потрясающе — не слышать какого-либо постороннего шума. Вообще, жизнь здесь протекала тише, что было в общем-то понятно. Поместье располагалось вдали от основных дорог, поэтому случайных заезжих тут не бывало, как и шумового загрязнения от толп снующих всюду людей, проезжающих мимо или стоящих в пробке машин, или постоянно кажущейся непрерывной стройки, или писка пешеходного светофора…       Тяжко вздыхаю от своих мыслей: воспоминания о том мире за чередой рабочих дней незаметно стали изглаживаться и стираться из памяти, заменяясь событиями, что я проживала здесь. Временами я даже забывала за вальяжной неторопливой суетой лениво тянущихся дней, что не принадлежу этому миру. Но мелочи, как эта непередаваемая тишина, помогали мне не забывать, что хоть не это тело, но моя душа или тот сгусток энергии, что можно назвать этим словом, не принадлежит ни этому времени, ни месту, ни событиям, что здесь происходят, хотя мне и приходится невольно принимать в них непосредственное участие. Как бы то ни было, я не хотела здесь быть. Но была. Я не хотела изводить себя мыслями о покинутом мною мире, но изредка позволяла себе поразмышлять о нём, предаваясь воспоминаниям, погрязая в ностальгии, которая, правда, навещала меня с каждым разом всё реже…       Вздохнув, распрямляюсь, потягиваюсь, округляя спинку, и укладываюсь обратно, подставив под солнечные лучи другой бок, чтобы равномерно прогреть свою тушку. Снова прикрыв глаза погружаюсь в сладкую дрёму.       Разбудила же меня вибрация в груди и горле. Выплывая из сна, вдруг понимаю, что проснулась я от того, что мурчу. И мурчу от того, что меня кто-то очень хорошо чешет за ушками и гладит по вибриссам*. Мне даже глаз открывать не надо было, чтобы понять, кто посмел протянуть ко мне свои загребущие лапы ручки. Недовольно приоткрыв глаза, зыркаю выразительным прищуром на нарушителя спокойствия. Наглое посягательство на мою шкурку прекратилось, однако, склонившийся для этого дворецкий не собирался разгибаться, слегка возвышаясь надо мной.        — Мыр? — «Что?»        — Время завтракать, мисс.       Красноречивый вздох. Фырчание. И ленивое:        — Мря, — «Не голодна.»        — Мисс, господин ждать не любит. И я не советую заставлять его это делать.       Прикрыв глаза, тяжко вздыхаю. С недавних пор мы стали разговаривать вот так. Непонятно было, конечно, как он умудрялся при этом понимать меня… Но он всё-таки демон, одно это говорит о том, что его навыки были за гранью человеческих возможностей.       Поднявшись на лапки, сажусь на подоконнике. Противиться ему не было ни малейшего желания, ведь, как бы я ни старалась, мне всё равно не удалось бы проигнорировать этого докучливого дворецкого. Когда он хотел, он мог быть очень даже настойчивым и последовательным в своих поступках.       Спрыгнув на пол, поворачиваюсь спиной к Михаэлису и возвращаю себе человеческий облик. А пока я этим занималась, дворецкий неслышно отошёл, взял приготовленную им заранее одежду и так же бесшумно подошёл ко мне, начав быстро готовить меня к завтраку.       Следя за тем, как он кружится вокруг меня, а его руки ловко облачают меня в одежду, в которую я самостоятельно одеться не смогла бы, пытаюсь вспомнить тот момент, когда перестала обращать внимание на свою наготу и на то, что он позволяет себе трогать меня, независимо от того, в каком бы я виде не была. Но не могу. Осталось привыкнуть к его настойчивым взглядам кроваво-красных глаз, всё ещё заставляющих меня напрягаться.       После придания мне надлежащего приличного вида, Михаэлис предложил свой локоть, чтобы сопроводить в столовую. Приняв предложение, кладу свою ладонь на сгиб его локтя и позволяю ему вести себя.       Пока мы идём по коридору, Себастьян начинает ненавязчивый разговор:        — Прошу простить меня за то, что мне пришлось прервать Ваш отдых.        — Не стоит беспокоиться. Вы всего лишь выполняете свою работу.        — О, прошу вас. К чему такая формальность? Вы вполне можете обращаться ко мне не так официально.       Подняв брови, я опустила взгляд, обдумывая предложение.        — Я… не думаю, что смогу обращаться к Вам иначе.       Дворецкий на это ничего не ответил, продолжив вести меня дальше по коридору. Я же, теперь чувствуя себя крайне неловко, вскоре тихо добавляю, чтобы сгладить свои слова:        — Пока что не смогу, — и затем ещё неразборчиво: — Возможно, позже.       Но неразборчивость моих слов ему явно ничуть не мешает понять сказанное. При мимолётном взгляде на него я вполне отчётливо увидела, как ярче блеснули красные глаза. И от этого взгляда мурашки побежали вдоль позвоночника. Только вот к добру или к худу они были, я пока что не знаю. *Вибриссы — усы у кошек.