Леонардо да Винчи
Влад приехал ровно через сорок минут после моего звонка. Только услышав про Соню и реанимацию, парень твердо сказал, что выдвигается. Едва он переступил порог, как к нему кинулась орава людей, во главе со мной и Аристархом Борисовичем, который в три счета поставил молодого человека в курс дела. Никто не успел опомниться, как Рамма увели в какой-то кабинет, а все, что успело между нами произойти, — мимолетный взгляд, выражающий то ли сочувствие, то ли жалость. Но это сейчас не играет никакой роли. И снова мы остались втроем. Уже не в такой панике, но с теми же болтающимися на дне силами. Однако выбора не было. Нужно было быть стойкими — настолько, чтобы София это ощущала. Через стены, через кабинеты и через метры. Я знаю, что она нас чувствует. Я сидела на уже до ужаса знакомом синем стуле, какие бывают в больнице, закинув ногу на ногу и забросив голову назад. Никаких известий на протяжении двух часов. Рядом находился измученный Анатолий, вид которого пугал настолько, что ни одна фанатка сейчас бы не признала в нем своего кумира. Пиндюра минут двадцать назад ушел за кофе и где-то застрял. К слову, репликами мы больше не обменивались. Свят звонил раз семь. Доказать этому суетливому блондину, что здесь и так чересчур много народа, было на грани фантастики. На расстоянии его удерживал лишь факт приближающегося гастрольного тура. Ну, кто бы сомневался. Почему так мерзко? С каких пор Степанов — мой Степашка, готовый броситься на помощь в любой час дня и ночи — оправдывается какими-то концертами? Нет. Возможно, он просто запутался? Ну, переоценка ценностей, и все встанет на свои места? А если нет? Сколько я уже видела примеров, когда известность сносила людям голову, полностью лишала сознания… Как же сложно. Тиканье противных настенных часов разбавляло нашу гробовую тишину. Я продолжала сидеть с закрытыми глазами и пытаться хоть на немножечко, хоть на доли секунды отвлечься от мысли о том, что происходит за стеной. Как она там? Лежит, вся бледная, в куче гипсов и перемоток. Без сознания. Без чувств. От одной этой картинки меня бросило в пот. Я не смогла сдержаться и, видимо, весьма громко всхлипнула. — Жень, — я почувствовала на плече сильную мужскую конечность. Разреветься захотелось еще больше. — Жень, все будет хорошо. Я громко выдохнула, стараясь держать себя в моральном равновесии. Толик прав. Все будет хорошо. По-другому не может быть. — Она же боец, — я открыла глаза и сразу же увидела лучезарную улыбку Цоя. — Выкарабкается. По лицу предательски покатились слезы. Ну, не могу я спокойно сидеть тут и рассуждать, как все будет, когда там, за дверью, ее, возможно, уже режут второй раз, а у Рамма забирают не ясно сколько крови. Но он-то, надеюсь, переживет. Боже, что за мысли! Через пару мгновений появился Пиндюра с тремя бумажными стаканчиками кофе и круасанами. Один из них был протянут мне. — Спасибо, мне не хочется, — я отрицательно покачала головой и поднялась с места. — Ты сутки уже толком не ела, — Артем скривил бровь. Кореец удалился в уборную, поэтому в одиноком коридоре у реанимации мы с качком находились вдвоем. — Аппетита нет. Хотела я зайти в сестринскую, дабы хоть взглянуть на себя в зеркало и понять, насколько плохо обстоят мои дела, как дорогу мне перекрыли. — Жень, может, нам пора уже поговорить? Стоящий напротив меня молодой человек во всем черном упорно глядел мне в глаза. А я лишь горько усмехнулась, ощущая себя в каком-то дибильном сериале! И кто только придумал этот дикий сюжет, а? — Пиндюра, ты издеваешься надо мной? — я вскинула бровями и предвкушала приближающийся срыв. — Там, — я ткнула рукой в дверь со страшной табличкой, — лежит моя лучшая подруга, оказавшаяся на операционном столе по твоей милости. И ты еще хочешь, чтобы мы сейчас что-то обсуждали? Я видеть тебя не могу, ты слышишь? В глазах стояли слезы, но сил на истерику уже не осталось. Собеседник ничего не говорил. Я намеревалась уйти, но дверь в реанимацию бесшумно открылась, и на пороге появился уже знакомый брюнет. — Аристарх Борисович, ну что? — я тут же забыла обо всем и уже стояла рядом с врачом. — Результаты анализа на совместимость показали достаточную процентную соотносимость. Готовимся к операции, — лаконично произнес мужчина и пронесся мимо нас фурией. — Слава Богу. Опустившись на стул, я потерла руками глаза и осмелилась выдохнуть. Ненадолго, лишь на мгновение, но надежду давало хотя бы то, что есть донор и есть кровь. Остальное сделают врачи. И судьба. Мимо стали носится медсестры и другие доктора. Я немного заразилась всеобщей суетой, но в один момент вспомнила о Владе. Почему-то, я уже совершенно не чувствовала никакой злобы в отношении его. Даже наоборот, я вдруг стала невероятно ему благодарна: за то, что он так быстро откликнулся, за то, что без вопросов согласился стать донором, в ущерб себе. Рамм, всегда выступающий эгоистом и жестким циником, уже в который раз предстает в роли некоего героя, готового на поступки, умеющего принимать решения. Да, он грубый, местами безответственный, своенравный и очень сложный, но он — мужчина. На словах и на действиях. — Что происходит? Она… — Толян, все нормально, — раньше, чем успела проснуться я, отреагировал Пиндюра. — Кровь подошла, будет операция. Устало запрокинув голову, Цой громко выдохнул. Я смотрела на этого брюнета и поняла, насколько узко мыслила все это время. Анатолий не идеал, конечно, как и все мы, но из всех моих знакомых, он один из тех, кому бы я доверила Соню. Да, звучит парадоксально из моих уст — особенно после того, что было между нами. Но наши дела не касаются Олейникову и их взаимоотношения с корейцем. В одночасье я поняла, почему девушка так мало мне в последнее время рассказывала про них — я ведь ни слова не хотела слышать о MBAND, ни в каком контексте. И пусть я продолжаю считать Толика предателем для себя. Но если у него есть какие-то чувства к моей подруге — а по последним суткам я точно убедилась, что они есть, — я больше слова им в противовес не скажу. — Тебя отвезти домой? Оторвавшись от своих дум, я заглянула в черные глаза певца. — Я еще побуду здесь, — уверенно произнесла я и встала на ноги, дабы дойти-таки до сестринской. — Жень, — вступился Толя, — ты практически не спала. Тебе нужно отдохнуть… Ну, или хотя бы принять душ и взбодриться. На пару секунд я зависла во взгляде узкоглазого. Есть доля истины в его словах, но мне категорически не хотелось уезжать. Я понимала, что операция вряд ли продлится менее четырех часов, да и сама я чувствовала себя крайне отвратительно. Наверное, стоит прислушаться. Только… — Ты прав, — сдалась я и, не переводя взгляда на Пиндюру, выдвинула. — Ты на машине? Рядом находившийся качок громко выдохнул. Мне плевать. Я не могу. Анатолий кивнул и пошел договариваться с медсестрой, чтобы при любых изменениях она тут же набрала ему. Мне кажется, он повторял это уже раз в пятый, но девушка лишь послушно согласилась и уверила, что все в будет в порядке. Минут через пятнадцать мы с Цоем уже неслись по Москве. Погода стояла до жути отвратительная — моросил дождь, небо было до мерзости серым, а столбик термометра болтался где-то на уровне двух градусов выше нуля. Я опухшими глазами, спрятанными за очками, оглядывала местные достопримечательности. Мыслей не было и одновременно их было очень много. Например, я должна позвонить Александру Петровичу — отцу Софии. Но сделать этого не могла — будто рука не поднималась. Томить их в неведении — полнейшее неуважение и даже несправедливость. Однако я по-прежнему не набираю их номера. И, наверное, об этом пожалею. — А теперь послушаем нашумевшую композицию группы MBAND и Евгении Воскресенской, — резво проговорил ди-джей какого-то радио, а меня моментально передернуло. Собственно, проницательный Анатолий это заметил и предусмотрительно выключил музыку. Я лишь перевела взгляд с колонок на серьезного молодого человека. — Тебя подождать? — он повернулся на меня, когда мы оказались во дворе моего дома. — Езжай, Толь, я доберусь. Слегка улыбнувшись, я открыла дверь и уже хотела оказаться на улице, как парень выдал: — Я позвоню, как только что-то станет известно. Добрая усмешка. — Спасибо. Черная иномарка корейца покинула пределы видимости. Захотелось выть.***
Сидя на высоком стуле возле барной стойки у себя дома, я лениво тянула апельсиновый сок и пыталась доесть несчастный куриный стейк, заботливо приготовленный братом. У последнего, кстати, день Рождения в эту субботу. А я понятия не имею, как поздравлять, что дарить, да и вообще — как праздновать? К счастью, Глеб — супер понимающий человек, но это не отменяет того факта, что на его вечеринке я появиться должна. Если она вообще состоится. Раздалась трель мобильного телефона. Я мигом рванула в комнату, думая, что звонок от Анатолия, готового мне сообщить новость. Однако едва смартфон оказался у меня в руках, как я присела на край кровати. Здравствуйте. — Алло, — убитым голосом произнесла я, одной рукой закрыв лицо. — Я все понимаю, Селиверстова, но личное не должно сказываться на работе. — И Вам доброго дня, Егор Николаевич, — скорее ядовито, чем саркастически вымолвила я и упала на кровать. — Спасибо за внимание, но мой непосредственный начальник в курсе. — Да что ты говоришь? — проигнорировав мою первую реплику, продолжил блондин, находившийся в диком возмущении. — Поэтому он две минуты назад чуть голову мне не снес из-за того, что тебя не было на репетиции «Музыки Первого»? Бетховен. Соната №5. — А она что… была сегодня? Я зажмурилась. Этого еще не хватало. — Нет, Евгения, он был вчера. Что с телефоном? А что с телефоном? Одну часть времени он был отключен, вторую — занят звонками. Черт, Тим меня убьет. Я настолько в эти сутки отсеялась от мира сего. Мне было плевать и на свою карьеру, и на выступления, и даже на великодушного наставника, который и без того шел мне на встречу. Нужно позвонить. А мой менеджер Никита названивал мне весь день. Я даже мыслью не повела. Безответственная. — Егор… — я выдохнула и собралась с думами. Только не реви. — Приезжай немедленно. Парень уже явно собирался класть трубку, но я остановила. — Я не могу. — Что?! Жень, ты издеваешься? Мы тут с Ником вдвоем тебя выгораживали, как могли. Имей совесть! Я зажмурилась и пыталась не обращать внимания на катящиеся по щекам соленые слезы. Вдох-выдох. Пожалуйста, сделай так, чтобы Крид не понял мое истинное состояние. Хотя… именно он, его мудрые слова и теплые объятия мне сейчас нужны больше всего на свете. Но, сука… гордость. — Жень? — мой дикий всхлип. — Господи, что случилось? Рев. Я не могла связать и двух слов — держала телефон у уха, чувствовала сырые дорожки на лице и просто готова была биться в конвульсиях. Не было сил. Я не восстановилась после болезни, вообще чудом разговаривала, да еще и такой сумасшедший стресс. И мне нужно собираться, ехать на студию и мчать на записи новогодних елок, ибо это теперь моя работа. Плевать на человеческий фактор. Должа улыбаться, смеяться и излучать позитив. — Я буду у тебя через двадцать минут. Разговор оборвался. Я уткнулась лицом в подушку и думала о том, что лучше бы осталась в больнице. Там у меня хотя бы была видимая причина для того, чтобы держаться. А сейчас меня просто рвет изнутри, и я абсолютно ничего не могу с этим сделать. Неизвестность — страшнейшая вещь. Сидеть, хлопать в ладоши, тупить взгляд в потолок, но только не знать реального расположения вещей. С Цоем разговаривала уже трижды. За те полтора часа, что меня нет рядом с Соней, из реанимации только выбегали медсестры, отказывающиеся что-либо говорить. Оно и понятно — право не имеют. Рамма тоже не отпускали, что тоже очевидно. Оставалось одно: ждать и молиться. Молиться и ждать. Полчаса спустя я уже рыдала на руках Егора. Певцу пришлось несколько раз капать мне пустырник, прежде чем я смогла адекватно выражаться. Он был шокирован так же, как и мы все. Но стоило ему лишь узнать причину… — Бл*ть, ты серьезно? С мотоцикла? — заикаясь, я кивнула головой, а возмущенный блондин продолжил. — И чья эта тупорылая идея? Пиндюры? В любой другой момент я бы усмехнулась. Но сейчас не было и намека на юмор. Снова мой слабый кивок. — И что теперь? Мы сидели на диване в гостиной. Я прижалась щекой к его груди, а он, пытаясь успокаивать, гладил меня по руке. Уютно, но страшно. Некий оксюморон, правда? — Идет операция, — более-менее успокоившись, ответила я. — Рамм сейчас там. — Этому-то что надо? Я даже глаза не закатила. Не было ни сил, ни настроения на сарказм. — Он кровь сдает. У них с Соней одна группа. — И он на это пошел? — удивлению Крида не было предела. — Вот этот самодовольный павлин? Моментально получив от меня в ребро, он замолчал. А потом выдал то, что услышать я никак не ожидала. — Извини меня за тот разговор, — пауза. — Я — конченный эгоист и нереальный ублюдок. Но если этот… тебя хотя бы раз обидит, я… Я улыбнулась. Ну, хоть что-то положительное за весь день. — Ты меня тоже прости. Я не должна была так выражаться. Крепкие объятия человека, который за самый короткий срок стал частью моей жизни. А этот момент — большой показатель того, как он влияет на мою психику. Он минут сорок рядом, а я уже относительно спокойна и даже пытаюсь улыбаться. Волшебник. — Отвезешь меня в больницу? — я встала и пошла в сторону ванной. Егор произнес утвердительные слова, а я встала напротив зеркала и не узнала человека, смотрящего оттуда. Кареглазая шатенка с убранными в густой длинный хвост волосами и внушительными синяками под глазами. Большой черный свитер, надетый поверх рваных джинсов цвета хаки, придавал лицу еще более болезненный вид. Глаза были отекшими, а нос — красным. Доревелась. Умница. Тридцать минут старательных преображений, и я даже немного походить на человека. Ну, прямо вот совсем немного. — Объясни все Тиману, — ровно произнес Крид, умело поворачивая руль. Хм. Легко сказать. А вот как на деле разложить все человеку, которого я так дико подвожу? Надо позвонить, он прав. Это — не выход. — Обязательно, — я кивнула головой и поправила очки на переносице. — Хочешь, я пойду с тобой? Мы оказались возле этого мрачного серого здания, и по мне невольно пошли мурашки. Я безумно хочу, чтобы Егорка сейчас пошел со мной. Но там — за этой дверью, справа от стойки регистрации на втором этаже в полнейшей, разъедающей тишине сидят солисты группы MBAND. А я меньше всего желаю сейчас недомолвок. Я бы не сказала, что блондин и художница очень много времени общались, но они — самые близкие мне люди — знали мое отношение к каждому. Поэтому уважали друг друга, как минимум. Ну, а Олейникова еще приписывала нам роман. Улыбнулась. — Думаю, не надо, — я потянулась к парню, чтобы чмокнуть его в щеку. — Хоть кто-то из нас должен работать. — На связи тогда, — молодой человек пальцами правой руки изобразил телефон. — Спасибо. Захлопнув дверцу, я шумно выдохнула, посильнее укаталась в черный пуховик и зашагала в сторону входа. Внутри меня было странное предчувствие. Ни страха, как такового, ни ужаса, ни боли… какая-то уверенность. Все будет хорошо. Натянув халат, заботливо выданный медсестрой, я поднялась на второй этаж. В нашем полку прибавилось. На стуле сидел Толик, уставившийся в одну точку, рядом расположился Никита, а Пиндюра стоял лицом к окну, скрестив руки на груди. — Тихо? — негромко спросила я, привлекая всеобщее внимание. Три ошарашенных взгляда в момент оказались на мне. Киоссе встал, желая уступить мне место, но я отрицательно покачала головой. Тот послушно присел обратно. — Вообще ничего не сказали, — на выдохе сказал Толик и протер глаза руками. — Шесть часов безмолвия. — Такие операции не проходят быстро, — выговорил подросток. Очевидная вещь, казалось бы, а легче не стало. Мерзкий запах спирта и медикаментов неприятно бил в нос. Все молчали. Я подошла к окну и встала параллельно Артему. Тишина уже не казалось такой дикой, как в первые часы вчерашнего дня. Она, знаете, уже стала чем-то неотъемлемым, привычным. Я чувствовала, что каждый из них хочет воспользоваться этим случаем и начать разговор о том, чего еще не говорили вслух. Но все по-прежнему не произносили ни слова. Внезапно послышались шаги и заветная дверь открылась. Мы все обернулись. Парни встали. Показалась усталая и измотанная физиономия Аристарха Борисовича. Мужчина комкал в руках медицинскую шапку и смотрел в пол. Его взгляд не предвещал ничего хорошего. Тупая, немыслимая боль внутри. Дрожь в ногах. Помутнение в глазах. Крик, вырывающийся у меня из груди. Падение. Чьи-то руки на талии. Кромешная темнота…