***
Вопреки громким всплескам непонимания из уст Егора, я отправила его далеко и надолго, ничего толком не объяснив. Парень понял, что эта женщина — моя мать, но, немного зная эту историю, не стал допытываться, достаточно быстро сдавшись. А, тем временем, уже сидела в милом заведении недалеко от моего дома, помешивая давно остывший кофе. — Как Глеб? Он, наверное, совсем вырос… — Ровно на шесть лет старше, чем раньше, — выпалила я, нервно отложила чайную ложечку и нагло уставилась в зеленые глаза напротив. — Что тебе нужно? Она потупила уставшие глаза в стол, и меня на мгновение кольнул стыд. Ее светлые волосы были собраны в высокий хвост, тем самым предавая лицу еще более болезненный вид. Мать выглядела откровенно плохо, а во мне, почему-то, проснулось злорадство, стоило лишь мне вспомнить отменный внешний вид отца. Интересно, а он в курсе новым-старым гостям? — У меня проблемы. — Как удивительно! — Господь, Селиверстова, заканчивай. — Я виновата, Жень, — перейдя на плачь, дрожащим голосом начала мать, а моего небывалого сарказма и след простыл. — Я очень-очень виновата. Прости меня, дочь. Пожалуйста, прости! Она схватила меня за руку, а я настолько растерялась, что сидела как вкопанная, не очень понимая, чего она от меня ждет. В тот момент я поймала себя на мысли, что мне не столько жаль её, сколько мне не хочется, чтобы весь контингент данного заведения кидал на нас нескромные взгляды. Людям же всегда нужно шоу. Я ничего не сказала, просто сжимая её ладонь. Мне не хотелось исповеди этой женщины, как и вовсе не хотелось здесь находиться. Но что-то внутри меня — какая-то маленькая-маленькая клеточка — подсказывало, что помощь ей реально требуется. — Объясни, в чем дело, — много мягче промолвила я, внимательно наблюдая за глазами. Только блондинка открыла рот, как телефон, лежащий на столе, вдруг завибрировал, а на дисплее показалась наша общая фотография с длинным. Ну, охринеть, как вовремя. Только я провела по телефону и приложила его к уху, как женщина сделала то, от чего я очень долго потом отходила. Она закатала рукава свитера цвета охры и, пряча глаза, негромко произнесла: — Вот… Казалось, я слышала, как внутри меня что-то оборвалось. Синяки под глазами, чрезмерная худоба, бледность в момент стыли понятны. — Влад, я тебе перезвоню, — не поняв и слова из речи молодого человека, я отложила смартфон. Мать быстро спрятала руки и начала свою историю. Как выяснилось, шесть лет назад она влюбилась в молодого, перспективного паренька из Аргентины. У них очень быстро закрутились отношения, она потеряла голову, а он настоял на переезде. Она подумала, что это — её главная любовь. Два года беззаботной жизни, а потом выяснилось, что он — наркоторговец. И помимо смертельной зависимости, этот «человек» подарил матери уголовный срок и быстро смылся. Она отсидела, вышла, снова подсела на эту дрянь, а теперь не может слезть. Такие дела. Мне лично не было понятно, где в этой занимательной истории я. — Мне больше не к кому обратиться. Отец? — как бы предвещая мой вопрос, спросила она. — Думаешь, он станет со мной хотя бы разговаривать? Я сидела, сложив руки на груди и пытаясь переварить все то, что услышала несколькими минутами ранее. Моя мать — наркозависимая уголовница. Теперь я понимаю, почему отец так сильно переживал и умолял меня не общаться с ней. Но вот интересно, как он прикажет мне сейчас бросить её? И вообще… неужто, он знал? Он был в курсе, что его в прошлом любимая женщина в такой ситуации и лишь ограничил её общение с детьми? Как же все сложно. — Ты звонила мне летом. Зачем? — Тогда я только вышла, хотела сразу же прилететь… Окончание её реплики я не слышала, ибо в момент погрузилась в тот омерзительный день. Внутри поднималась буря негодования к гребанному Пиндюре, из-за которого моя мать подсела на иглу вновь. Кто знает, как могло все сложиться, если бы тогда я договорила с ней? Если бы этот псих не уничтожил в пух и прах мой телефон, а вместе с ним — мое к нему отношение? — Мам, я что-нибудь придумаю. Я обещаю.***
На улице давно стемнело. Я бродила вокруг Москва-Сити, скрываясь в огромном капюшоне и пытаясь разложить все по полочкам. Куда бежать, кому рассказывать, в какие инстанции трубить, я не понимала. По-хорошему, нужно бы сказать отцу. Но здесь возможно двоякая его реакция: возможно, кинется помогать. Или заблокирует все счета и отправит меня в какую-нибудь Корею. От него все, что угодно, можно ожидать. Удивительно то, как все изменилось в моем сознании, стоило лишь другому человеку появиться в моей Вселенной. В момент все проблемы ушли на второй план, а в центре — бросившая меня мать, нуждающаяся в помощи. И, видимо, я слишком хорошая дочь, дабы оставить ее в сложившейся проблеме. Меня не волновало ничего: ни работа, ни учеба, ни даже Влад. Черт, Влад! Я быстро вытащила телефон из кармана парки и нашла знакомый контакт. — Чертов айфон! — агрегат беспощадно отключился на морозе. Ненавижу. Ладно. Если гора не идет к Магомеду… ну, вы сами понимаете. Примерно через сорок минут я стояла возле тридцатиэтажного дома Рамзеса. С кодом от домофона проблем не возникло, и даже милая консьержка, запомнив меня, мило со мной поздоровалась. А вот ключей от квартиры Влада с собой не было. Но не успела я и к лифтам подойти, как та самая ангельская вахтерша меня окликнула: — Евгения, Владик просил Вам передать. «Владик», — мысленно усмехнулась я, пока женщина выходила из своей маленькой уютной каморки. А мне не позволял себя так называть. В смысле, не позволяет. Короче, смысл в том, что своей мужественностью Рамм не подвинулся даже рядом со мной. При всей заботе и нежности, которую он проявляет по отношению ко мне, открытые милашества, показываемые другими парами, для нас чужды. Причем, для обоих. Как говорит мой брат: «Притянулись два сухаря». Я расплылась в улыбке и в одно мгновение захотела в объятия Влада. Женщина протянула мне связку ключей, а я скривила бровь в непонимании. Он это очень быстро уловила. — Ну, Владик же уехал, сказал отдать Вам ключи. А вы разве…? У меня земля ушла из-под ног. Уехал. Черта с два, я абсолютно об этом забыла. Навалившиеся проблемы с матерью заполонили все мое ментальное пространство, и там больше ни для чего не осталось места. И для любимого человека тоже. — Да, все верно, — набрав в легкие побольше воздуха, собралась я. — Спасибо. Мария Александровна приветливо, но несколько недоверчиво улыбнулась и моментально скрылась за дверью. Я же медленно поплелась к лифтам, пытаясь отойти от того, что секунду назад узнала. Рамм уехал. Этого следовало было ожидать, учитывая его настрой. Но я не думала, что это произойдет так скоро и так хладнокровно с его стороны. Мы были в ссоре, да. Он пытался звонить, я не спорю. Однако… неужели, это все, что я заслужила в этой ситуации? Передача ключей с консьержем. Ну, охренеть уровень отношений. Стоило мне подойти к знакомой двери, как во мне неожиданно проснулась злость. Причем, такая ярая, что я сама себе удивилась. Я агрилась не столько на него, сколько на себя. Пока я тут носилась с женщиной, о который шесть лет ничего не слышала, я напрочь забыла о Владе и нашем конфликте. Я вообще о нем забыла. И еще я тут предъявляю претензии? Он хотя бы позаботился обо мне. Он хотя бы обо мне помнил. Сбросив верхнюю одежду, я прошла в студию Рамма. Каждый дом имеет собственный неповторимый запах. Запах этого дома — вообще для меня отдельная тема. Я схожу с ума от аромата брюнета, здесь даже спорить смысла нет. Но его квартира — созерцание обонятельного оргазма. Мне кажется, именно поэтому мне так легко было здесь оставаться. Ночевать у Крида, например, сущий ад. Влад — есть Влад. На заправленной кровати небрежно валяется несколько футболок, а на прикроватной тумбочке по-прежнему стоит его черная кружка с водой. Странно, что в раковине нет посуды — он же все всегда делает впопыхах. На балконе, как и раньше, две пачки сигарет и мраморная пепельница. Я так говорю, будто бы это самое «раньше» было несколько лет назад. А на деле — я не живу с Владом чуть больше недели. Не-де-лю. И за это время произошла хренова туча событий, о которых он даже не догадывается. Твою мать. Я присела на укрытую серым пледом кровать, а через секунду уже распласталась на ней, в очередной раз жадно вдыхая приятный запах одеколона молодого человека.The flashback.
Лучи осторожно пробирались сквозь жалюзи, пока мы с Владом нежились в уютной постели. Это невероятное ощущение — находиться под теплым одеялом, когда на улице -11 и дует промозглый ветер. Вдвойне приятнее — когда ты лежишь рядом с любимым человеком. Рука Влада покоилась на моей обнаженной талии, а я — на его обнаженной груди. Его ровно дыхание приятно обдавало мою щеку, а боялась пошевелиться. Вырисовывая пальцем на животе парня морозный узор, я думала лишь о том, что еще некоторое время назад зареклась никого никогда не любить, ничего не испытывать и ни к кому не привязываться. Проблемы учат и очень часто заставляют черстветь. И ваша победа в том, если вы сохранили в себе человека. Ранимого, чуткого, живого. — Ты хоть спала вообще? — с усмешкой и абсолютным самодовольством прошептал Влад, а я лишь блаженно улыбнулась. Даже ядовито шутить сейчас не хочется. Мне вообще не хотелось произносить ни слова. Это хрупкое состояние счастья настолько было значимо для меня, что я боялась спугнуть его своим безумным трепом. Кто бы вообще мог подумать, что подарить мне окрыленность сможет Рамм? Грубый, самовлюбленный и вызывающий во мне исключительно негатив. Н-да, друзья-товарищи, от ненависти до любви… Лежащий рядом с кроватью телефон неприятно завибрировал. — Не отвечай. Рановато для звонков. Как всегда. Четко. Повелительно. Строго. Но когда я слушалась то? Ни слова не произнося, я взяла агрегат в руки. Влад громко цокнул и отвернулся на другой бок, демонстрируя негодование. Я лишь усмехнулась. — Да, Егор, — проводя рукой по волосам, негромко ответила я. — Что за коллапс в восемь утра субботы? — У артистов выходных нет, — гордо, но устало заявил друг. — Ты дома? Я перевела взгляд на оживившегося Владислава. Ну, естественно, когда речь идет о Криде, он не может спать спокойно. Ни в прямом, ни в переносном. Парень смотрел на меня с осуждающим прищуром. Это так странно. Мы тысячу раз обсуждали с ним эту тему: я уже, как могла, разжевала ему этоь фактор, а до него не доходит. Он продолжает дико ревновать меня к Егору, а тот — гаденыш — пользуется этим с целью побесить моего молодого человека. По-моему, мне просто крайне сильно везет на придурков. — Нет, не дома… — Ах, ну да, ну да, вы теперь дома появляетесь крайне редко, — блондин начал свою любимую шарманку, а я лишь закатила глаза. Точно. Придурки. Егор продолжал насмешливо издеваться, а по итогу выяснилось, что никакой цели у того звонка вообще не было. Просто решил узнать, как у меня дела. В восемь, мать его, утра. — Что ему надо? — недовольно пробубнил брюнет, сев на кровати и засунув руки в волосы. — Замуж звал. Парень в момент уставился на меня строгим взглядом, а я осознала идиотизм шутки. Ну, извините-простите, каким чувством юмора одарили, таким и пользуюсь. Я подсела к парню и обвила его талию ногами. Насупился. Господь, ну что за детский сад? Я усмехнулась. — Не переживай, я отказалась. — Почему же? Хорошая партия. Влад злился. А я смеялась. Идеальный оксюморон наших отношений. — Прекрати, — целуя его в щеку, спокойно сказала я. — Это — шутки. Шут-ки. Пока я руками исследовала его тело, я чувствовала, насколько оно напряжено. Даже его белоснежная кожа и та пахла как-то по-особенному. Я уткнулась носом между его лопаток и жадно, раз за разом, внимала в себя этот аромат. Кажется, у меня съехала крыша. В то время как Влад пытался скрыть свое негодование, я уже перелезла к нему на колени. Обвив его шею руками, я внимательно посмотрела ему в глаза. Сколько времени прошло, а я так и не научилась его читать. Интересно, а он меня? — Я не верю… — … в дружбу между мужчиной и женщиной, — добавила я и заткнула парня поцелуем. Это фиаско, Рамм. Или научилась?The end of flashback.
В груди щемило. Почему, ну почему мы никогда не ценим то, что имеем? Почему нам всегда кажется слишком доступным и неважным то, «что близко лежит»? Почему, дабы понять значимость человека в своей жизни, нужно обязательно его лишиться? А потом лежать вот так на его кровати, вдыхать родной запах, обнимать футболку и едва ли не выть от несправедливости. Ты ведь все могла изменить. Всё всегда можно изменить. Неисправима только смерть. В остальном — выход есть всегда. Очень странное ощущение внутри. Ощущение постоянной незащищенности. Когда родители могут бросить своих детей. Когда ты теряешь друзей по щелчку пальцев. Когда любимые люди уходят из-за твоей же беспомощности. А потом оглядываешься вот так назад и понимаешь, насколько все это мелочно, когда во главе всего стоит человеческая жизнь. Все мелко, все бессмысленно, если твое сердце не бьется, а легкие не гоняют кислород. Какая разница, кто, что и когда сказал, кто, как и зачем сделал, если конец у всего один. Тогда зачем хранить в себе эту убивающую обиду? Это чувство жертвы? Это непонимание «за что мне все это»? Если все можно исправить. Я села на кровати. Телефон на подзарядке загудел.«Осталось всего 2 недели! Нельзя входить в новый год со старыми обидами»
А ведь действительно. Нельзя входить в новый год со старыми обидами. — Я все исправлю.