POV Китнисс Эвердин.
Я готова отрезать себе язык! Дура, дура, дура! Я же дала Питу понять, что я — Чудовище. Единственному человеку, который согласился бы терпеть меня целую жизнь. Даже Гейл сбежал во Второй. А вдруг я в самом деле самый настоящий переродок? Я же принесу людям только страдания, мучения, голод и смерть… Но я слышу голос ментора и, как машина, исполняю то, что он мне сказал. Хеймитч прячет нож, который он держал, когда ввалился в комнату и сует мне верёвку, которую принёс с собой. Интересно. — Китнисс, живо! Привязывай его ноги к ножкам кресла, а я привяжу руки, пока Пит еще может себя контролировать. Парень, сиди смирно! — Хеймитч какой-то странный. Трезвый и улыбка на его лице нехорошая. Мне кажется, что он что-то задумал. Знать бы что. Пит не дёргается и даёт привязать себя так крепко, что он не сможет пошевелиться. «Ух, Хеймитч, как же ты вовремя! Ура!!! Я не смогу причинить вреда Китнисс!!! Я невероятно этому рад. Но почему ментор примчался моментально, трезвый и захватил с собой верёвку? Ах ты, мерзавец, всё продумал заранее! Я понял, ты тоже порождение Капитолия. Это Капитолий помог тебе победить на Бойне. Это всё обман! Как же я вас ненавижу!!!».***
Я уже готова уйти: Пит крепко привязан и, самое главное, не причинит вред самому себе. Пойду и залезу в кладовую, где Пит хранит садовый инвентарь. Сам Пит очень сердился, когда на прошлой неделе, возвратясь поздно вечером из города, обнаружил меня там: — Китнисс, ты могла в темноте напороться на острый конец сенокосилки или, наступив впотьмах на лопату, получить сотрясение головного мозга. Больше сюда не залезай. Ты меня поняла? Запрещаю. Пит! — Солнышко, а куда это ты собралась? — ласково говорит мне ментор и смотрит на меня. Серьёзно-несерьёзно. Странно как-то. Я поворачиваю удивлённо голову и внезапно осознаю: моё присутствие обязательно. — Китнисс! Эта дрянь, охмор, его поместили в голову Пита для того, чтобы навредить тебе. А не кажется ли тебе, что излечить его можно с твоей помощью? Ты ведь прекрасно понимаешь, Солнышко, пока он не выздоровеет, тебе самой будет хреново! Очень. Давай попробуем? Я в прострации, а всё потому, что осознаю: ментор совершенно прав, я в центре недуга Пита, всё произошло из-за меня, без моей помощи излечить его нельзя. Только мне известно точно, что правда, а что ложь в его голове. Вот только как это сделать, я не знаю! Но отступить? Никогда! — Вижу, ты начинаешь понимать, что к чему, Солнышко. Пару дней назад мне этот доктор звонил. Аврелий. У меня даже аппетит появился после этого разговора, зверский, прямо как у волка, как в старые, недобрые времена. Он одну штуку придумал, рисковую, но если дело выгорит, польза будет огромная. Надо «подрубить» у Пита саму основу, на котором держится его недуг. Показать, какая ты есть на самом деле! Так сказать, во всей красе. Решайся! Я понимаю, о чём это он. Койн прислала Пита, чтобы он причинил мне увечья или убил, если сможет. Но постепенно стало происходить вот что: то, что я рядом, сначала нервировало его, вызывая обострение и причиняя боль. А потом, тот факт, что я рядом, стал ему помогать. Здорово помогать. Помогать осознать, что же я такое на самом деле. Смертельно опасная. Неприятная. Но! Слабая, гораздо слабее его. А ещё, Отчаянная. И никакого притворства, никакой фальши. А ему внушили, что я — фальшивая и все во мне сплошной обман. Как в самом Капитолии, где всё обман, ложь и неправда. Пита нечеловечески пытали и он, надломившись, поверил в то, что я — лживый и хитрый переродок, который притворяется, обманывает и всегда лжёт. Но, оказавшись наедине со мной, Питу удалось победить охмор. Не полностью, но он это сделал. Потому что Пит сильный и он наблюдал за мной. Видел, какая я на самом деле. Не скажу, что мне есть, чем похвастаться. И наступил надлом. Питу это удалось, но борьба не была закончена, там, в Трансфере. Поскольку охмор, будь он проклят, невероятно живуч. И я слышу за спиной голос Пита, от которого у меня всё холодеет внутри: — Она — Создание Капитолия, которое придумали, чтобы убить Койн. — Голос Пита лишен всяческих эмоций, холодный и бесчувственный. И это — самое страшное! Безразличие! — Это что ещё за басня?! Что-то новенькое, — восклицает недовольный ментор. Я набираю в лёгкие побольше воздуха, я жутко трушу, но заставляю себя, повторяя «Это ради Пита, я виновата и мне исправлять. Я не хочу скрывать правду!» и выпаливаю, скороговоркой, после чего падаю на диван, проклятие, не верю. Но я это сделала: — Он сказал правду! Я сама задумала убить Койн и убила. Потому что она стала опаснее Сноу. Я это всем нутром чувствовала. Я убила Койн за Прим. Я думала, что Койн отдала приказ сбросить те самые парашюты. Я говорила со Сноу. Я приходила к нему. В оранжерею, чтобы его убить. На месте, за Прим. Он сказал мне, что никогда не убивал без причины. Или во вред себе. Койн и Плутарх сделали это. И я задумалась… — Если в гибели Прим действительно повинна Койн, я бы на её месте поступил точно также! — Раздаётся гневный голос Пита справа от меня. Внутри у меня всё переворачивается. Я чувствую огонь, который течёт по моим жилам, это очень больно, но одновременно это приятно, но главное — он делает меня сильной. Огонь Цинны… — Вообще, должен признаться, с вами не поспоришь, я согласен, — мрачно и зло говорит Хеймитч. — Если приказ отдала Койн, то тогда всё ясно. Чутьё — вот чем наша Китнисс сильна. Не представляю, что она ошибалась. — А доказательства? — Раздаётся в ответ холодный саркастический голос Пита. Он по-прежнему во власти охмора, и на меня от его интонации обрушивается ледяной поток. Бесчувственный и холодный Пит. Сосредоточение самых жутких моих кошмаров. У меня нет пути назад, и я бросаюсь следующей фразой. Отчаянно. Без надежды: — Два взрыва, чтобы побольше убить. Я слышала собственными ушами. Не Сноу мне «напел». Я сама слышала. Гейл говорил Бити, они создали эту бомбу! И я начинаю истерически плакать. По нашей с Гейлом дружбе! По всему! Мне страшно. — Ну и дерьмо! — кратко говорит Хеймитч. Они молчат некоторое время, а я плачу, реву. Горько, безнадёжно, отчаянно. Наконец, я слышу голос Пита. Прежнего Пита и он вытаскивает меня из бездны за волосы: — Он не виноват! И Бити не виноват. Это кто-то другой! — Голос Пита не твёрдый, он ещё не со мной, но, кажется, он начинает прорываться мне навстречу. И в этом моё спасение, потому что, не вернись он сейчас, я бы погибла. — Мне тоже не кажется, что Бити не жил бы спокойно после такого. Я разговаривал с ним «после». Он сказал, что бомба не была доделана, а Хоторна вызвали к Боггсу, в его подчинение. Литье уверен, что нет вины твоего кузена в смерти Прим. — Китнисс! А знай бы ты точно, что он виноват, убила бы его? — задаёт жуткий по своему смыслу вопрос не мой Пит, его голос снова нечеловечески холодный. Хеймитч в бешенстве вскакивает с места с намерением ударить Пита за такие слова, но сказанное мною единственное слово заставляет его замереть на месте: — Да!!! Оба смотрят на меня, Хеймитч изумлённо, а Пит? С восхищением и обожанием! Мой Пит, мой мальчик с хлебом, вернулся. Его глаза обычные, а не страшные, чёрные, одни зрачки, без радужной оболочки. Голубые. Он вернулся!!!***
Мы спорим уже минут восемь. Яростно. Орём друг на друга. Хеймитч на меня, а я на Хеймитча. Он не соглашается, что Пита можно отвязывать, я же уверена на все сто: приступ закончился, я сделала это, всадила охмору нож прямо в сердце. Откровенностью, страшной откровенностью. Нефиг себя жалеть. Я вывернула саму себя наизнанку, на горло сама себе наступила. Пришлась по самому краю, по самой кромке. Но я победила!!! — Китнисс, не надо! Я не уверен. Да, я не чувствовал ещё себя так после приступа. Переродок в моём воспалённом мозгу умер, но я не уверен, что охмор побеждён, я не уверен в этом! — солидарно Хеймитчу пытается образумить меня Пит. Он не хочет, чтобы я его отвязала. Прямо сейчас. Не верит. Вот идиот! Наконец, я развязываю Питу руки, а затем он сам отвязывает прикрученные намертво ноги. Он их почти не чувствует, вернее, не чувствует левую ногу. Правая и так — безжизненный протез. И это моя вина! Навсегда! Мы перебираемся в столовую, все трое жутко голодные. Пит еле-еле ковыляет, держась за наши плечи. Он жутко обессилен, бледный как смерть и весь мокрый от пота. Но лицо у него невероятно счастливое — он знает, что я… Нет, МЫ это сделали, мы с ним переломили охмору хребет. Я иду на кухню: надо приготовить мужчинам поесть. Мясо, вот что им сейчас нужно. Я жарю подстреленного мною два назад перепела. — Вот это да, Солнышко! Честно, не ожидал я от тебя такой силы, уверен, теперь он точно на поправку пойдет. Молодец, Китнисс, — говорит ласково Хеймитч и обнимает меня за плечи сзади. И целует в макушку. Ооо, это совсем на него не похоже. Одновременно Пит тихонько хихикает и видит, как я на него зыркаю. Свирепо. И поворачивает лицо в сторону, давясь смехом. А я, напротив, злюсь…