***
В школу брата смутившиеся родители всё же отправили. Вот и хорошо, вот и ладно. Мы пока поучимся, а вы, мои хорошие, приходите в себя, а то уж больно кислые у вас лица. Я-то не считаю магию таким уж подарком — тот ещё подарочек, одни линьки* чего стоят, но раз в здешних традициях проявление силы — праздник, то испортить его брату не дам. Пир, значит пир. «Пиргорой», как у Винни Пуха. Не успел я разложить по парте карандаши и ручки, как ворвался дядюшка Фабиан, пустил волной заклинание Конфундус и аппарировал со мной прямо из класса. Рядом с нами у калитки оказался и дядя Гидеон с Чарли на руках. Братец орал благим матом и брыкался. Все его детские сокровища: коробка цветных карандашей, несколько стеклянных шариков, моток лески и фейерверк, который матушка строго запретила брать из ящика — всё осталось в классной комнате. Мои тетрадки и книжки тоже остались в школе. И не верится, что всё только ради того, чтобы устроить Пиргорой. В доме остро пахло умиротворяющим зельем. Мама сидела заплаканная, отец ходил от стены к стене, иногда вглядываясь в окно. Тут же сидели мистер Дамблдор и мистер Моуди, и по их лицам я как-то вдруг понял: началась война.***
Гарольд Минчум, тридцатый министр магии, сделал всё возможное, чтобы развязать войну. Ужесточение режима для узников Азкабана, введение упрощённого делопроизводства, разрешение пыток при допросах. Стычки юнцов, которые заканчивались визитом в св. Мунго, чтобы свести рога и чешую, всё чаще превращались в полноценные боестолкновения, с применением атакующих, режущих, сжигающих заживо проклятий. Дамблдор и его «магглолюбцы» давили всё сильнее. Дошло до того, что любого аристократа могли посадить в тюрьму. Абсолютно любого, просто за хранение фамильных — запрещённых — артефактов и книг. А под запрет, казалось, скоро попадут и матушкины справочники по домоводству. И вот «тёмные» не выдержали. Я знать не знаю, читал ли их сиятельство лорд Волдеморт маггловский учебник истории, и слышал ли он про Бастилию, но началась война со взятия Азкабана. И триумфального освобождения Цедреллы Уизли. Смысла писать бабуле больше не было. Стражи Азкабана почти полным составом перешли на сторону восставших. Ещё с Волдемортом были оборотни, русалы, великаны и некоторая часть вампиров. Число авроров не увеличилось, политика не изменилась, как будто министра происходящее не заставило задуматься, да и вообще мало касалось. Пасхальный бал состоялся в срок, а квиддичный матч отменили исключительно ради того, чтобы почтить смерть Родерика Пламптона, в далёком прошлом — ловца, чей рекорд по поимке снитча до сих пор не превзойдён и составляет три с половиной секунды. С «магглолюбцами» остались только люди. И практически все — чистокровные. Магглорождённые, как разогнавшаяся повозка, были не в силах остановиться и продолжали митинговать за права сквибов. Мир вокруг меня вздрогнул и закачался. Уклониться от гражданской войны Артур вряд ли сможет. И я ничем не могу помочь своей семье. А в Ордене уже были первые потери. Карадок Диборн. Проныра с ехидной ухмылочкой. В один из дней к нам явился Аластор Моуди и заявил о его смерти: — Убит. Да с такой жестокостью. Даже тела не нашли. Вы можете себе представить, что они с ним сделали?! Молли истерически рыдала. Я был готов шваброй отходить мистера Моуди, додумавшегося свои истории тут в красках пересказывать беременной женщине. Не нашли они тела, так и нечего выдумывать ужасы. Может, ещё этот Диборн подхватил портки да дунул из страны — только пятки засверкали. Я вон даже труп Кеану видел, а оказалось, что всех нас черный маг вокруг пальца обвел. Моуди у нас не задержался. У него по плану были аресты.***
В окно Артур вглядывался неспроста. Едва оказавшись на свободе, бабушка попыталась с нами связаться, но её письмо Молли швырнула в камин не распечатывая. Дом укрыли Фиделиусом. Нам с Чарли запретили играть во дворе, приходилось сидеть в своей комнате да листать учебники, с тоской вспоминая школу и приятелей. Джонни обещал пригласить к себе и показать какой-то фильмус про пьяного мастера. Что за канон такой странный, что за школа боя такая - мне теперь не узнать. С приятелями было жаль расставаться. Но семья важнее, и мы с Чарли и Перси с воплями носились по дому, отрабатывая действия на случай нападения «тёмных». Разумеется, понимания у родителей наши тренировки не вызывали. И потому, когда Чарльз своротил стул и врезался в книжную полку, нас расставили по углам. Ну что, Младший Патриарх, давно в углу не стоял? Ай-ай-ай, стыдно. Хуже маленького. А ведь правы родители — не тем занимаешься. Прежде чем братьев муштровать, мог бы за воспитание неразумных взрослых взяться. «Кто из вас старше?» — как любит говорить Молли. То-то и оно, что ты тут самый старший, тебе и отвечать за всех. А между тем обернись — семья уже общается только с роднёй да друзьями матушки. Отец все еще чувствует за собой вину, вот и не решается встретиться с бабушкой. А повидаться им надо бы. И ты это как никто знаешь, Шенно Дайр Кинтар, прозванный Цедреллой Вильямом. А дядья Биллиус и Грегори — когда они гостили у нас последний раз? Всё больше шутники Фабиан с Гидеоном. Нет, Прюэтты неплохие парнишки, но не скажешь же ты, что нормально про брата стараться не упоминать вовсе. Вот велели бы тебе совсем не общаться с Интаем, мастером волшебного пенделя — так бы ты и послушался! Небось уж нашёл, что сказать запретителям. Нет, упрямство Молли до добра не доведёт. И никто, кроме тебя на мать повлиять не сумеет. Потому что прежде чем помочь, надо понять. Так, как сам себя не всегда понимаешь. До донышка, до потайной, от себя самого скрываемой, мыслишки. Понять, что ведёт вперёд и не даёт отступиться. Кто-то скажет: «Глупость ведёт», кто-то разглядит испуг, а кто-то изобличит гордыню. Но ты-то сам, Патриарх ты Младший, ты-то уж давно мог додуматься! Глупо с самим собой спорить. Разглядел я всё. Да вот почему-то предпочел не вмешиваться. Месть и Искупление. Так туго связанные в один узел, что и не разберёшь, где какая ниточка размахрилась. Торчит вызывающе, кажется — только потяни. Ан нет, дёрнешь и только затянешь узел туже. Месть. Цедрелле за пережитый страх. Родителям и высокородной родне — за изгнание. Жертва. За счастливый брак, за любовь мужа. Молоденькая дурочка бравирует своим отказом от всех прежних знакомств: «Вот, я всё положила на алтарь своего брака, всем пожертвовала — карьерой, связями, репутацией — он не может не удаться». Ведь как так получилось, что из школьных подруг только бывший профессор? Какая там подружка из наставника? С ней ночами не посплетничаешь, не пошепчешься, когда уже погашен свет, но всё ещё не закончились шепотки и смешки. Мастер Дайр Тоари навсегда остался для меня наставником. Да и Минерва с Дамблдором, пусть пытаются вести себя запросто, но приходят не как равные — как старшие они являются. И как старших их встречают здесь. Нет, Молли, отказалась ты от подруг. Да и ту же тётку Мюриэль принимаешь весьма холодно, забывая, что мы от неё ничего, кроме добра не видели. Но что если месть свершилась, а жертва напрасна? Что тогда будет делать Молли? Кажется мне, что я знаю, как заставить матушку понять ценность и крепость семейных уз. И пусть она меня простит, если случаем станет слишком больно. Людям, её окружающим, всяко не легче. Замечтался я в своём углу, задумался. И хоть вы меня об дорогу расшибите — кажется мне иногда, что не любят Боги, когда я умствовать начинаю. Стоит только отвлечься, расслабиться, так обязательно всякая гадость норовит случиться. Чарльзу достался угол у самого окошка. В окно он и смотрел. Скучно же в углу. Виднелся ему пригорок, край пруда да кусочек посадок, что растут вокруг семейного выпаса, давно уже не видавшего никакой пасущейся живности. — Ма-ам, а что там за тётя? — спросил он, уже позабыв, что стоять наказанным полагается носом в угол. — Какая тётя? — подошла Молли, потирая поясницу. — Страшная, — шепотом пояснил Чарли, и я тут же оказался у окна. Но Молли меня опередила. У куста терновника стояла женщина во вдовьей мантии, но без головного убора. Очень худая и высокая. Порывистый ветер то трепал совершенно седые волосы, то вдруг исчезал вовсе, оставляя её, закаменевшую и страшную, слепо смотреть туда, где находился наш домик, с начала войны скрытый чарами доверия. Бабушка Цедрелла. — Это она! — вскрикнула мама, обеими руками обхватывая огромный живот. — Артур! На помощь! Это она! — крик был исполнен такого ужаса, что Чарльз шарахнулся прочь. Ведьма за окном сделала шаг вперёд. Молли дёрнулась и под ней вдруг образовалась лужа. Прибежавший Артур только и успел подхватить собранный к родам узелок и аппарировать жену в больницу. На ярком маггловском календаре с играющими котятами было отмечено двадцать девятое марта. Роды начались почти на месяц раньше. Передёрнув плечами, я побежал на улицу, но у терновника уже никого не было, только несколько следов в раскисшей земле. У калитки послышались хлопки аппарации — прибывали авроры, так что пришлось поспешно и тайно возвращаться. И успокаивать брата. Сперва беседой, а потом… в стойку — начали. За Перси к вечеру пришла приглядеть тётя Андромеда. Но, вообще-то, мы справлялись и сами.***
На нашу беду дядюшка Ланселот укатил по своим делам, так что роды принимал совсем ещё зелёный юнец, измучивший Молли и измучившийся сам. Парнишка был из магглорождённых, которые имели дурное свойство забывать про магию в критических ситуациях и оперировать только маггловскими понятиями: физиология, предлежание плода. Неуч даже не разобрался — один там ребёнок или двое. Тем более не понял, что разродиться пациентке не даёт её же собственный испуг. Магия. Магия — альфа и омега этого мира. Ей всё пропитано. Иногда даже жутко себе представить — насколько. Завязывает вот так Уизли Вильям шнурки своему младшему брату, а в мире уже что-то поменялось. И можно привязать удачу, а можно спутать ноги. Молли едва второй раз не умерла родами. Но тут объявилась леди Тагвуд, и всё вновь наладилось. — Намучалась я с вами, Уизли. Вот и ещё у меня два крестника. С того света вернула. И заметь, будь целитель чистокровным… — Или если бы этого получше учили, а не задвигали себе за спины всякие, — перебил Артур, слишком измученный переживаниями, чтобы помнить о приличиях. — Дур-рак, — припечатала леди. — Невоспитанный олух. Чистокровный понял бы, что не справляется и послал Патронус. На крайний случай — сову. Или камином хотя бы попытался связаться с магами старше. И никакой гонор его бы не остановил. Потому что ему никому ничего доказывать не надо — он и так один из нас. Полноправный. Полнокровный. А ещё и был бы вполне конкретный старший родич, к которому не зазорно прибежать. А этот… Он же нас упрекал, что мы ему телефонный номер или адрес не оставили. А сова летит по имени! По имени! Кретин! Имя я ему своё должна была на бумажке записать?! Запустил всё так, что… эх, да что говорить. Можете Молли третий День рождения праздновать. Видно, кто-то умолил Бригантию** да зарыл живого цыплёнка у трёх ручьёв, — волшебница отчётливо выделила голосом «кто-то», давая понять, что не сомневается в том — кто именно это был. Артур спал с лица: — Быть не может. Мать не знала! Варварство! Она бы не стала! — Что? Директор Дамблдор не одобряет? — усмешка леди Тагвуд была отчетливо-презрительной. — Да! Не одобряет! — взвился Артур. — А вы! Вы! — он взмахнул кулаком. — Это же живого! Вы — целитель! Живого цыплёнка… — Разменять на три жизни? Да запросто. Я больше скажу, Артур Уизли, сын Цедреллы Блэк, в тот день, когда выжил твой первенец, мы все, всей командой, не исключая и тебя, разменяли одну человеческую жизнь на другую. И милость Богов, что никто не умер. Да, твой шаг и твоя жертва. Но милость Богов. Запомни это накрепко, когда снова вздумаешь городить при мне свои благоглупости. — Да не нужен ей ваш цыплёнок! Она святой была! Ясно? Она крестилась, ушла от язычества! — Уймись. Видишь? — целительница выпростала крестик из-под мантии, поцеловала и упрятала обратно. — Я тоже крещена. И верую. Только ты, Артур, не забывай, что наша вера — особая. Мы — маги. И… да что там. Проповедовать не стану. Не место. И времени на тебя нет. «Ворожею — убей». Помнишь такое? Любую ворожею. У нас своя Книга Жизни и свои расчёты на том свете. Я свои долги знаю. А ты? Тебе белая борода весь свет застит. Цыплока пожалел, а жену и близнецов — нет? И с чистой совестью пойдёшь после похорон жрать свой куриный суп. Так? Или ты в друиды подался и теперь ешь только плоды Земли, да и те, что уже отпали с ветки? — Это все демагогия! — Это жизнь твоей семьи. Повзрослей, наконец! Не я, не Цедрелла — тебя жизнь учит, а ты как баран упёрся. — Это демагогия. Мать не могла видеть дом. И не могла знать, что Молли рожает. — Тьфу. Артур, как ты думаешь, что за фамилия у тех, кто мог дать прибежище твоей матери? — Э?.. — А как ты думаешь, есть эта фамилия среди благотворителей нашей больницы? — Но… — Трое суток мучений, Артур. Да об этом уже в Албании знают, если только Джоркинс в одночасье не отказалась от своей любви к сплетням. — Молли это не понравится, — озабоченно пробормотал Артур. — Молли понравится быть живой. И держать на руках живых сыновей. Я очень на это надеюсь, по крайней мере. Артур с сомнением хмыкнул, отчего усталая волшебница поджала губы и поспешила распрощаться: — И если Молли не обрадуется, не вздумайте вновь тут оказаться — ступайте к директору, и пусть он принимает роды, как знает. Я ради остолопов больше пальцем не пошевелю. Я поторопился отойти от двери. Н-да. Действительно, плохо отца воспитывали. Самое главное он и не сказал. Надо самому исправлять: — Леди Тагвуд! — Чего тебе, малыш? Я спешу. — Спасибо, что спасли маму и братьев.