***
Восьмидесятый год ждали все жители магической Англии, даже я, пусть до сих пор понять не могу, как можно доверять управление страной выборному случайному человеку, да ещё имея в виду столь малый срок. Но, как бы там ни было, все ждали выборов нового Министра Магии, которые состоялись в марте. Кто-то надеялся на Гарольда, что тот победит всех бунтовщиков, включая Волдеморта, и закрепится у власти, кто-то желал победы ставленникам «тёмных», а некоторые мечтали, что директор Дамблдор выставит свою кандидатуру — эти так и не дождались: ушлый дед не спешил портить свою репутацию, впутываясь в дело, в котором заведомо станешь во всем виноватым, он был не из таковских, предпочитая толкать в спины недавних выпускников своей школы. В итоге же Гарольда Минчума сменила на посту выпускница Рейвенкло, сорокалетняя Миллисента Багнолд. Миллисента верила в разум и компромиссы. Увы, то, что определило судьбу моей новой Родины, случилось задолго до выборов, пусть и в восьмидесятом году. Но не в марте, а в январе — в первом месяце года. Эх, Шенно Дайр Кинтар, где же в те дни было твоё умение влипать в неприятности, не пропустив по дороге ни одну? Если бы я только мог тогда знать. Если бы я только успел вмешаться! Мы ждали март. Все случилось в январе. Непонятно отчего, но сразу два человека посреди учебного года решили искать места в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Учитель зелий — при том, что должность была занята. И учитель предсказаний, хотя многие знали, что директор вознамерился избыть предмет из школьного расписания. И эти два человека, два соискателя, оказались не в кабинете в Хогвартсе, а в кабаке. В номерах, которые хозяин сдавал с почасовой оплатой невзыскательным клиентам. Мне вспомнилось моё несчастливое знакомство с Кеану. Тогда я тоже пришёл в кабак затем, чтобы нанять сотрудника в школу. Но там мне не пришлось уединяться с молодой девицей в съёмных комнатах. Подумали бы про найм через постель или нет, а вот сказали бы об этом — точно. И не один десяток раз. Да так затвердили бы, что сами забыли, что это их собственная выдумка и была. Так уж устроены люди. И так уж устроены школьные сплетни. Что школьники, что учителя — любопытны и порой злоязыки. Вздумай я по борделям беседовать с будущим наставником моих подопечных, новичок в школе жизни бы невзвидел. В особенности, если бы отношений между нами никаких не было. Да я бы и не вздумал. Я в школе сам когда-то был младшим учеником и не ослаб памятью настолько, чтобы не представить себе последствий. Девица застонала, забормотала хриплым голосом. Второй соискатель — юнец двадцати лет — приник к замочной скважине. Боги знают, хотел ли он подсмотреть, подслушать или узнать, что ждет его самого на собеседовании, но клиенты узрели непотребство, подняли шум, кликнули хозяина, который за шкирку ухватил подглядчика и пинком спустил с лестницы. Звучит, как сущий курьез, нелепица, а какие последствия для магического мира. Никто, даже старый Аберфорт, не знал, что успел подслушать юнец. Девицу, неожиданно для всех, директор не просто взял на работу, но запер безвылазно в самой высокой башне замка, как некий злобный дракон. Естественно, породив волну самых нелепых слухов. Равно как и добившись полного отказа семьи Трелони от несчастной Сибиллы, в очередной раз продемонстрировав мне, что сила родства и крови кому-то что-то значит только и исключительно на словах. Ну так я добьюсь, чтобы мою семью помимо крови крепче любых канатов связывали любовь и дружба. Не будь я Шенно Дайр Кинтар! Нечего сидеть. Надо написать Барти, охрани его добрые Боги от всех Орденов и «эм-организаций»! Мы с ним оба немножко Блэки. И мы оба помним, что ради семьи и рода можно пойти в страшнейшую тюрьму или на смерть. Немножко Блэки. Это честь. И это печать. Не знаю уж, что там была за печать Предателей крови — родители отмалчиваются или врут, а Барти и сам толком не знает, лепеча что-то про любовь к магглам. (Но я-то помню, как отец отнёсся к одной лишь мысли отправить детей в маггловскую школу, да и вообще, не сильно-то его интересовали всякие видемофоны, пока мы с ним вместе не выяснили их несомненную пользу.) А вот быть Блэком — это печать. Явная и очевидная для всех. Скрашенная самоубийственной решимостью отстоять своё, умереть за идеалы. Мне это было непривычно. Я предпочитал за свои идеалы бороться, да так крепко, чтобы умирали жрецы Оршана и всякие Тёмные маги. Для Блэков же начало восьмидесятых едва не стало временем угасания рода. Регулус Блэк исчез в восьмидесятом. Я не успел с ним ни подружиться, ни — хотя бы — понять его. Но Барти и до сей поры не устаёт рассказывать, как много потеряли мы все, вместе с его исчезновением, а уж тогда был просто сам не свой от того, что не смог сбежать с экзамена Истории Магии, из-за чего, что бы Регулус ни задумал, исполнять задуманное ему пришлось в одиночку. Признаться, после летней размолвки зелёный Блэк не менее зелёному Краучу не доверял вовсе. И мне следовало бы обратить внимание на странную записку Рега, которую Крауч переслал вместе со своими мыслями по поводу явно затеявшего недоброе друга. Увы, я посчитал полное недомолвок послание мистификацией, успокоил Барти и сам действовал слишком медленно и осторожно. Я думал, у нас много времени. Просто океан времени, жизнь в новом мире, как казалось мне, ещё только начинается… Я ошибался. Дурак, олух, лопух подзаборный! Как же я ошибался! И в смерти мальчишки виноват я. Я и только я не успел, не позвал на помощь тётю Чарис и бабушку Цедреллу, а в итоге на гобелене Блэков портрет Регулуса превратился в череп, знаменуя его превращение в нежить. Орион Блэк отправился за разъяснениями сперва к Дамблдору, потом к Волдеморту… И леди Вальбурга так и не дозналась, кто же стал виновником смерти супруга, закрыв на время поместье от обеих группировок мятежников. Я же, к своему стыду, кроме горечи вины испытывал и некоторую радость: я мог быть спокоен, что Барти не тащат за уши под клеймо. Ещё мастер Дайр говорил, что в любви и дружбе я ревнив, как никто. Но на смерти Регулуса и Ориона неприятности семьи Блэк не закончились, хоть формально Беллатриса была Лестрейндж. В восьмидесятом неистовая сторонница Лорда объявила кровниками Лонгботтомов и Моуди. Тогда же я, к ужасу отца, был готов повторить её слова. Артур впервые взялся за ремень и выпорол меня (о, и близко не так, как выпороли меня когда-то), и потирая зад, я упрямо обещал отомстить. Если не Фрэнку, так Аластору — точно. Дуэль он устроил, выродок! Служака чертов! Осатаневший от вседозволенности солдафон. Аврорат по-прежнему обладал всей полнотой власти, какую обрёл при министре Минчуме. Озверевшие, вконец уставшие мотаться по стране люди в бордовых мантиях всё дальше уходили от роли хранителей порядка. Всё меньше было различий между ними и мятежниками, пока в один из дней авроров так же не потянуло «на развлечения». У них выдалась тяжёлая неделя. На днях целый отряд угодил в больницу, встряв в разгар разборки Ордена Феникса и Вальпургиевых рыцарей. Разумеется, оставшиеся в строю были вынуждены поделить между собой патрулирования. Недосып, желание отомстить за товарищей… и языкастый мальчишка, только-только встретивший свои семнадцать лет. Надменный, балованный ребёнок — кажется, и Кеану в день нашего знакомства был чуточку сдержаннее и взрослее. Быть может, у Эвана как раз началась линька, а может, тоже отправил приятелей в лазарет, или он, как Барти, винил себя в смерти Регулуса — никто не узнает уже. Но Эван Розье имел неосторожность не уступить дорогу Аластору Моуди с учениками — стажёрами аврората Фрэнком и Алисой. Слово за слово, и состоялась дуэль. Стажёры стали секундантами. А Эван и Аластор — дуэлянтами. Мерлин и Моргана! Кроме как «убийством» я назвать тот фарс не могу. Артур что-то бормотал про отрубленный тёмным заклинанием кончик носа, но просто сравнить пусть бы и полностью оторванную носопыру и жизнь человеческую… Нет. Я абсолютно и полностью поддерживал Беллатрису Лестрейндж. Пожалуй, я был на грани от того, чтобы признать «тёмных» правой стороной, но тут вырезали семью Эдгара Боунса и пришлось вспоминать, что в мятежах единственная сторона правая — Его Величество король. А как раз короля-то в магической Англии и не было. По крайней мере, я о нём ничего не знал. Отец и мать обеспокоились моим «правильным воспитанием», чаще стали приглашать в гости членов ОФ — Фабиана и Гидеона в особенности, но слово я сказал, оставалось только дождаться совершеннолетия, когда смогу вызвать на дуэль Аластора Моуди. И пусть помогут ему местные Боги, если захотят помогать, конечно.***
Дядья ответственно подошли к воспитанию, особенно старался крёстный отец. Иногда мне кажется, что вот этот хоровод вокруг меня спас им всем жизни — мир за стенами Норы окончательно сошёл с ума. Кровь лилась как вода, и выслушивая ежедневные сводки, я не находил в себе силы на письма бабушке или общение со взрослыми — только тренировал братьев, надеясь, что успею их выучить хотя бы быстрому бегу. Матушка снова пребывала в тягости — эта ответственность, а ещё забота о младших, скручивала в узел, изматывала напряжённым ожиданием беды. Так что каждый хлопок у калитки подбрасывал меня минимум на полметра над землёй. Скоро начал дёргаться и отец. И в один из дней братья Прюэтты просто поселились в Норе, оставив свой домик под отворотными чарами, а братья Уизли, ни в каких орденах и эм-организациях не участвовавшие, приходили пешком от маггловской деревни. Рональд Биллиус Уизли — крестник дядюшки Биллиуса — родился первого августа.* А «тёмных» ждал раскол. Вальпургиевы рыцари разделились на «меченых» и «чистоплюев», если по-честному характеризовать всех дразнилками, чтобы никого не обидеть — всё же, родня у меня была во всех пяти лагерях: среди нейтралов, «магглолюбцев», министерских, «меченых» и «чистоплюев». Во главе отколовшихся оказалась бабушка. Не трудно догадаться, что случилось событие сразу, как Лорд объявил о своём намерении устранять всех младенцев, родившихся в период с двадцатого июля по двадцатого августа (на всякий случай, календарь-то пророчица не указывала — хотя бы григорианский или юлианский?). Помешать «меченым» было трудно. Словно безумные носились они по стране, отмечая свой путь взметнувшимися в небо черепами с выползающей на манер языка змеёй. Магглы МакКинноны и чистокровные маги Медоуз — «меченым» было без разницы, лишь бы в семье агукал младенец, рождённый в указанный Лордом срок. Девочка это или мальчик — тоже не разбирали. Удивительное равенство вдруг возникло в мозгу у этого, которого нельзя называть. Нас, Поттеров и Лонгботтомов тоже искали. У каждой семьи по сыну: рыженький, брюнет и русый — выбирай на любой вкус. В Оттери-Сент-Кэчпоул патрулировали авроры и «магглолюбцы», на выпасе я иногда видел следы «чистоплюев», но молчал, только иногда «забывая» у куста терновника шоколадные лягушки и альбомы с рисунками братьев. Незнакомцы через малый промежуток тоже впали в рассеянность и забывали у куста то сласти, то перочинный ножичек, жука в янтаре, карандаши, краски. Вот детскую метлу они там забыли совершенно зря. Метлу нашёл Перси, а когда я попытался её спрятать, дал такого ревака, что сбежались взрослые, и нагорело обоим. Метлу сперва отобрали, отдали на проверку Моуди, в кустах устроили засаду (и я еле успел отправить сову с безымянным предупреждением), а потом, когда все успокоились, игрушка досталась близнецам. Перси озадаченно присмирел, а я, досадуя на брата, не стал добиваться справедливости. Да и близнецы, пока дерутся из-за метлы, не столь разрушительны и опасны для окружающих. Энергии у этих парнишек — на десятерых хватит и ещё на мельнице всё зерно в муку смолоть останется. Вот кого стоило бы Волдеморту бояться. А ещё того сильнее, если вздумает покуситься на Рона, пусть опасается бабушки и меня. Доводилось мне с чёрными магами сталкиваться, да и убивать их не впервой. Вы, может, подумаете, что я уж слишком много в себе уверенности взял — сперва Моуди грозил, теперь и вовсе — Тёмному Лорду, но это уж вы напрасно. Время на то, чтобы изучить магов и подготовить в своём доме ловушки, у меня было. А как следует подготовившись, боец даже Оршана может окончательно уничтожить, не то что мага. Но вообще-то я надеялся, что бабушка Цедрелла успеет первой добраться до врага. Все ж она немножко Блэк, как и мы с Барти. Сразу после смерти Медоуз, которых Лорд ходил убивать единолично, никому детоубийство не доверив, пропал ещё один член Ордена магглолюбцев — Бенджи Фенвик. Вспоминая, какие вопросы задавал мне и отцу мистер Фенвик про магглов, большие города и школу, я был уверен, что тот просто сбежал, укрывая сына — ровесника нашего Рона. И уже потом, в конце девяностых, подтвердил свою догадку, услышав про зубастого Робби Фенвика — живого и невредимого — прокусившего руку несчастному стоматологу. А в конце октября, в Страшную ночь, когда маггловские детишки ходят по домам и выпрашивают сласти, а старые маги из репы вырезают фонарь Джека, гости заявились сразу к трём порогам: Беллатриса примчалась скандалить с Барти, что тот не идёт на поклон к её Лорду, хранитель Фиделиуса выдал дом Поттеров Лорду, а я написал бабушке Цедрелле адрес Норы. Потому что когда семье и мириться, как не в День Мёртвых?***
К мысли о визите Цедреллы я готовил родителей исподволь, подговаривал братьев, беседовал с дядюшками. И всё повторял, что она мать, что уже наказана… Молли же сама говорила, что рядом с дементорами в Азкабане — такого и врагу не пожелаешь. Дело шло туго. Как выяснилось: врагу не пожелаешь, а нелюбимой свекрови — очень даже запросто. Родители ругались и мирились, но к единому мнению так и не пришли, и я решил разрубить узел одним ударом меча. Пусть посмотрят в глаза друг другу и попробуют повторить все те глупости, которые за спиной сами просятся с языка. Мне казалось, что в благоразумии родителей и братьев можно не сомневаться. Будет мне впредь наука — ничего не затевать на Страшную ночь. Вот именно потому, что она страшная. Цедрелла пришла одна. В простой мантии из домотканого полотна, с распущенными и, кажется, чем-то посыпанными волосами. Босая. Дверь открыл дядя Гидеон и молча посторонился, даже не потянувшись к палочке: — Так просят прощения, когда очень-очень провинятся, — пояснил он для нас, изумлённо разглядывающих ночную гостью. Вышел из кухни Артур в переднике с рюшами и с поварёшкой вместо палочки наперевес. Почуяв недоброе, поспешила вниз Молли — с волшебной палочкой в одной руке и Роном в другой. Цедрелла стояла, молча нас разглядывая. Я не помню, какой была бабушка до тюрьмы — колдографий перед моим рождением она не делала, а в газетах были только азкабанские фото. Теперь же перед нами стояла старуха. Ведьма, какую я видел в маггловской книжке. Длинные спутанные волосы, иссушенная кожа, спекшиеся тонкие губы и провалы глаз, горящие неугасаемым яростным пламенем. В скрученных артритом руках не было волшебной палочки. Оставалось порадоваться, что я догадался сегодня постелить к порогу новый коврик — босым ногам не было холодно, да надеяться, что Артур вот сейчас прервёт затянувшееся молчание и пригласит мать присесть в кресло у камина. Или как принято встречать таких кающихся гостей? Молли подалась вперёд, гневно раздувая ноздри. Дядя Гидеон шагнул к сестре, планируя утихомирить — он нисколечко не боялся её взрывного характера. Отец потянул с плеч мантию, забыв, что поверх повязан фартук, и запутавшись в рукавах. И тут между нами возник Патронус. Жемчужно-белая чуть светящаяся птица расправила крылья и голосом директора Дамблдора произнесла: «Артур! Немедленно отправляйся в Годрикову лощину по адресу, что записан на известном тебе листе. Волдеморт напал на Поттеров, магглы собираются у дома и таращатся на Метку. Это по твоей части. Корнелиус с ребятами тоже скоро там будет. Не медли!» И птица исчезла, рассыпав на радость малышне пригоршню быстро тающих искр. Артур решительным рывком содрал с себя мантию, накинул на мать и подтолкнул Цедреллу к креслу у камина, сам же ухватил летучий порох и скрылся, перенесшись по адресу «домик Дамблдора». Все было плохо, а стало ещё хуже. Обе миссис Уизли считали себя хозяйками в Норе. Обе полагали свои поступки единственно верными. Обе ревновали, злились и пребывали в растерянности. И мы с братьями и дядей Гидеоном стояли меж двух готовых к сшибке армий. — Мы вас не ждали, — холодно произнесла Молли. Цедрелла молча подняла руку, меж пальцев мелькнул листочек с адресом. Залп лучников принят на щит. Полководец поднимает руку и пехота приходит в движение: — Дома стало уютнее. Артур взялся за ум. Крыльцо починил, — голос был хриплым и прерывающимся, как если бы Цедрелле не хватало воздуха. — Не вашими усилиями, — сварливо отвечает Молли, а мне слышатся гулкие удары меча о край щита. Пехота противника так же сдвигается с места. — После всего мы остались с пустыми карманами. Вероятно, адвокаты своё забрали, потому такой лёгкий приговор. — Щиты ударяются о щиты. Пехота уже не видит ничего, кроме сбитых деревяшек, и слышит только своё злое пыхтение да ток крови в висках. — Адвокатов оплатили старшие сыновья. Если бы в хранилище были деньги, я могла действительно надеяться на смягчение. Приговор был жесток. — Жесток? По справедливости было бы приговорить к Поцелую. — Цедрелла вскидывается, дядька прокашливается, и Молли возвращается к прежней теме, выскочившей внезапно и не к месту, как обозники из кустов репейника. — И где же деньги? Дядька заходится в непритворном кашле, подавившись от удивления, Цедрелла сверкает глазами: — Деньги? Гоблины мне бы бесплатно не отдали и ржавого гвоздя, что говорить о ритуальных принадлежностях из хладного железа, сработанных под заказ, чтобы ни у одного уродца рука не дрогнула?! Вот о чём ты думаешь — только деньги. А то, что ритуал очистил… — Не смейте даже заговаривать при мне о ритуале! — завизжала Молли, пугая Рона. — Малыш Билли стал сквибом из-за вас! Я чуть не умерла! Артур был вынужден приговорить первенца!!! Моуди! Аврорат! — с палочки сорвалась пара Патронусов. Следующим движением Молли сорвала Фиделиус. Ах ты ж, проваль! Матушкины страхи были видны безо всякой магии чтения мыслей: доведя себя до исступления, она сама вдруг поверила, что ужасная женщина явилась прямиком из кошмарных снов, чтобы отнять всех близких. И уничтожить то, что отнять не удастся. Камин полыхнул алым — заблокировано. Послышались спаренные хлопки у калитки. Цедрелла смертельно побледнела и поднесла ладони к горлу. Ясно, что представила, как возвращают её в прежнюю камеру, а то и того хуже — Поцелуй дементора и окончательная смерть. Я разорвал узелок, и с потолка на ниточках разной длины свесились зеркальца. От таких хорошо рикошетят лучи заклинаний — мы с Барти проверяли на красящих чарах (а потом долго пытались перекрасить овечек обратно в белый). Чарли и Перси, как договаривались, если увидят эти зеркала, подхватив близнецов, порскнули на улицу. Я подскочил к бабушке, намереваясь вывести её через устроенный отцом на случай нападения «тёмных» тайный ход, замаскированный под стену, на манер прохода на платформы магических поездов, но в комнату ввалились авроры, и я, чего уж скрывать, изрядно испугался. Так испугался, что, казалось бы, всё на свете отдал, лишь бы оказаться вместе с бабушкой подальше отсюда. Перед глазами проплыла карта страны из маггловского учебника. Полыхнула вспышка, меня крутнуло, всосало в узкую трубу и выплюнуло в ночь и темноту. На небе перемигивались звёзды. Под ладонями таял снег, сидеть в котором становилось всё неуютнее. Сбоку раздался хриплый смех: — Леруик. Силён внук, всем бы так осквибиться.