***
Несгибаемая тётушка Чарис, которую я при нашем первом знакомстве сравнил с тонким жалом стилета, не могла перечить двоим: обожаемому сыну и драгоценному супругу. Барти-старшему и Барти-младшему. И разбираться в ссоре сына и племянницы, рискуя дождаться с работы мужа, который обязательно расстроится, услышав о чём речь, мудрая женщина не стала. Оба спорщика были глухи к голосу разума, вменяемых аргументов не выдвигали и планировали выявить правого крепостью глотки и силой магии, а потому отправились к ещё одной Блэк, у которой было куда лучше по части боевой магии, равно как и по части глотки. Леди Вальбурга подростков приняла по-родственному, наколдовать зарвавшимся мыла или чертополоха в сквернословящий рот не чинилась, а палочку дозволяла применять только в дуэльном зале — пустующем помещении с зачарованными от рикошета стенами. Почти сразу за миссис Лестрейндж заявились муж и деверь, но супругу даже не увидели, и вообще — были приняты весьма и весьма холодно. Леди Вальбурга оправданно полагала, что каждая из сторон отняла у неё по сыну, а потому равно ненавидела обе стороны мятежа. Исключение делалось только для Цедреллы, потому что она — тоже Блэк, и Вальбурга легко могла вообразить себя на её месте. Да и то, подозреваю, что бабушку леди Блэк недолюбливала. Из зависти — внуков от младшего теперь уж точно не дождаться, а старший может и не позволить встреч, да и вообще, пока ещё не проявляет желания остепениться и обзавестись семьёй. Гостям было предложено, прежде чем покушаться на младшую родственницу, возвратить леди её мужа и сына. В ответ на бормотание, что они не могут, никто не может, сам Кадмус не сумел… Леди, не меняясь в лице, предложила в таком случае хотя бы зачать наследника рода. Это-то нерадивый супруг в состоянии сделать? Даже в старых войнах мальчишки, не зачавшие наследника, не имели права выходить на смертный бой. Помидорно-красные Лестрейнджи с позором бежали. Супруг Беллатрисы вовсе не собирался исполнять свой «долг» под холодным взглядом леди Блэк. Бэлла, которая подслушивала в коридоре, пофыркала и вернулась к спорам с бестолковым Краучем, не способным признать величие Тёмного Лорда. А ведь он их учил, показывал заклинания. Он Гений! Тётя Вальбурга, однако, «приёмчиков» тоже не оценила и взялась за своих гостей всерьёз: — Отцы учат этому наследников. Я удивлена, что мистер Крауч… — Папа занят. У него работа… — Что ж, глядя на братцев Лестрейнджей — у них тоже будет «работа». Так что, Беллатриса, ты, как будущая мать наследника, обязана знать сама, чтобы впоследствии научить должным образом. Я лично контролировала дошкольное обучение сыновей, так что теперь могу заняться вами обоими. К огромному удивлению Барти, начались уроки с того, как настоящий волшебник должен стоять, дышать и падать. И очень многое совпадало с тем, что показывал ему я. Делиться своими открытиями он, впрочем, ни с кем не стал — хватило ссоры с Регулусом.***
— Это пикси знает что такое! Леди Вальбурга — монстр. Ладно, я взрослый, но каково с ней было Регу! Теперь понимаю, как он таким психом вырос. Я тут тоже почти свихнулся. Ещё и миссис Лестрейндж. Чего она ко мне прицепилась? Я уже не пацан, чтобы всё ещё меня воспитывать. Ей, конечно, нелегко после смерти Эвана. Розье ей был вместо младшего брата, но я-то старше и уж, кажется, побольше сопляка понимаю в жизни. Меня бы Моуди с Лонгботтомом так не подловил! — остановило болтовню Барти только появление Беллатрисы. Н-да, «миссис Лестрейндж» была ещё зеленее моего папаши Артура. Да, пожалуй что, не так они и различались с Барти по дате рождения. Это сейчас ему кажется, что чуть больше года разницы с «сопляком Эваном» — немыслимая бездна времени, за которую можно неимоверно повзрослеть. Помню, я тоже каждый новый год оглядывался и думал, каким малолетним дураком был в прошлом. Но уж теперь-то вырос… И со счастливой улыбкой совершал глупейшие дела, совершенно достойные того сопляка, каковым тогда и являлся.***
Не доругались папа и бабушка ни до чего, каждый остался при своём мнении. Я так понимаю, что получилось, как во время спора с леди Тагвуд: Артур был готов сказать что угодно и признать правоту кого угодно, лишь бы поперёк своей матушке. Мальчишка! А того не видит, как ей тяжело от каждого словечка. Того не вспомнит, что у родных язык зачарованный: все до единого упреки прямо в сердце попадают, любую броню минуя. Тут защита только одна — вовсе никого родного не привечать и дорогим человеком не числить, только никуда не годная эта защита, всё равно, что в темнице себя замуровать навечно, потому как на лужайке коза бодливая. Наскоро распрощавшись с обитателями дома, Артур потащил меня к камину. — Зачем тогда всё? Зачем рисунки, письма, уверения, что я вам с Молли не чужая? Что вам не безразлична моя судьба?! — Мы ничего… — Да я жила вашими письмами в Азкабане! Я только потому там душу не оставила на исходе срока, что Тарквин МакТавиш с детства наловчился сестре самолётики запускать! Я вашими письмами разум сохранила! — Письма? Мы никаких писем не писали… — промямлил Артур, стоя в каминном очаге, но я уже сыпанул пороху, взвилось зелёное пламя, и бабушка ничего не услышала. Незачем ей такое слышать. — Так, Вильям Уизли, ты, кажется, должен мне сейчас кое-что объяснить, — угрожающе протянул отец, но тут налетела заплаканная мама, и воспитательный эффект был загублен на корню. Меня обласкали, обещали больше никогда не пугать, обчмокали, затискали, да с такой силой, что отбиваться уже и не получалось. А потом был давно запланированный Пиргорой — полный стол вкусностей и в гостях все-все-все: дядья Прюэтты, дядья Уизли, смущённо улыбающийся Барти, важные Блэки из выжженных, шкодливая Нимфадора… В общем, про письма как-то забылось. Оно и к лучшему. Если папаша мой малолетний вырос балбесом, что ему про такое объяснять надо, значит плохо я его воспитал. — Биллиус Уизли! — послышался из гостиной крик, от которого тоненько зазвенели стекла. — А ну, быстро опустил подол! Я тебе устрою затычку с вечным приклеиванием! Да, мама тоже понимает, что значит настоящая семья. Уже затычка, а не отлучение от дома. Никуда она от меня не денется, помирится с Цедреллой. Или я — не Шенно Дайр Кинтар.***
Барти мотался к нам через день, настолько откровенно и от чистого сердца шпионя для леди с Гриммо, что даже Молли не доставало сил гнать мальчишку. Работало это и в обратную сторону: мы с отцом исправно узнавали новости, а лично я даже получил родительское одобрение на переписку. Артур знал про письма — это уж совершенно точно, но неодобрения не высказывал. Да, со всей этой историей с похищениями мы едва не пропустили главную новость: Волдеморт пал в Страшную ночь. Тоже неудачно запланировал важное дело на неподходящее время. Равным он отметил Гарри Поттера, осиротив мальчишку и оставив на его лбу багровый шрам в виде молнии. Фото были во всех газетах, а вот самого героя новоявленного усердно прятали. — Выяснить бы где, — мечтательно вздохнул Барти, накладывая согревающие чары на нас обоих. — Представляешь, Рождество — и тут мы с подарками к Мальчику-Который-Выжил! — Не вздумай! — от таких планов я едва не слетел с облюбованной яблоневой ветки — в доме мы откровенных разговоров давно не вели. Да там и обычных разговоров сложно затеять — братьям игры подавай, то в лошадку, то в кораблики. И не сложно догадаться, кто та пара лошадок-корабликов, хорошо ещё, что Чарли предпочитает фрегат Крауча семейной лодочке Уизли. — Да что такого, я же не из Пожирателей? — Мистер Уоффлинг* тоже не из тёмных. — И что? Я промолчал. — Да что с ним? Постой, это который мистер Уоффлинг? Адальберт? Да он старый был уже, сам умер. — Очень неудачно он умер. Как только решил исследовать поближе феномен отражённой Авады. — Ты параноишь. Просто Моуди на выпасе. Остынь, Вильям, я не люблю Моуди. — Меня он тоже сенрацскими сладостями не кормил, чтобы я ему подражал во всем, но и напролом лезть глупо. — Ой, ладно. С тобой проще согласиться, чем переспорить, понятно, в кого Перси такой зануда. — В дедушку Септимуса. Бабушка Цедрелла очень обиделась, что такого похожего мальчика назвали в честь совершенно чужого Дамблдора, вместо того, чтобы вспомнить деда. — Да ладно, она ворчит просто, как моя ма. Если твоя ма родит ещё сына, назовете Септимусом. Заодно будет математически верно. — «Математически верно», — передразнил я Барти, — и ты ещё меня величаешь занудой. — Потому что ты зануда и есть. Айда видемофон смотреть! Спорим, ты в жизни так не прыгнешь, как тот маггл в кимоно? — Спорим! Проигравшему пятьсот отжиманий! — Эм… — Поздно, дружочек. Теперь уж не перерешить! — и мы синхронно соскочили с ветки.***
О том, чтобы Барти про глупости думать забыл, я позаботился, но кто бы так же за мной проследил? Слишком уж я хорошо знаю, каково остаться сиротой после мятежа. Гарри, конечно, на помойке не окажется, но заявиться к нему с подарками на Рождество или там на День рождения хотелось без удержу. — Кажется, нам нужно серьёзно поговорить, молодой человек, — в Сочельник отец решительно утащил меня в мастерскую. Я тут же вспрыгнул на верстак, с ожиданием вытаращившись в глаза родителю. Новая моя физиономия была приспособлена к гримасничеству куда лучше прежней. Бывало, хочешь на кого глянуть с молчаливым укором, а выходит что-то настолько паскудное, что лучше бы и не брался рожи корчить. Физиономия Уизли для кривляний приспособлена куда лучше, я перед зеркалом проверял. Ещё выучусь гнусно хихикать и Майону Тхиа вовсе сойду за родного брата. — Ну, что молчишь? Ты сам понимаешь, что натворил? И что вообще из этого могло получиться? Я считал тебя уже взрослым мальчиком, примером для братьев. Можешь мне объяснить, почему вдруг ты решился? Я слушаю, Билли. — Папа? — навскидку «серьёзно поговорить» родитель мог на пять-шесть совершенно разных тем. И я уже давно не был наивным Кинтаром, у которого мастер Дайр таким манером выведывал абсолютно наставнику ненужные сведения. Артур тяжело вздохнул: — Эти письма, Билли. Я понимаю, ты год или полгода писал бабушке в Азкабан. Ты молодец, хотя я и не понимаю, почему охранники сжалились и позволили сове доставлять почту. И все равно, даже тогда не стоило делать этого в тайне. Но сейчас, сейчас вовсе ни в какие ворота! — Артур взмахнул листом пергамента. — Ты ещё не пошёл в школу, а директор мне на тебя уже жалуется. Куда это годится? Так. Дело сжималось до четырёх тем для «серьёзной беседы». Всё ещё слишком много, чтобы делать скорые выводы. — Пап, прости! — старательно шмыгнул я носом, пытаясь разобрать хотя бы пару слов послания. Пока не вычислю адресата, есть риск остаться без сладкого. А у Молли сегодня пирог с патокой. — Это не шутки. Ведь я объяснял тебе, что Гарри Поттера спрятали. Билли, ты взрослый мальчик. Ты понимаешь, что это не шутки? — отец подошёл поближе и заглянул мне в глаза. — Понимаю, — даже больше твоего понимаю, папочка. Какие шутки? Поттеры мертвы, Уоффлинг мёртв, Сириус Блэк в Азкабане, желавшие усыновить мальца Лонгботтомы в Мунго, ближайшая родня Юфимии Поттер, в девичестве Лестрейндж**, в Азкабане, в соседних с Блэком камерах. Не до шуток. Но что я такого сделал-то? Кстати, этот вопрос можно и вслух задать. - Но, папа, почему нельзя? Я же ничего плохого не сделал. Просто поздравил Гарри и его опекунов с Рождеством. Я даже их имён выяснить не пытался! — Не пытался. И потому твоё письмо обошло все барьеры и дошло до адресата. Писем было много, но только ты додумался уточнить про «опекунам Гарри Поттера, лично в руки». Директор Дамблдор создал щит от совиной почты, письма могут быть доставлены сквозь него только если на конверте есть точный адрес, вплоть до описания комнаты проживания адресата. И ещё оказалось, что вот так. Директор Дамблдор гений, на самом деле. Ты пока ещё маленький, но вот окончишь хотя бы пятый курс, и мы с тобой всенепременно разберём эти уникальные чары. Подумать только, как изящно обошли закон… — Так Гарри получил мою открытку? — Да, милый, получил. Но больше так не делай. Твои письма могут и других навести на ненужные мысли. А сейчас идёт война, ребёнка нельзя подвергать опасности. — Да кто узнает, к кому именно летит моя сова? Я и бабушке открытку послал, и леди Тагвуд мы с братьями все вместе открытку нарисовали. Даже Рон приложил ладошку. Ещё я послал открытку… — Узнают. Просто там, где живёт Гарри, не принято пользоваться почтовыми птицами… Э-э-э, и про бабушку, кстати. Вот про письмо к Гарри ни в коем случае ей не рассказывай. Обещай, пожалуйста. — Хорошо, папа. Я обещаю. Но бабушка бы никогда… — Эх, милый мой, добрый и умный сын. Твоя бабушка сильно изменилась за последнее время. Ну мог ли я, скажем, на пятом курсе, или вот в твои годы, знать, что мамочка так возьмёт и… Да что там! Казалось — сгинул Тот-Кого-Нельзя-Называть, и всё, можно ликовать. Война кончилась. И вдруг, как мешком по голове — его место заняла твоя собственная мать. Сын Тёмной Леди. Каково? Каково, я тебя спрашиваю? — Да ладно тебе, пап. Бабушка — не чёрная ведьма. Просто ритуалы на самом деле… — Так. Немедленно прекрати! Ещё раз услышу — выпорю. Так и знай. Чтоб никаких кровавых ритуалов в этом доме. Понял? — Понял, папа. Обещаю. В доме — никаких кровавых ритуалов. — То-то же. И никаких писем Гарри. — Хорошо, папа. Никаких писем Гарри. — Вот и умница. Пойдем-ка домой. Мама сегодня что-то умопомрачительное сотворила из барашка и специй.