***
— Герберт Уоффлинг? Да кто он такой? — возмущенно спрашивали друг у друга на нашем факультете. — Его разве не Адальберт зовут? — чуточку заторможенно удивлялись рейвы. Хаффлпаффцам было все равно, они праздновали отбытие ужасного Снейпа, перед которым трепетали, как бандерлоги перед Каа. И только слизеринцы сплотились еще сильнее, хотя казалось бы — куда больше? Герберт Уоффлинг был младшим братом Адальберта, про которого мы с Барти вспоминали когда-то на своей яблоневой ветке, самой природой предназначенной для разговоров тайных и даже опасных. Адальберт скоропостижно скончался через малое время после падения Темного Лорда, сразу после того, как захотел подробно изучить явление отраженной Авады. Смерть признали совершенно естественной (это для магика в каких-то несолидных восемьдесят лет, да еще с его магической силой и исключительными знаниями о боевых и бытовых чарах!), и с тех пор ученые мужи и жены ни о каких обследованиях Героя не заикались, особенно колдомедики. «Отец теоретической магии» осиротил свое детище, оставив недописанными три монографии и одну статью в «Пророке» — не нашлось никого, кто взялся бы доделать работу и издать труды виднейшего ученого столетия. Директор Дамблдор, кстати, с таковым наименованием покойного был не согласен, словно невзначай выставляя свои награды за изобретение разнообразных способов использования драконьей крови, что выглядело немного наивно, но большинством простых магов принималось вполне благосклонно: на что им странные рассуждения о течении вод или философствования о природе Непреложного Обета, когда есть статья про чистку духовки. Пусть бы и веществом, которое стоит пять сиклей за унцию. Герберт Уоффлинг, в отличие от своего порывистого и шумного братца-гриффиндорца, обучался на Рейвенкло, слыл, как и большинство прочих воспитанников, несколько неотмирным, громких открытий не совершал и куда не надо не совался. Прежде не совался. Но вот смерть брата зацепила его за живое, прямо-таки раздраконила. Уж и не знаю, остался бы он в живых, прознай кто-то о не вполне тайном его расследовании обстоятельств смерти Адальберта, но тут повезло стакнуться с моей бабушкой и попасть в Хогвартс, ощущая за собой поддержку старых родов. Теперь того и гляди развернется в школе битва паркетных шаркунов: станет директор зельевара на свою сторону переманивать, а тот ускользать да по замку рыскать в поисках неких доказательств, которые я бы лично под подушкой хранить нипочем не стал. Да и директор Дамблдор наш не дурак, думается. От той битвы родам выгода, а слизеринцам нашим — опять сплошной убыток. Сомнительно мне, что станет новый декан хоть сколько-то времени тратить на замирение факультетов. Обязательный минимум выполнит с неохотой, на том и закончит. В школе он для себя поинтереснее дела найдет. А на меня с октября неприятности посыпались, как червецы в яму: раздавить вроде как и легко, да вот сыплется их столько, что крутиться устаешь. И на самотек дело не пустишь, потому как зазеваешься — тяпнут за босую пятку, и помирай, Кинтар, заново. То лестницы куда-то не туда ведут, то призрак факультетский за что-то вдруг взъелся и пакостит по мелочи, то эссе внезапно пропадают и приходится заново переделывать. Сил на школу все меньше, а уж времени и вообще в обрез. Но если это директор наш так шутит, то просчитался он изрядно. Во-первых, если уж какой школе я и стал меньше внимания уделять, так уж точно не своей Королевской. Хогвартская же от моего безделья не обрушится. Ну, поставит профессор МакГонагалл на балл меньше оценку за эссе, жизнь на том не закончится, а профессор Флитвик и вовсе лютовать не станет. Не заботливый он, это да, а вот тираном, по счастью, никогда не был. Северус бы меня теперь пропесочил, не поглядел бы ни на избранность обновленной крови, ни на свой вассалитет, но он, на мое счастье, сейчас в Квебеке, высылает мне оттуда флаконы с воспоминаниями о своей жизни в маггло-магическом отеле Фронтенак, о беседах с алхимиками — поручении Темной Леди, о своих достижениях в зельеварении… Сопровождался фиал с воспоминанием неизменной припиской: «Все равно ты не поймешь и даже у бабушки уточнять не будешь». Уточнять я на самом деле ничего не собирался, равно как и напоминать бабуле о моем непутевом вассале, из которого вербовщик, как из Майона Тхиа смиренный монашек — ни один алхимик желания перебраться в Англию не высказал и не выскажет. Я отсылал ему в ответ виды, где у разлюбезных слизеринцев все более-менее хорошо, у меня все вообще прекрасно, а иногда прикладывал воспоминания об уроках зельеварения. Уроки вассал мой неизменно раскритиковывал в пух и прах, но признавал, что зелье у меня получилось вполне сносное (высшая похвала, на какую Снейп способен в отношении гриффиндорца). Еще бы, уроки, на которых я получал сомнительную бурду, достойную худших экспериментов рейвов, показывать был не намерен. Что ж я, самому себе враг, что ли?***
— Прости, Билли, я, похоже что, не смогу больше приходить, — очередной мальчишка из тех, кто до последнего ждал «приемчиков», виновато пожал плечами и ушел на занятия в клуб «всамделишных дуэлей», как они это называли. Директор Дамблдор был мною недоволен и решил разогнать собрания первоклашек, для чего организовал этот свой клуб. Учили там не так, как леди Вальбурга Барти, а именно что «приемчикам», разрозненным, бессистемным движениям, которые скорее повредят в настоящем бою, но удерживать я никого не собирался. Не время. Чтобы бороться с директором, нужно как минимум выбраться из-под его опеки. Да и вообще, посмотрим еще, как мои ученики воспримут новую науку, едва лишь схлынет ликование от приобщения к магическим уловкам. Посмотрим еще, директор Дамблдор, чья возьмет.***
Учреждая дуэльный клуб, Альбус предполагал, что Билли Уизли окажется там едва ли не раньше всех и станет наконец-то официальным лидером хогвартских забияк. Вместо этого гриффиндорские второкурсники совершили неожиданный скачок в сторону и теперь изучают игру на гитаре и ирландской арфе. Да, директор в прошлом году собирался перенаправить энергию первачков в мирное русло, отвлечь их от общения с хаффлпаффцами и слизеринцами, но это ведь когда было! Сменились планы, сменились схемы, а противный мальчишка вновь выбивает почву из-под ног. Противостояние с Цедреллой становилось невыносимее день ото дня. Да уж, это не мальчик Том, опасный в своей непредсказуемости не только орденцам, но и самому себе — лидеры, что в любой момент могут совершить кульбит, достойный Мартовского зайца, не в состоянии обеспечить стабильную уверенную работу организации. Войнушка с превознемоганиями, сопляческие бунты — сколько угодно, а вот неторопливая политическая игра на выживание — этого от Тома ждать не приходилось. И как же прекрасно это было! Дамблдор и по сей день предпочел бы оставаться единственной крупной рыбой в мутном политическом закулисье. Собственно, поэтому он и не лез особо в игрища Мирового Сообщества, предпочитая держать Англию и Континент порознь. На собраниях МКМ приходилось выкладываться по полной, вести напряженную борьбу, работать в команде (а этого директор особенно не любил, просто-таки физически ощущая утрату собственной уникальности, значимости и величия), дома же можно было отдохнуть, насладиться почтительным вниманием бывших учеников. Да вот той же МакГонагалл. Даже кошачье любопытство не может принудить девочку разбираться в картине целиком — ей всегда достаточно лаконичного: «Так нужно, мой дорогой профессор». Эх, славные былые деньки. И чего неймется маленькому негоднику? Приказать своей директорской волей, быть может? На краткий миг Альбус застыл с пером в руках, обдумывая идею, но почти тут же с негодованием оттолкнул пергамент. Что за глупости лезут в голову? Не хватало только устроить явное противостояние со школьником. Нет, как ни притягателен в качестве объекта влияния старший сын Артура, он все же мелкий камешек в грядущей лавине. А вот чем стоит заняться немедленно — идиот Уоффлинг. Дракклов мститель! Временами директору казалось, что факультет Рейвенкло он не любит куда больше факультета Слизерин. Пусть змеи устраивают засаду и даже жалят исподтишка, зато не вьются над головой так демонстративно и изматывающе. Комары и вороны, вороны и комары — их психические атаки и унылое зудение порой доводили старого директора до нервного тика, чего ни разу не удалось добиться тем же слизеринским змейкам.***
Совершенно очевидно, что для занятий нового клуба директор приспособил наш обжитой класс. Сперва мы собирались на чердаке, а потом, в самый разгар тренировок, к нам заглянул Мирон Вогтейл, и мы получили доступ к совершенно потрясающему месту — танцевальным залам. Чего от нас хотел этот странный рейв, выяснилось довольно быстро, хоть Мирон и был типичным вороном, немного косноязычным и крайне стеснительным. Паренек оказался меломаном, он жить не мог без музыки, но вот Селестина Уорлок его категорически не устраивала, маггловская техника в школе не работала или слишком быстро выходила из строя. Решение виделось простое: хочешь послушать хорошую музыку — сыграй ее. Однако в жизни все и всегда хоть на волос сложнее, чем видится нам в радужных прожектах, да и скучно одному. Не мудрено, что услышав про нашего одаренного музыканта, Мирон чуть не бегом побежал знакомиться, жаль, что на меня сразу нарвался, а не то сидели бы мы уже давно под крылышком профессора Флитвика и горя не знали. Танцевальные классы оказались чем-то средним между бальной залой и заброшенными кабинетами. В воздухе после нашего вселения с месяц витал легкий запах пыли и плесени, парящие свечи горели через одну, а натертый паркет скрипел и жаловался, как больные суставы отставного вояки. Хрустальные зеркала подслеповато щурились на нас состарившейся, местами поцарапанной амальгамой, а окна не открывались даже с помощью отпирающих чар, которые попытался применить профессор Флитвик. Изорванный посеревший от времени тюль на окнах, когда-то бывший шторами, довершал картину не то мрачного прибежища вампиров, не то позабытого проклятого замка из старой баллады. Нам понравилось безмерно. На помосте для музыкантов в тот же день были установлены гитара и барабаны, клавесин чарами восстановлен до пригодного состояния, а Стефан задумчиво щурился, вспоминая, нет ли среди его знакомцев еще каких юных дарований, чтобы в музыкальных упражнениях не ограничиваться вальсами да менуэтами. Ну, кому-то клавиши да струны, а мне оставьте пляски: — Гарри, чего стоишь, как доспехи в коридоре? На пальцы, начали. Класс, в котором профессор Флитвик репетировал с хором жаб, находился через стену. Так-то мы друг другу не мешали, магия расчудесно управляется со звуком: тише, громче, послать в конверте, куда только сова и долетит — все, чего душа пожелает можно вытворить. Нам друг друга слышно не было, но любопытство же берет. Нет-нет, да и заглядывали одним глазком взглянуть, вполуха послушать. А как завел Крумб на волынке что-то разудалое, так и вовсе повадились любопытные соседи — не прозвучит ли еще чего этакого? Ничего странного в том, что любителям жабьего пения шотландская волынка понравилась, нет и быть не может. Удивительнее мне другое — в гости к ним через пару месяцев заглядывал только я. Странно это, потому что и волынщикам кваканье, по моему разумению, должно было очень даже по душе прийтись. А вот нет, только я и ходил. Само собой, меня тоже не жабы привлекли. И даже не их хорошенькие владелицы, хотя девицы там были очень даже ничего, в теле. Ходил я послушать профессора, с удивлением осознавая, что в Хогвартсе не одна школа в школе обретается. Получалось так, что на своих совсем даже не тайных занятиях профессор Флитвик давал совершенно другой стиль боя, другой стиль колдовства, и тенью не похожий на обычные школьные занятия и даже на углубленный курс тетушки Вальбурги. А преуспевшие в той школе могли пойти дальше — в ученики к чистокровным гоблинам. Официально должность называлась «разрушители проклятий», на деле же продолжалась учеба у низкорослого народца. И надо признать, дельце интересное — поиск сокровищ, старые истории, беспалочковое колдовство и запутанные ходы в подземельях. Кто знает, не будь я наследником Уизли, будущим главой Рода, может и пошел бы служить к нелюдям, наплевав на давнюю с ними войну рода людского и всякие политические сложности. Но наследником я являлся, и мы с профессором оба это прекрасно понимали, что, впрочем, не мешало мне заглядывать на занятия полугоблина, а ему приглашать меня на пятичасовой чай. Собеседник из Филиуса наилучший, а самое драгоценное то, что чувствуешь в нем искренний интерес к своей персоне. Все мы ему интересны: и директор Дамблдор с маггловскими сластями и словесной патокой о силе любви, и первокурсник, увлеченно обсуждающий только-только удавшийся Люмос, и я — бывший Патриарх, нынешний наставник, будущий наследник Темной Леди. И со всеми говорит он как с равным себе по уму и опыту. Кого-то из учеников такое отношение и пугает, а мне только в радость хоть с кем-то перемолвиться нормально, без этих расшаркиваний и преград, что окружают от самого рождения. Не успел я распаковать рождественские подарки, бабушка вызвала к себе. Темой, к моему изумлению, были именно что беседы с профессором чар. — Внук, я опасаюсь, что ты не вполне понимаешь, что за существо этот ваш профессор чар. Как маг и даже как преподаватель элементарного волшебства он, безусловно, один из лучших на Острове, но осознаешь ли ты, что Филиус Флитвик в большей степени гоблин, нежели чародей? Во времена твоего деда он и мечтать бы не мог о палочке, теперь же… И это для него один из поводов быть лояльным нынешнему директору. Я молчал. Во время «воспитательных монологов» или там воспоминаний о своем младенчестве Цедрелла признавала только слушателей, любые попытки вступить в диалог пресекались мгновенно. А профессор Флитвик, между прочим, всегда готов выслушать. Так вот и ссорятся сопляки с семьей. — Помимо того, — продолжала рассуждать бабушка, — негодяй еще Артуру предлагал стажировку в этих кошмарных «филиалах Гринготтса». Филиалах! Знаем мы, что там за филиалы… Гробокопатели! Нет уж, чистокровному магу вовсе не на пользу такие знакомства. Я не допущу, чтобы ты уехал из Англии и рисковал своей жизнью где-то там, на задворках цивилизованного мира. Ты наследник старинного чистокровного рода. Всегда помни об этом, слышишь? Наследник никогда не принадлежит себе полностью. И знакомства он заводит не столько приятные лично ему, сколько полезные роду. До этих пор ты не разочаровал меня ни разу, смотри же, будь хорошим мальчиком и впредь. Не хочу более слышать о твоем общении с полугоблином. Ступай теперь. Пора готовиться к празднику. Возражать бесполезно. Бабушка и папу-то особо не слушает, что говорить обо мне. Если Леди настаивает, придется подчиниться. У любой задачи, как правило, не меньше двух решений. Раз бабуля не хочет слышать о том, что в школе я общаюсь с неподобающими людьми, значит стоит найти паразита, который ей доложил огорчительную новость. И убедить больше мою бабушку и меня не расстраивать. Потому что отказываться от чаепитий с деканом Рейвенкло мне совершенно нет желания. Доносчиком оказался слизеринец из старой семьи, их магазинчик в Лютном сразу за лавкой Горбина, про запретные темномагические товары которой слышали даже хаффлпаффские первокурсники. Фертстоны специализировались на доносах, шпионаже и шантаже, так что ничего удивительного в поступке Орсайно не было. Пошел по стопам предков, так сказать. Ну и я поступил, как Роберт Уизли в тысяча шестьсот сорок восьмом году. В смысле, подбил ему глаз, а после пригласил приходить в класс запросто, а не торчать под дверью в стылом коридоре. И что вы думаете? Такого барабанщика нашему Дюку ввек бы не найти, не получи в бубен этот выкормыш Лютного. Судя по тому, что гневных писем бабуля не слала, можно было пока расслабиться. Между тем, компания наша медленно, но верно превращалась в этакую джаз-банду. Больше покамест банду, но и джаз начинал потихоньку сыгрываться. Мирон писал песни, Дюк бренчал на гитаре, стукач прочно уселся на стульчик барабанщика, Гидеон пугал привидений своей волынкой, а магглорожденный с Хаффлпаффа — Донаган Тремлетт — приволок бас-гитару, которую ему любезно зачаровали старшекурсники, чтобы не ломалась в магическом замке. Когда в следующем году в школу вместе с Чарли и Нимфадорой пришли Герман Винтригам и Хиткот Барбари, группа сложилась окончательно. — «Рыцари ночи»! — размахивал кулаками Гарри. — «Хобби и кнехт», — возражал Мирон, потрясая «Историей Хогвартса», — или «Крылатый Свин»! — Сам ты свин! — обижался Стефан, слишком часто пренебрегавший тренировками. — «Дюк и братишки». — Лучше «Крутые братишки», — подхватил Гидеон. — Или «Добрые братья», — качнулся Толстый Монах, залетевший послушать наш концерт, а попавший в разгар ссоры. На кулачках еще не сошлись только лишь благодаря усилиям этого потустороннего миротворца. — Сейчас будете «Сестричками», если опять к тренировке не готовы. На пальцы, — отлепился я от дверного косяка, где подслушивал их жаркий спор, и вошел в комнату. — Вредный ты, Билли. Сам пропадаешь невесть где. То у профессора, то с этими мальчишками подозрительными из Лютного… а там нормальный только Орсайно… То в совятне сидишь сутками… — Я там с совами сижу, просто их домовые эльфы кормят хорошо, — я хмыкнул, оглядев мальчишек, принявших упор лежа. — Начали.***
Никогда не любил политику и интриги, не такой у меня характер, чтобы змеиный яд в бокал вина сцеживать за неспешной беседой, а вот довелось родиться наследником и приходится вертеться. Быть внуком Темной Леди не такая уж сложная штука, когда за взрослого тебя никто не держит и серьезной работы отнюдь не ждет, только на словах и не забывают напомнить, какая ответственность лежит на моих плечах. Думали старшие, что в играх и забавах наработаю я опыт лидера, постепенно выбьюсь в вожаки нашей джаз-банды, потесню лидера МакКормака, а там и пойду по пути, привычному для Темных Лордов. Потому, думается мне, и не гоняли меня особенно за знакомства в Лютном. Привыкнув к своему положению, приспособился я не расстраивать родню, оставаясь добрым, послушным ребенком и для родовитой бабушки, и для Артура, чьи взгляды шли вразрез с убеждениями чистокровных, сам же заводил полезные знакомства и на Косой Аллее, и в селениях колдунов, и в том же Лютном и его отнорочках. Нельзя сказать, что я стал завсегдатаем Лютного, но за своего считаться мог вполне, не опасаясь обитателей этого сумрачного, опасного и увлекательного места. Куда страшнее было попасть под аврорскую облаву. И не то страшно, что поймают в Лютном с недозволенными покупками, а то, что наябедничают и в школу, и маме с папой. Слушай потом занудные наставления по полдня. Когда Министром Магии стал дядюшка Крауч, контроль за магами усилился. Даже мы, школьники младших классов, периодически проходили досмотры на предмет недозволенных артефактов и запрещенной волшбы. Проверка палочек у чиновников стала обычным делом, в атриуме Министерства даже появился специальный сотрудник, ведущий учет посетителям, взвешивающий волшебные палочки и записывающий цепочку последних примененных заклинаний. В магическом мире становилось откровенно душно, но памятуя о едва не разразившейся войне между магами, все терпеливо принимали нововведения. В эти годы мы с друзьями все чаще выходили в волшебный безо всякого чародейства мир магглов. Артефакты этих суматошников зачастую превосходили чародейские. К тому же, вещи старых семей, при всей их полезности, все чаще попадали под запрет, как черномагические, недозволенные к хранению. И я уже задавался вопросом — все ли это дотошность Бартемиуса Крауча, либо уже стоит подозревать бородатого старикана-директора в очередной диверсии? Смерть мальчишки Блэка расставила точки над «i»: Альбус Дамблдор был не просто политическим противником, это враг нашей семьи. Вытащить балбеса Сириуса из Азкабана оказалось не таким сложным делом, как казалось сначала. Я же ведь как, я же узнал, что он сам признался в содеянном, да и подумал, что придется юлить и выкручиваться, на деле же оказалось, что для вызволения родственника никаких заказных судов не надо — достаточно просто честного. Простейшее разбирательство открыло столько невероятных фактов, что министерские портфели полетели как листья по осени. Да в принципе, одного факта, что Северус Снейп был в домике Поттеров раньше, чем якобы предатель Блэк, должно было хватить для замены азкабанского заключения на домашний арест до выяснения обстоятельств дела. Тетя Вальбурга была в ярости. Следом за портфелями полетели и головы, да так лихо, что вся волшебная армия бабушки Цедреллы едва остановила начавшееся кровопролитие. В общем, круто заваренное дельце разрешилось просто и легко… А кончилось трагически. Я как раз сдавал переводные экзамены на третий курс, когда Сириуса освободили, так что банально не успевал провести воспитательную беседу с мальчишкой, тот же побежал к директору — возмущался своим арестом и искал крестника. Эх, олух! Пропал он так же резко и неожиданно, как и мальчишка Регулус, а на семейном гобелене появился еще один череп. Мое расследование не заняло много времени. Очень помог школьный зельевар, он опутал своего начальника плотной сетью следящих артефактов, да вот беда: ни одно из полученных доказательств не годилось для суда Визенгамота. Я, однако, не Визенгамот, давно зациклившийся на букве закона и забывший про дух, мне плевать, какими путями и с помощью каких амулетов добыты свидетельства, все, что меня интересовало — виновен ли директор в смерти Сириуса Блэка. И он был несомненно виновен. Нет, директор не убивал его лично. Он только лишь отправил малолетнего балбеса в пещеру с озером, кишащим инферналами, и велел добыть сомнительный артефакт из чаши с ядовитым зельем. Всего ничего для ослабленного Азкабаном мажора. И ведь, Сириус, ну как ты мог забыть, что не один на свете?! Да если мы, Блэки, соберемся, мы любое озеро за один миг выпарим, а инферналов упокоим. Куда ж ты рванул без помощи и поддержки? Впрочем, понятно куда — я хорошо помню, как умеет бородатый мозги затуманить. Немудрено самого себя позабыть, особенно когда слушаешь не просто старичка, а дедушку, которого с одиннадцати лет привык почитать едва ли не Богом. Но если драгоценный наш директор надеется, что все ему так просто с рук сойдет, то не на того напал, или я не Дайр Кинтар, Вильямом Уизли именуемый!