Zack Hemsey – Nice To Meet Me (Instrumental)
Гарри наблюдает. Наслаждается. Не отводит глаз ни на секунду от тонких рук, медленно и аккуратно убирающих грязную посуду со стола, от чуть дрожащих изящных пальцев с короткими прелестными ноготками. Гарри сглатывает. Апельсиновый сок не помогает прийти в себя, успокоить разыгравшееся с утра желание, умерить этот животный голод, эту жажду невинной крови. Но эти руки помогают отвлечься от другого желания. Ненадолго. Потому что в голову упорно лезут изученные наизусть картинки, замучившие его вопросы. Кто ты? Злость — первое, что Гарри почувствовал, увидев репортаж. Злость, которая резко накрыла с головы до ног, выбила из колеи. Словно впрыснутый яд, она расползалась по венам, заставляя дрожать, вызывая желания разбить что-нибудь, закричать. Вопросы жужжали в голове, мешая думать. Кто пытается вовлечь его в кровавую игру? Кто уродует совершенство, которое он так долго создавал? Дразнит его… Приглашает поиграть, будто старого друга этим банальным «Привет». И как полиция решила, что это его рук дело? Неужели они настолько слепы? Ведь все очевидно… Грязно, пошло, неаккуратно. Разбросанные части тела, распиленные кости, разодранная кожа, избитое лицо. Ничтожная копия. Он никогда бы не позволил себе обращаться с жертвой, как со свиньей. Он любил! Каждую частичку их тел, каждый испуганный взгляд, брошенный в его сторону. Каждое совершенное произведение искусства, которое создал благодаря им. Злость побуждала пересматривать репортаж день ото дня. Разглядывать распечатанные фотографии растерзанной девушки, пытаясь понять замысел, почерк преступника. Затем появилось желание. Желание убить тайного последователя, резко провести ножом от паха до самой грудной клетки, вывернуть наизнанку, голыми руками вырвать каждый орган и скормить бездомным псам. Но яростное желание внезапно сменилось любопытством. Тем самым, которое разъедает изнутри, выжигает сознание, не давая думать о чем-то кроме. Где ты? Гарри закрывает глаза, ему больше не нужно смотреть на фотографию жертвы незнакомца — он знает наизусть каждую деталь ее лица. Как тебя найти? Гарри уверен, что есть какая-то зацепка, подсказка, нужно всего лишь поймать эту тонкую нить, понять. — Желаете что-нибудь еще, мистер Стайлс? — с легким акцентом произносит домработница, отвлекая Гарри от навязчивых мыслей. Тебя! Увидеть настоящую тебя! Увидеть всю твою боль! Помочь тебе выплеснуть ее наружу! — Налить вам еще сока? — Да, это было бы чудесно, Мария, — Гарри обводит столовую глазами, только сейчас понимая, что родители так и не спустились к завтраку. — Почему все оставили меня в одиночестве сегодня? — Мистер Стайлс уехал рано. А миссис Стайлс… Она… Девушка краснеет, ставит стакан сока перед Гарри, и он тут же забывает свой собственный вопрос. Ее прекрасные руки, такие хрупкие, они снова занимают все его мысли. Это одержимость. Сумасшедшая. Беспощадная. Была бы хоть малейшая возможность сделать из нее произведение искусства. Сломать ее тело, превратить в нечто совершенное. Нельзя! — Она решила позавтракать шампанским? — Гарри сильно щипает себя за ногу и резко отводит взгляд. Он не может потерять контроль, надо вернуться к разговору. — Или чем-нибудь покрепче? — Я прослежу, чтобы с ней все было в порядке. Тонкие пальцы девушки неловко касаются напряженной руки. Мария тут же отдергивает руку, извиняясь за такую вольность, а у Гарри перехватывает дыхание из-за этого мимолетного касания. Хочется прижать к губам эти холодные пальцы, чуть прикусить бледную кожу. Но он лишь поднимается, подхватывая с соседнего стула рюкзак с учебниками. — Спасибо, Мария. Позаботься о ней, — девушка улыбается, а Гарри поправляет выбившуюся прядь темных волос, окончательно смущая ее. — Ты прекрасно выглядишь сегодня. Он заталкивает как можно глубже желание убить, и невинная улыбка быстро появляется на жаждущих крови губах.***
Руки крепко сжимают руль, а в глазах огнем горит красный сигнал светофора, выставляя напоказ все, что спрятано глубоко внутри. Лекция начнется через пятнадцать минут, надо всего лишь продолжать ехать прямо, всего лишь придерживаться обычного маршрута. Трудно. Особенно когда СМИ постоянно напоминают, говорят в каждом выпуске новостей о наглом приветствии, стальным лезвием вырезанном на лбу несчастной жертвы. Гарри раздраженно выключает радио и пытается дышать спокойно и глубоко, но они продолжают приписывать эту отвратительную резню ему. Ему! Раскиданные куски тела, измученную, изуродованную жертву, выброшенную, словно мусор. Злость. Она вновь расплескивается по телу, мешая думать рационально. А красный светофор все горит, испытывая на прочность терпение Гарри. Рискованно Он быстро рисует в голове последствия своих импульсивных желаний. Желаний развернуться, поехать прочь от заданного курса, увидеть своими глазами место, в котором так безжалостно было выкинуто тело. Рискованно Его желания всегда были таковыми — он знает. Но каждый шаг был продуман до мельчайшей детали, каждое действие было тщательно спланированно. И надо этого придерживаться. Необходимо. Поехать в университет, остаться в числе лучших студентов курса, тихо выслушивать поучительные речи отца, тихо презирать мать. Тихо преследовать, увозить. Творить. Всегда оставаясь незамеченным. Всегда оставаясь в одиночестве. Оранжевый свет. И пальцы еще сильнее впиваются в руль, до онемения, пытаясь неприятными ощущениями отогнать этот обволакивающий разум туман. Зеленый свет. Плотно сжатые губы и резкий поворот навело. Прочь от привычного расписания дня. Он должен найти подражателя. Даже если это полностью изменит его жизнь. Гарри переводит дыхание, останавливаясь на случайной улице. Он превысил все допустимые лимиты скорости и, возможно, нарвался на штраф. Глупо. Гарри не может позволить себе действовать необдуманно, надо вернуть самообладание, чтобы не допустить непоправимых ошибок. Глоток свежего воздуха спасает. Гарри мило улыбается проходящей мимо девушке, которая заинтересованно разглядывает незнакомца. Но как только она скрывается за поворотом, улыбка стирается с невинного лица, оставляя лишь равнодушный холод. Кто ты? Город дышит, живет — мать сюсюкается со своим ребенком, старик ковыляет, подволакивая ногу, мужчина бежит, проверяя ритм сердца, водители раздраженно сигналят, борясь за первенство на дорогах. Гарри ничего этого не замечает — растворяется в звуках, глубоко вдыхает запах, составляет в голове четкий план своих дальнейших действий. Он не может больше бездействовать: выслушивать глупые репортажи, всматриваться в жестокие снимки, покорно ждать следующего шага. Это убьет его. Следующий шаг должен сделать ОН. И Гарри сделает. Он найдет наглого подражателя. На своей машине ехать нельзя: смартфон быстро показывает адрес ближайшего проката машин — всего десять минут пешком. Гарри скидывает дорогую куртку и достает с заднего сидения темно-серый свитер, кепку и старые поношенные кроссовки. Он быстро переодевается, тут же превращаясь в неприметного паренька. Очки, валяющиеся в бардачке — последний штрих. Незаметный. Гарри довольно улыбается, осматривая свое лицо в зеркало заднего вида — он не должен быть даже отдаленно причастным к этому преступлению. — Ваши ключи, мистер Джонс. Будете оплачивать… — Наличными, — Гарри перебивает, выхватывая из рук сотрудника проката ключи от старенького фольксвагена. Фальшивые права отправляются в задний карман джинс, а длинные пальцы быстро отсчитывают купюры. — Спасибо, что обратились в нашу компанию. Он не дослушивает вежливое прощание, резко разворачивается, оставляя работника проката недовольно морщиться, и быстро находит нужный автомобиль. Тишина салона успокаивает, и Гарри едет не спеша, расслаблено наблюдая за дорогой. Он знает — все пройдет гладко, по-другому быть не может. Место подскажет, что делать дальше. Место подскажет, как найти таинственного незнакомца. Путь занимает не больше двадцати минут, и Гарри оказывается окруженным уютными улочками пригорода. Они так не похожи на грязь города — аккуратные палисадники, белые заборы, свежий воздух. Спокойствие… По крайней мере, так было раньше. Раньше жители этого городка наверняка не закрывали входную дверь на ночь, сейчас же они настороженно провожают взглядами незнакомую машину, кое-кто даже записывает номера. Сменить автомобиль было удачной идеей. Он останавливается на окраине города и смотрит на уже знакомый пейзаж. Сколько раз он видел это место на экране телевизора, и на газетной вырезке, спрятанной в ящике его стола. Сколько раз он представлял, как переступает через порог этого леса, вступает на территорию безумства неизвестного убийцы. Где ты? Полицейские уже взяли все, что смогли, и их присутствия нигде не видно, только подростки бегают на окраине леса, проверяя друг друга на смелость. Гарри ступает на землю и вдыхает в легкие чистый воздух. Воспоминания о детстве яркими картинками проносятся в голове. Когда всей семьей они выбирались в загородный коттедж, когда Гарри еще не понимал всю фальшь, которой насквозь провоняла его семья. — Что привело вас сюда, молодой человек? Гарри вздрагивает от звука старческого голоса и еле удерживает себя от попытки натянуть кепку на лицо сильнее. Но расплывчатый взгляд старика говорит о том, что тот вряд ли увидит лицо, не то, что запомнит. — Добрый день, сэр. Меня зовут Мартин Джонс, и я из студенческой газеты, пишу о… недавних событиях. — Да уж, — старик смотрит в сторону лесу, переминаясь с ноги на ногу. — Какое ужасное время. Никто не чувствует себя в безопасности сейчас. Не то, что раньше. Раньше… Это расплывчатое понятие, напоминающее о счастье, ржавым гвоздем вбивается в грудь. Гарри грустно ухмыляется, вспоминая уютный дом, улыбающееся лицо матери и чувство безмерного счастья, которое билось у него в груди, текло по венам. Это было очень давно. Теперь это чувство появляется только когда он творит. — А как было раньше? — Раньше, — старик потирает лоб, и печальная улыбка появляется на его губах. — Раньше дети целыми днями гуляли на опушке леса, строили шалаши, играли в прятки. А сейчас матери не выпускают их со своего участка. Зрение у меня уже не то, но слух острый, — он показывает на свое ухо и разводит руки в стороны. — И я слышу, как ужасно тихо стало вокруг. Все боятся, — Гарри переводит взгляд на кромку деревьев и уже хочет попрощаться, но старик добавляет одно единственное слово, от которого темнеет в глазах. — Монстра. Ненавистное слово. — Я надеюсь, полиция поймает его, и все вернется на круги своя, — Гарри крепко сжимает ключ от машины. Так, что он больно впивается в ладонь. — До свидания, сэр. — До свидания. И удачи со статьей. Я не монстр! Быстрые шаги стремительно ведут его к месту назначения, а в голове все крутится это слово, брошенное с таким презрением. Гарри знает — старик говорил не только об этом преступлении, но обо всем, что с такой любовью сотворил он. Я не монстр! Неужели никто никогда не поймет? Неужели никто никогда не увидит того совершенства, в которое он превращает всех этих девушек? НЕ МОНСТР! Гарри резко останавливается, понимая, что он на месте, и оглядывается вокруг. Ничего примечательного: деревья, деревья, деревья. Но Гарри удивленно прислушивается к ударам своего сердца. Оно изменило свой темп, почти незаметно, но оно ускорилось. В ушах появился шум, а в груди все так знакомо сжалось. То самое чувство, которое накрывает его, когда перед глазами появляется жертва. То самое чувство, которое появляется перед тем, как он заносит орудие убийства. То самое чувство, когда он смотрит в молящие о пощаде глаза. То самое чувство, ради которого он живет. Но почему оно появилось сейчас? Что такого особенного в этом месте? Что такого особенного в этом подражателе? Он может понять меня? Гарри закрывает глаза, представляя разбросанные вокруг него куски тела, желая прикоснуться к ним, желая узнать подражателя. Он может понять меня! Желая поделиться с ним своими ощущениями, показать всю красоту своей работы. Гарри резко открывает глаза и внимательно смотрит по сторонам. «Раньше дети целыми днями гуляли на опушке леса»… Подражатель хочет, чтобы Гарри нашел его. ...«строили шалаши, играли в прятки»… Подражатель знает эти места. Он был здесь не только, когда выставлял напоказ истерзанный труп. Он играл здесь вместе с друзьями, или прогуливался после сложного рабочего дня. Он знал, что тело быстро найдут. Он знал, как Гарри сможет найти его.***
The White Stripes–In The Cold, Cold Night
Мягкий свет ламп не в силах развеять сгущающуюся под столами тьму. Ноги посетителей тонут в ней, будто в болоте, их засасывает в темноту. Но это не важно, потому что завсегдатаям этого бара не нужен свет. Они предпочитают алкоголь и тихую музыку. Как и Луи. Наверное, именно темнота этого места привлекает его в первую очередь. В ней можно спрятать свое истинное лицо, свои желания, хищный блеск голубых глаз. И тишина. Она позволяет контролировать себя. Уже две недели прошли с того самого выпуска новостей, с того самого момента, как Лондон вновь содрогнулся от ужаса перед бездушным убийцей. Две недели изнуряющего ожидания, две недели мучительного удушья. Дни проходят, не неся с собой ничего, кроме тишины. Только работа — уставшие лица по вечерам, крепкие напитки и чёрный чай с медовыми сладостями — помогает сдерживать собственные желания, как бы сильно они не владели его разумом. — Ещё один скотч, — хриплым, каркающим голосом обращается к нему старик за стойкой. — На два пальца. Луи откладывает тряпку, которой протирает стаканы, имитируя занятость, и тянется за бутылкой. В кусочках зеркала с цветным напылением, которыми выложена задняя стенка стойки с алкоголем, он видит своё лицо: смеющиеся глаза и яркую мальчишескую улыбку. В розовом цвете черты лица мягкие, ненавязчивые, но стоит встать на цыпочки и потянуться выше за скотчем, и он попадает в прямоугольник красного зеркала. Дьявольская маска, которую он так тщательно скрывает внутри день за днем, рвётся наружу животным оскалом. Клиент уже порядком пьян, и Луи знает, ещё немного и тот окунёт его в свою серую скучную жизнь безостановочным потоком жалоб, или и того хуже — начнёт читать мораль. Если с первым можно мириться, молча кивая в такт заплетающемуся языку, то последнее действует на него, как красная тряпка на быка. Эти старики уверены, что им всё известно, но каждый говорит по-своему. Их невозможно слушать. Их нельзя поощрять, иначе нравоучения никогда не закончатся. — Знаешь, малец, — кряхтя произносит он, пока Луи наливает виски в стакан, — Я прожил долгую жизнь… «Бла-бла-бла» — хочет сказать парень, передразнивая. Луи мечтает разбить бутылку алкоголя о край стола и всадить влажные осколки в обвисшее горло посетителя. Вместо этого он чуть склоняет голову, натягивая на лицо маску смиренного интереса. — Сэр… — поощряет он к продолжению, хотя, видит Бог, больше всего на свете Луи хочет вспороть этого индюка, а не выслушивать его нытьё. — Это дерьмо, что творится с нашим городом… Сморщенные, скрученные пальцы указывают на висящую над правым плечом Луи телевизионную панель. Звук отключён, но Луи знает, о чём репортаж. Понимает по первым кадрам. Трудно держать себя в руках, когда по телевизору показывают его творение: обескровленная, изломанная, а на лбу дерзкое «Привет». Луи закусывает губу и незаметно для малочисленных посетителей бара впивается пальцами в стойку снизу. ОН должен был увидеть или хотя бы услышать про то, что Луи сделал. Для него. Нет ни одного человека в этот большом и шумном городе, кто бы не знал про последнее убийство. Про наглое послание, оставленное монстром. — Скорее бы этого выродка поймали, — качает головой старик. Луи кивает, а сам смеётся в душе, громко, будто карикатурный злодей. Если бы только старик знал, как близко к нему стоит этот самый выродок, как этот выродок мечтает сделать музыку громче, взять маленький нож, все еще испачканный в лимонном соке, и перерезать глотку каждому сидящему в баре ублюдку. — Обязательно, — произносит Луи, стараясь унять рвущийся наружу смех, и мечтательно закрывает глаза. Он представляет, как горячая кровь греет его руки, представляет жалкие предсмертные хрипы, непонимание в гаснущих взглядах. Как же он соскучился по этому! Но желание добраться до другого, такого же, как он, выродка — Луи ухмыляется — не даёт быть свободным полностью. Он обязан посмотреть в ЕГО глаза.***
Тишина. Она начинает раздражать. Внутри все зудит от ожидания, нетерпения, желания. Но на часах уже два часа ночи, и город давно спит, только редкие заблудшие люди шныряют туда-сюда. Все они прячут глаза, будто скрывают страшную тайну, но Луи наплевать на них. Его интересует один единственный человек, который заплетающимися шагами идет прочь от закрытого бара в сторону дома. Холодный ветер треплет волосы, а голубые глаза хищно щурятся, всматриваясь в переулок. Жалкий старик, зря он целый вечер трепался о правосудии и невинности жертв. Не нужно было этого делать, не когда у Луи дрожат руки от желания почувствовать запах страха, крови. Смерти. Ледяная улыбка касается губ, а в тусклом свете фонарей чуть заметно сверкает лезвие маленького ножа. Тихий мелодичный свист наполняет темный переулок, а старик продолжает медленно двигаться, иногда опираясь о холодные кирпичные стены. Быстрый взгляд назад — никого. Сердце начинает стучать быстрее, расстояние между ними сокращается, Луи уже чувствует запах алкоголя, которым жертва провонял насквозь. И свист становится громче, заставляя старика испуганно обернуться. — Ты кто такой? Резкое движение вперед, и Луи уже прижимает его к стене. — Ты не узнал меня? — яркая улыбка озаряет его лицо, превращая в безобидного мальчишку, но лишь на секунду. А в следующую она уже превращается в животный оскал. — Я выродок! Удар. Удар. Удар. Удар. Лезвие легко вспарывает мягкие ткани, а кровь горячим потоком покрывает его замерзшие руки. Удар. Удар. Удар. Луи сбивается со счета, но не может остановиться, превращает внутренности старика в кровавое месиво, глубоко вдыхая тот самый запах. Запах убийства. Когда мышцы на руке начинает сводить, он отпускает старика, и его обмякшее тело тут же падает на асфальт. Луи разочарованно смотрит на него. Убийство не принесло прежнего наслаждения — ему нужно что-то большее. — Ну где же ты? Ему нужен ОН.