IAMX – Dead In This House
Дрожь рук невозможно контролировать. Невозможно контролировать себя. Ключи выскальзывают из пальцев, падая на бетонные ступени с отвратительным звоном. Луи раздраженно бьет ладонью по перилам и нагибается за ними, наваливаясь на обшарпанную стену подъезда. Невозможно. Сегодня он схватился за нож прямо в баре, потому что пьяный мужик постоянно нес какую-то чушь. Он почти сорвался, и хорошо, что другой посетитель отвлек его, иначе барная стойка впитала бы в себя кровь этого мудака. Луи попросил вычеркнуть из графика две его следующие смены; удивительно, как легко руководство идёт ему навстречу — притвориться студентом было правильно, а с выходами в люди лучше повременить. Он делает глубокий вдох и считает до десяти, пытаясь совладать с собой, унять чувство, которое безжалостно выгрызает его внутренности. Лампочка дребезжит, свет чуть мигает за мутным стеклом, нервирует. Луи медленно переставляет ноги, подбираясь к своей квартире все ближе, там можно спрятаться, быть собой. Его дверь последняя в коридоре, зато далеко ото всех остальных. Ненавистных, жалких, ничтожных. Лампа оставляет на полу мерцающие волны света. Луи тихо позвякивает ключами, пытаясь попасть в замочную скважину, пытаясь справиться с проклятой дрожью. Он прячет связку в карман своей неприметной серой куртки, захлопывая входную дверь. Прихожая встречает запахом подгоревшей еды и чуть заметным послевкусием хлорки в воздухе. Запахом дома. Но дрожь не проходит. Луи сжимает ладони в кулаки, подцепляет носком пятку кроссовка и стаскивает их по очереди. Натянутая внутри шёлковая нить ожидания истончилась и готова порваться в любой момент. ОН всё ещё не объявился. Язык проходится по пересохшим губам, Луи устало бредет к холодильнику, морщится от яркого света, внезапно ударившего из него по глазам. Дрожащие руки протягиваются за бутылкой ледяной воды, и Луи жадно заглатывает все ее содержимое. Будто это может помочь. Безумный крик зарождается где-то в груди, вырывается, обдирая горло, а пустая бутылка разбивается об стену, разбрасывая осколки по всей кухни. Луи смотрит на свои ладони, чистые аккуратные пальцы, и мечтает покрыть их тонкой плёнкой быстро засыхающей человеческой крови. В местах почти у запястий видны следы от ногтей, вдавленные в кожу полумесяцы. Красная пелена застилает все вокруг, и дрожат уже не только руки — все тело. Ладонь жжёт, словно сухим льдом, от желания почувствовать рукоять ножа. — Чёрт, — стонет Луи. Он почти не может себя контролировать, настолько сильно ему нужно убить. Ещё один раз. Чтобы привести расшатанные нервы в порядок, чтобы почувствовать горячую кровь, стекающую по его пальцам. Осколок попадает на глаза случайно, и яростно сжатые губы внезапно расплываются в безумной ухмылке. И никакой дрожи уже нет, когда стекло с легкостью входит в мягкую ткань ладони, распарывая кожу, выпуская наружу ярость. Луи смотрит на свою руку, тихий смех раздается в наполненной тишиной кухне. Он жадно вдыхает запах крови, наслаждается тем, как она большими каплями стекает с ладони, разбивается о серый пол, окрашивая его красным. Он чувствует такое желанное спокойствие, когда проводит раненой ладонью по лицу. Надо потерпеть еще чуть-чуть. ОН найдет его. ОН сможет. Совсем скоро. Луи чувствует это. А пока надо отвлечься. Старая терапия, много раз спасавшая его от срыва в юности, снова оказывается необходимой. Луи включает радио и шарит по шкафам и ящикам столов, пачкая их кровью, пока не находит то, что так отчаянно ищет — толстую папку цветной бумаги. Разнообразие форм, цветов и текстур отвлекают его зациклившийся на желании убить мозг. Луи садится на диван и придвигает журнальный столик ближе. Спустя почти два часа он усыпан мелкими разноцветными кусочками, будто калейдоскоп, вспоротый безжалостной рукой, оставил свои яркие внутренности на гладком полированном дереве. Луи улыбается и разрывает последний лист бумаги на хаотичные фрагменты, просто чтобы закончить. Его состояние приходит в норму, и лишь где-то глубоко отголоски прежней жажды побуждают облизывать губы вновь и вновь. Но он протянет, возьмет себя в руки. — Я жду тебя. Луи обессиленно опускается на пол, среди обрывков бумаги и закрывает глаза. Одиночество невыносимо.***
Стивенс проваливается в яму бесконечной тьмы с каждым днем все больше и больше. Глубже погружается в кровавое месиво, зарывается в бумаги, пытаясь найти зацепку, хоть что-нибудь, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Но выхода будто нет. Стивенс выкопал себе могилу и аккуратно заваливает себя материалами по делу, вместо земли. Догадки, догадки, догадки — ничего стоящего. Звонок телефона каждый раз приводит в ужас — страх услышать о новом трупе слишком велик, но проходит день за днем без происшествий и, казалось бы, надо вздохнуть с облегчением и порадоваться, что монстр дает им время лучше изучить каждую самую маленькую деталь, исследовать мотивы, но Стивенсу становится лишь страшнее. Он уверен, что это затишье перед ужасающей, разрушительной бурей. Поэтому даже в субботний вечер он всматривается в фотографии с последнего места убийства, перечитывает снова и снова все отчеты и заключения, а значок насмешливо поблескивает в тусклом свете настольной лампы — он не достоин его. Девушки, укоризненно смотрящие на него с фотографий, мертвы, замучены, а он сидит в уютной гостиной, не в силах что-либо сделать. Он чувствует взгляд жены на себе. Весь вечер. Недовольный, жалостливый, яростный, терпеливый. Ее настроение меняется, но он не обращает внимания — он погряз в такой страшной мерзости, состоящей из кусков тел, чистых страданий и спасительной смерти, что паника начинает зарождаться где-то под ребрами. Но это не должно ее касаться, не должно запятнать ее чистоту. — Дорогой, нельзя столько работать! Пожалуйста, пойдем спать. Оливия опускает руки на напряженные плечи и медленно массирует их. Стивенс вздрагивает и, наконец, выныривает из этой лужи крови, жадно глотая воздух, поднимает покрасневшие глаза на жену. Боже, как она красива: лямка ночной рубашки упала с плеча, волосы собраны в пучок, открывая длинную шею, и кроткая улыбка, так привычно коснувшаяся ее губ — причина, по которой он влюбился в нее пятнадцать лет назад. Он бы хотел пойти с ней. Подняться, размять затекшие ноги, взять ее за руку, поцеловать в шею… — Я сейчас, мне нужно еще немного времени. Ты ложись, а я скоро приду. …, но он вымазался в грязи по самое горло. Он боится. Так, как не боялся никогда до этого момента. Изуродованные тела преследуют его теперь не только во сне, но и наяву. И самый большой страх проник в его голову, выбил воздух из легких ночным кошмаром. — Я волнуюсь, Фрэнк. Тебе надо больше отдыхать. Страх перемешивается в груди с раздражением, но он сдерживает свои эмоции, делает глубокий вдох и говорит: — Я не могу спать, Оливия. Не могу, пойми! — он дергает плечами, сбрасывая с себя ее руки. — Когда я закрываю глаза, вижу только одно — его безумную ухмылку. И слышу их крики, они постоянно звучат в моей голове. Как я могу спать? Как? Этот монстр смеется надо мной, над моей беспомощностью и, возможно, в этот самый момент пытает еще одну беззащитную девушку. А я ничем не могу ей помочь. Он смотрит в перепуганные глаза жены и жалеет, что открыл рот. Нельзя вмешивать ее в эту грязь, нельзя срываться из-за собственного бессилия. Но страх быстро уходит из карих глаз, сменяясь безграничной заботой, заставляя Стивенса еще больше ненавидеть себя и каждое решение, принятое в его жизни. С чего он взял, что может быть хорошим детективом? С чего он взял, что может быть хорошим мужем? — Фрэнк… — Я скоро приду, ладно? — Хорошо. Он вновь утыкается носом в материалы дела, читает, перечитывает, смотрит и смотрит, травит себя жестокостью, пока глаза не закрываются от усталости и голова не падает устало на рабочий стол. Но и тогда его мозг не получает заслуженного отдыха — ночной кошмар повторяется. Еле стоявший на ногах от усталости он попытался сунуть ключ в замочную скважину, но дверь распахнулась сама собой. Капля страха попала в его кровь, и теперь быстро разносилась по венам, подгоняемая чересчур быстрой работой сердца. Вытерев ноги о коврик, он поспешно прошел в гостиную, даже не подумав о том, что надо снять пальто, хотя жена не любила видеть его в доме в верхней одежде. — Оливия, дорогая, я дома! Почему дверь не заперта? Он прислушался — в ответ ничего. Тишина. Тишина заполняла весь дом. Такая чужая: ни легких джазовых вариаций, которые так любила слушать его жена, ни топота стройных ног, пританцовывающих за приготовлением ужина, ни звонкого смеха. Ничего. — Оливия… Он уже не кричал, тихо звал, надеясь услышать хоть что-то, надеясь, что мерзкая тишина перестанет с такой силой давить на уши. Но он слышал лишь бешеные удары своего сердца. И только когда он прошел на кухню он увидел ее. Увидел женщину, которую любил больше своей жизни, женщину, которую всегда считал слишком прекрасной для этого мира. Ночная рубашка, которую он подарил ей, насквозь пропиталась кровью, губы были мучительно изогнуты. И все лицо, которое он покрывал поцелуями, теперь было покрыто порезами. А на лбу вырезано издевательское приветствие. В дверном проеме выжидающе на него смотрел темный силуэт, сверкая красными глазами.***
Chelsea Wolfe – Color Of Blood
Темнота медленно расползается, позволяя предметам приобрести четкость, а Гарри растерянно моргает, пытаясь понять, где он. Ее рука болтается вдоль кровати, будто и сейчас, в глубоком сне, она тянется за валяющейся на полу пустой бутылкой из-под водки. Мерзко. Его тошнит. И он не помнит, как оказался в четыре утра в комнате матери. С ножом в руке. Болезненная жажда крови. Ее крови. Гарри опускается у изголовья кровати на колени, морщит нос от резкого запаха и слушает ее тихое дыхание. Он не может вспомнить, как она пахла до того, как вонь алкоголя въелась в ее кожу. Он любил ее запах, зарывался носом в ее волосы, пока она читала ему перед сном. Он дышал ею. — Мама… А теперь желание увидеть, как жизнь затухнет в ее удивленно распахнутых глазах, разрывает его внутренности в клочья. Как же сильно он хочет убить ее! Всегда хотел. Он бы хотел, чтобы желание победило разум, и плевать на последствия. Он бы хотел увидеть, как она захлебывается в крови, пытаясь в последний раз произнести его имя. Гарри переводит взгляд с ножа на ее руку, можно ведь подстроить все как самоубийство, провести сейчас лезвием от запястья вверх и позволить ей истечь кровью. Она не заметит, не проснется, а он будет с ней до конца, будет ловить ее последний вдох. Но он не хочет, чтобы все было так просто. Он проводит кончиками пальцев по ее запястью и невесомо касается его губами. Он хочет убивать ее медленно, наслаждаться каждой секундой, каждым ее вскриком, каждой слезинкой, каждой мольбой. Он хочет неспешно сдирать с нее кожу, обнажая ее. Но он не может. — Я хочу, чтобы ты увидела настоящего меня. Мне нужно это. Мне нужна ты. Она что-то пьяно бормочет, но глаза остаются закрытыми. А Гарри сгорает изнутри от жажды. Нужно отыскать жертву, превратить ее в произведение искусства, вновь почувствовать себя нужным. Иначе он окончательно потеряет над собой контроль. Но все его время занимают поиски подражателя. Слишком много имен в списке, который он получил несколько дней назад на электронную почту. Слишком много адресов, и никакой гарантии, что он найдет нужного ему человека по одному из них. Гарри поднимается с колен, убирает слипшиеся волосы с ее лица и оставляет легкий поцелуй на ее щеке. — Ты узнаешь меня. Я обещаю. Он тихо возвращается в свою комнату, прячет нож в верхнем ящике стола и несколько минут смотрит на разбросанные по столу листы. Вычеркнутых имен уже гораздо больше, чем оставшихся, и он чувствует, что он близко.***
Гарри останавливает машину на парковке университета, глушит мотор, но не выходит. Смотрит на папку с бумагами, лежащую на водительском сидении. Адрес следующего имени, которое нужно проверить, всего в паре кварталов, но он вынужден идти на лекцию, быть послушным мальчиком, продолжать играть. Тратить время. Зеркало заднего вида ярко отражает синяки под зелеными глазами — уснуть так и не получилось — и делает последний глоток кофе, чуть не обливаясь им, когда в окно машины кто-то настойчиво стучит. — Гарри! Ты чего расселся? Опоздаешь. Давай, вылезай. Скрывая раздражение, он улыбается, одним быстрым движением убирая папку в бардачок, и хватает рюкзак с заднего сидения. — Привет, Шон. — Ты выглядишь как дерьмо, друг. Они пожимают друг другу руки, но колючий ветер быстро заставляет их убрать кисти в теплые карманы. Всю дорогу от парковки до лекционного зала Гарри делает вид что слушает, что-то про спортивные достижения Шона, что-то про девушку Синди, и ее подругу Мэгги, с которой Стайлс обязан познакомиться. Гарри слушает и кивает. Скрывая за дружелюбной улыбкой тошноту, которая не перестает его мучать уже несколько дней. Все те дни, которые он занят поиском. Может, это недосыпание, но скорее всего — волнение. Что будет, когда Гарри найдет. А он найдет — никаких сомнений в этом у него не возникает. Но что будет дальше? Зачем все это? Будут они учиться друг у друга? Будут вот такими приятелями, какими Шон думает, являются они с Гарри? Будут вместе убивать? Создавать? Гарри не знает. И он не уверен, что хочет знать, но остановиться уже не может. — Ты меня слушаешь, чувак? Гарри вздрагивает, будто очнувшись от быстрого сна, и потирает виски. Он не может сидеть на лекции. Он должен закончить. — Прости, я что-то неважно себя чувствую. — Выглядишь тоже хреново. Отвезти тебя домой? — Я сам доберусь, спасибо. Передай профессору Картеру, что я сдам конспект на следующей лекции, ладно? — Да, конечно. Гарри смотрит в обеспокоенные глаза Шона и удивляется, откуда такие чувства к постороннему человеку берутся у людей. Забота, дружба, любовь, преданность. Что это такое? Может, у Гарри получится узнать, когда он полностью откроется, когда не нужно будет скрывать? Он надеется на это. Почти бегом Гарри добирается до машины, запрыгивает на водительское место, тут же доставая список имен. Он не поедет домой. Он будет искать.***
Удивительно, как просто можно затеряться в большом городе, скользить по его переполненным улицам, вдыхать его запах, сливаться с ним, превращаясь в невидимку. Гарри всегда любил наблюдать за людьми, которые слепо проходят мимо, спеша по своим делам, не замечая ничего дальше своего носа, не замечая его хищного, голодного взгляда, случайно брошенного из-под козырька кепки. Но сегодня он не отрывает глаз от одного единственного человека. Он изучает. Каждое движение, каждый шаг, каждую улыбку, пытаясь уловить то единственное, едва различимое. Деталь, мелочь, которая позволила бы понять. Какой-то мужчина задевает его плечом, но Гарри не замечает этой боли, не слышит злобно брошенных в его адрес ругательств. Он словно хищник, полностью поглощен своей целью. Уолт Трэверс — банковский служащий, примерный семьянин, унаследовавший симпатичный домик в пятнадцати минутах ходьбы от места, где были найдены части тела, оставленные подражателем. Он идет на обед, увлеченно болтая по телефону, а лучезарная улыбка не сходит с приятного лица. Но Гарри не дает внешности обмануть себя, ведь это может быть всего лишь отлично сидящая маска, которую он скидывает, выходя на охоту. Гарри жадно вглядывается в его фигуру, а в голове один за другим повторяются вопросы. Его ли руки по локоть в крови? Его ли идеально выглаженные, белоснежные рубашки пропитываются алым? Его ли сердце начинает ускоряться, стоит только услышать вопли замученных девушек? Гарри уверен, что нет. Он хочет вычеркнуть его из списка, провести четкую линию поверх его имени, но необходимо убедиться окончательно. Чтобы не осталось сомнений, что он не держит в подвале заброшенного дома прикованную девушку, не уезжает на поиски жертвы пока его жена спит крепким сном, накаченная снотворными, которые он умело подмешал в чашку чая. Не оставляет кровавые послания, желая познакомиться с Гарри. Проникнуть в дом не составило труда — люди уверены, что никто не посмеет вторгнуться в их жилища, в их крепость. Глупо. Пара простых манипуляций с замком и хищник уже внутри, выискивает — незамеченные капли крови на одежде, вырезки из газет, оставленные трофеи. Но в этом доме ничего не было, ни малейшего намека, связывающего Уолта со способностью убить. Поэтому Гарри продолжает следовать за молодым человеком, продолжает искать зацепки. Ему нужно заглянуть в его глаза, чтобы убедиться, что он не тот, кого так отчаянно хочется найти. Двери дешевого ресторанчика открываются, и Гарри вдыхает аппетитный запах свежеиспеченных булочек. Он снимает кепку, направляется за соседний от Уолта столик и тут же принимает меню от любезной официантки, слегка касаясь кончиками пальцев ее кисти, задыхаясь от ударившего в голову желания. Он голоден. И ни одно блюдо из меню не способно утолить этот зверский голод. Гарри заставляет себя отвести взгляд от девушки, которая слегка покачивая бедрами, отходит к другому столику. Он пришел не за этим. Нет. Он не ищет новую жертву. Сегодня у него другая цель, и ему нужно как можно скорее добраться до нее, разгадать загадку, потому что совсем скоро голод станет слишком сильным, и Гарри не сможет его контролировать. Этого он допустить не должен. Совсем скоро ему нужно будет убить. — Выбрали что-нибудь? Гарри беглым взглядом осматривает меню и переводит взгляд на официантку. Прекрасные светлые волосы собраны в высокий хвост, скромно подкрашенные губы растянуты в широкой улыбке, а в ушах блестят маленькие сережки. Гарри чувствует, как его живот скручивается в тугой узел, а во рту пересыхает. Ему нужно убить. — А что вы могли бы предложить? Хочется чего-то… Сладкого. Как запекшаяся кровь на твоих разорванных губах. Официантка смущенно хихикает и собирается ответить, но тут Гарри слышит голос с соседнего столика. Он словно выдергивает его из минутного помутнения, напоминая о цели. — Вы должны попробовать их вишневый пирог. Ради него хожу сюда уже больше года. Глаза Уолта ярко голубые, открытые, невинные, не таящие в себе никакой тайны. Или Гарри только кажется? Не такие ли глаза у него самого? — Привет, — он внимательно смотрит на собеседника, пытаясь уловить изменения в его лице, после такого простого, но очень важного слова. — Благодарю за совет, — но тот лишь с улыбкой кивает и возвращает все свое внимание к телефону. Не он. — Тогда решено. Кусочек вишневого пирога и американо. — Сейчас принесу ваш заказ. В ожидании Гарри прокручивает каждую деталь своих поисков в голове. Это сложнее, чем он думал, но даже неудачи, следующие одна за другой, не ломают его уверенности. Он узнает подражателя. Официантка приносит пирог и кофе, а Гарри старается не смотреть на нее. Делает глоток обжигающе горячего напитка и достает из нагрудного кармана сложенный лист бумаги и ручку. Проводит жирную линию поверх имени Уолта и опускает взгляд на строчку ниже. Скоро мы встретимся, Луи Томлинсон.