Massive Attack — Angel
Приветствие зависает в комнате, тонет в давящей на уши тишине. Темнота ночи больше не окутывает своими холодными руками, она уступила место режущему глаза свету. Сидящий человек молча наблюдает, изучает так быстро сменяющиеся эмоции на лице вошедшего: удивление, настороженность, страх, радость, восхищение. А мраморно-белый цвет его кожи кажется еще светлее на фоне темного кресла. Во взгляде голубых глаз больше нет лживой заботы, с которой он смотрел на посетителей бара, нет опасной стали, с которой он выходил на улицу. Теперь его глаза горят. И этот огонь безумен. Луи нетерпеливо переминается с ноги на ногу, не решаясь подойти ближе. Тёмный взгляд незнакомца запрещает: полные настороженности глаза сканируют его с ног до головы, и в полном молчании, в тишине, в которой даже не бьются сердца, Луи нервно усмехается. Губы сами складываются в эту полуулыбку, смешок звучит слишком громко для замершей тишины. — С ума сойти! — Он громко выдыхает и хватается за голову. — Ты пришел! Луи делает шаг ближе. Ему хочется дотронуться, поверить, что это не измученный ожиданием разум вырисовывает в голове желаемое, что это реальный человек, из плоти и крови. Человек, которого он так ждал. Смех то и дело срывается с его губ, в следующую секунду сменяясь серьезным выражением лица. Попытки контролировать себя проваливаются, как всегда. Гарри поднимается с кресла, смотрит на Луи сверху вниз, не отводит глаз ни на секунду. А Луи подходит совсем близко, протягивает руку и сжимает предплечье незнакомца, облегченно выдыхая, а улыбка на губах становится более уверенной. — Поверить не могу, все получилось. От касания внутри все сжимается, неприятно, и Гарри одергивает руку, приоткрывает рот, но тут же сжимает губы в тонкую линию — Луи смотрит на него своими кошачьими глазами, и будто обещание в этом взгляде, будто яростная, громкая мольба. Гарри понимает, он тоже хочет быть услышанным. Но сейчас он теряется в сомнениях. Стоило ли показывать свое лицо? Стоило ли так быстро сближаться или лучше было наблюдать, прячась в тени? Луи Томлинсон опасен. Слишком импульсивен, слишком неаккуратен. Его поведение, оставленный недалеко от работы труп, окровавленная рубашка, так неряшливо брошенная на полу ванной комнаты, все говорит о том, что нельзя подпускать его близко. Это может стоить ему жизни, свободы. Шанс передумать у него еще есть. Шанс не сближаться. Нож, дожидающийся в кармане куртки нужного момента, сможет быстро помочь ему избавиться от проблемы, от искушения. Но его голос режет напряженную тишину, а нож остается в кармане. — Тебя было не трудно найти. — Я так рад познакомиться! Так хочу узнать тебя! Луи протягивает ладонь для рукопожатия, но Гарри лишь на секунду переводит на нее взгляд и, отступая на шаг назад, возвращается к глазам. — А я хочу узнать, почему ты решил, что имеешь право подражать мне? В его голосе неприкрытая угроза, а на лице Луи довольная ухмылка. Злость, такая же, какую он испытал, увидев по новостям о приписанном ему трупе и наглом приветствии, возвращается. Проникает внутрь вместе с безумием голубых глаз. Гарри привык читать лица людей, знать каждый их следующий шаг, каждое решение, которое они примут, понимать их желания, страхи. Он впервые не знает, чего ждать от человека, стоящего напротив. — Хочешь воды? Может, поможет тебе расслабиться. — Я хочу услышать ответ. Зеленые глаза прожигают насквозь, но Луи это нравится. Нравится это повисшее между ними напряжение, оно, словно легкий разряд тока, приносит телу удовольствие. Нравится эта легко уловимая опасность, исходящая от незнакомца. Он пытается напугать. Только Луи не боится. — Я хотел привлечь твое внимание, — он пожимает плечами, словно это то, что не требует объяснений. И смешок вновь срывается с губ, потому что он вспоминает ту пропитанную кровью ночь. — И это было очень весело! Но довольно тяжело. Все, что ты делаешь с этими девушками… Признаюсь, я очень впечатлен, это не мой стиль, конечно, но это… Сводит с ума! Как ты проделываешь все это с их телами? И почему? Хотя нет, не отвечай, — он говорит быстро, путается в своих мыслях, эмоциях, а Гарри еле сдерживает раздражение. — Ты должен рассказать мне все по порядку, я хочу знать о тебе все! Так что насчет воды? Я умираю от жажды. Луи быстрым шагом идет в сторону кухни, а Гарри его не останавливает. Мысли в голове сводят с ума, решения, которые хочется принять, сменяются слишком быстро, а холодная сталь ножа приятно касается кожи, остужает, помогает сконцентрироваться. Желание убить выделяется среди остальных. Не просто убить — наказать. Показать ему, на что он способен. Дать ему почувствовать всю ту боль, которую чувствуют его жертвы. Превратить в нечто совершенное. — Я не думал, что ты так молод. Приглушенный голос сливается с шумом воды, отвлекает Гарри от этих мыслей, и рука выскальзывает из кармана, оставляя нож. Луи заставляет нервничать, терять контроль над собой. Гарри это не нравится, но любопытство побеждает, пока. — Прости, что разочаровал. — Нет, не разочаровал, — Луи возвращается в комнату, держа в руках стаканы с водой, и протягивает один Гарри. — Я приятно удивлен. Он оглядывает Гарри с ног до головы, до сих пор не может поверить в происходящее. Гарри берет стакан, бросая на него недоверчивый взгляд, и ставит на столик, а Луи тихо смеется над его осторожностью. Что ж, доверие требует времени. — Итак, я хочу знать всю историю. Когда ты начал, что ты чувствовал, когда убивал в первый раз. Все! — руки дрожат от возбуждения и нетерпения. — Нам надо узнать друг друга, прежде чем мы начнем работать вместе. — Работать вместе? — удивленно вскидывает брови Гарри. — Да! — а Луи почти кричит, сдержать эмоции не получается, да он и не хочет. — Я так долго тебя ждал! Представь, как мы теперь повеселимся! Одним быстрым движением Гарри толкает Луи к стене, прижимает своим телом, лишая возможности двигаться, а стакан с пронзительным звоном разбивается о пол. Злость резко вырывается наружу. Ощущение, словно с ним играют, приводит в ярость. Веселье — вот что для Луи убийство! Гарри надеялся, что Томлинсон сможет понять его, но он другой. Наглый, самовлюбленный, глупый. Это вопрос времени, когда он попадется в руки полиции, не успев смыть кровь со своих рук. Гарри не может так рисковать, он выхватывает из кармана нож и приставляет к покрывшейся мурашками коже шеи. Вот только Луи продолжает ухмыляться, словно его забавляет происходящее. — Кем ты себя возомнил? С чего ты взял, что нужен мне? Гарри шепчет, а Луи впивается ногтями в собственные ладони, ловя каждое его слова, наслаждаясь исходящей от незнакомца злостью, наслаждаясь исходящей от его руки болью. — Давай же, чего ты ждешь? — Луи двигается навстречу, и лезвие давит на кожу все сильнее, окрашивает ее красным. Но боль не в силах погасить огонь, который незнакомец зажег в нем своими действиями. — Ты не хочешь меня убивать, иначе я был бы уже мертв. Но я нужен тебе. — Луи кладет свою руку поверх руки Гарри, в которой он крепко сжимает нож, и это касание током отдается в обоих телах. — Я нужен тебе так же, как ты нужен мне. Ты устал от одиночества, поэтому ты пришел ко мне. И я обещаю, теперь ты не будешь одинок. И Гарри останавливается, дыхание замирает, а в голубых глазах плещется безумие и что-то еще. Желание, мольба, отчаянное одиночество. Гарри может убить его, приложить еще немного усилий и почувствовать тепло его крови. Но он не хочет. Здравомыслие уходит на второй план, уступая место безрассудству. Гарри позволяет Луи забрать нож, и тот бросает его на пол. — Ты можешь доверять мне. Знаю, это тяжело. Знаю, что я странный, — Луи морщится, когда произносит это слово, и Гарри это до боли знакомо. — Но если бы ты научил меня… Если бы… Позволил быть рядом. Научить. Это может сработать, если только можно научить собранности, внимательности, и, самое важное, контролю. Тогда, это могло бы сработать. Тогда, Гарри не придется быть одному. Он быстро поднимает нож, возвращая его в карман, и поворачивается к входной двери. — Я свяжусь с тобой позже. — Скажи свое имя. И, уже выходя из квартиры, прежде, чем скрыться за дверью, он тихо произносит: — Гарри. И понимает только одно — все это слишком рискованно.***
Страх перед неизвестным усиливается с каждым днем, проникает в вены, смешивается с кровью. Страх услышать об очередном истерзанном трупе, об очередной изуродованной жизни выпивает оставшиеся силы, мешает спать, работать. Мешает жить. Безутешные матери, страдающие мужья, топящие горе в алкоголе отцы. Монстр убил не одиннадцать человек, нет. Гораздо больше! Искалечил судьбы многих семей, отнял самых близких. Стивенс закрывается в своем кабинете, отрезает гул голосов, прячется в собственных мыслях. Ему задают слишком много вопросов, на которые у него нет ответов. Монстр молчит, выжидает. Только чего? Почему после столь наглого заявления о себе он решил успокоиться? Или он готовит что-то по-настоящему ужасающее? Никогда еще он не чувствовал себя таким бессильным. Окруженный фотографиями убитых девушек детектив прячет лицо в ладонях. Жестокость давно пропитала его жизнь, но ни одного дня в своей жизни он не испытывал такого страха. С тяжелым вздохом он открывает верхний ящик стола и достает толстый старый блокнот. Мягкая кожа приятно касается пальцев, и он улыбается, вспоминая, с какой улыбкой Оливия подарила его. Тогда еще листы были нетронуты, пахли новизной, свежестью, чистотой. Сейчас они пахнут кровью. Испещренные мелким почерком, они впитали в себя ужасы многих дел. И все они были рано или поздно раскрыты, а преступники брошены гнить в тюрьме. Но ни одно дело, ни один убийца не вселяли такого отчаяния. Блокнот заполнен личными заметками, догадками, которыми пока ни с кем не хочется делиться, еще рано. Детектив открывает последнюю страницу, берет ручку и внимательно прочитывает каждую написанную фразу. Убийство в доме жертвы Расчлененный труп Смерть от удара ножом Слишком много несовпадений. Слишком много отхождений от правил. Другой почерк. И либо убийца играется с ними, либо ему приписали чужую заслугу. Стивенс морщится из-за этого слова и склоняется ко второму варианту. Все, начиная с места убийства, не похоже на Монстра. Все его жертвы бесследно исчезали минимум за пять дней до смерти, и в их домах не было ни намека на присутствие похитителя. Каждый раз бедных девушек, изломанных, превращенных в какие-то безумные экспонаты, находили в отдаленных от людей местах. Все они умирали в мучениях. Детектив переводит взгляд на стенд с фотографиями жертв и тут же записывает догадку в блокнот. И если раньше сомнений было много, то теперь их почти не осталось. Подражатель Ученик Последняя, убитая в субботу жертва, в пятницу была еще на работе. Умерла от ножевого ранения в грудь, в собственном доме. И только потом убийца распилил ее на маленькие кусочки и отвез в пригород. Он бросил остатки тела так, чтобы его быстро нашли. И это приветствие… От него кожа всякий раз покрывается мурашками, и не потому что оно вырезано на лбу. В этом деле гораздо больше тошнотворных деталей. А потому что он уверен, что послание адресовано не полиции. И это пугает до чертиков. Их двое Что будет, если два психа объединяться? Стивенс больше всего на свете хочет оказаться неправым, но он вновь сверлит взглядом доску с фотографиями всех жертв, и последняя укоризненно смотрит на него в ответ. Шеф полиции врывается в кабинет без стука, застает Стивенса врасплох. Детектив вздрагивает и отводит глаза от фотографий, наконец убирая с поля зрения застывшую в глазах боль. Только переживания все равно отражены на его уставшем лице, и сочувствующий взгляд лейтенанта Грэйсона легко заметен. — Здравствуй, Фрэнк. Шеф Грэйсон, полноватый, лысеющий мужчина, проведший больше половины своей жизни в этих стенах, выглядит так же измученно. Это дело не дает покоя всем. — Привет, шеф. Чем могу быть полезен? Он медленно ходит вдоль стен кабинета, рассматривает висящие на стенах грамоты, словно видит их впервые. И Стивенс уже знает, что тема разговора будет неприятной. — Пресс-конференция, — Стивенс шумно набирает воздух, но до того, как он начинает спорить, шеф останавливает его взмахом руки. — Я знаю, что мы это обсуждали. И я помню, что обещал ограничить твое общение с журналиста, но им нужен ты. — Плохая идея, — качает головой детектив. — Фрэнк, это не просьба, — Грэйсон замирает у стэнда с фотографиями, хмурится и потирает переносицу. Смотреть на них невыносимо. — Завтра ты должен будешь провести пресс-конференцию. Они имеют право знать. — Знать что? -вскакивает со своего места Стивенс. — Что у нас ни хера нет? Что мы сидим, протирая штаны, в кабинетах и молча ждем следующего убийства, надеемся, что на этот раз Монстр проколится и не оставит нас в дураках. Это мне сказать журналюгам? Лейтенант приближается и кладет свою руку на плечо Стивенса, ободряюще сжимая, а детектив замечает синяки под его глазами. Спать не может никто. — Фрэнк. Люди напуганы, им нужно знать, что мы делаем все, что в наших силах, чтобы поймать его. — Почему я? — выдыхает он, устало закрывая глаза. — Ты более коммуникабелен, чем я. Ты шеф полиции. — Им нужен главный по делу. Тот, кто был на каждом месте преступления. Кто видел все ужасы своими глазами, — Грэйсон кивает в сторону фотографий. — Им нужно просто взглянуть на тебя, чтобы понять, что мы не сидим, сложа руки. — Я так дерьмово выгляжу, да? — Не то слово, — усмехается он. Грэйсон садится в кресло, а Стивенс возвращается на свое место. Оглядывая кабинет он озвучивает то, чего так отчаянно хочется в последнее время. — Каждый день думаю бросить всё это к чертям и свалить. Кабинет, которого он так долго добивался, стал ненавистным. Непрекращающиеся дела, труп за трупом. Жестокость и боль бесконечны, а усталость тяжелым грузом давит на плечи. — Ты никогда этого не сделаешь, потому что ты лучший коп из всех, кого я знаю. — Но я не умнее этого урода. Ладонь скользит по столу, пальцы очерчивают края блокнота. Стоит ли поделиться своей догадкой с шефом? Стоит ли озвучивать это страшное предположение? — Ты поймаешь его. Стивенс думает, что не стоит, нужно самому до конца поверить в это, но фраза вырывается помимо воли: — Мне кажется, он не один. — Что? — Я думаю у нас два убийцы, Мэтт. Лицо шефа приобретает серый оттенок, а все тело будто пронзает ток. Он выпрямляется и сверлит Фрэнка глазами. — Стоп, стоп, стоп. Эта версия обоснована? — Это лишь мое предположение, но я не помню, чтобы когда-нибудь чутье подводило меня. — Я уверен, эта версия интересная, и я очень хочу ее услышать, но завтра ни слова об этом. Ни слова, Фрэнк. Паники хватает и с одним убийцей. Если люди будут думать, что их двое, начнется настоящий хаос. — Я и не думал давать это журналистам, — раздраженно замечает Стивенс. Он с удовольствием никогда бы больше с ними не пересекался. — Но ты должен знать. Я думаю поделиться своим предположением с ребятами. Возможно, если мы посмотрим на все эти убийства под другим углом, мы сдвинемся с мертвой точки. — Двое? — Грэйсон недоверчиво хмурит брови, а Стивенс пожимает плечами. — Лучше бы ты был не прав. — Я знаю. Стивенс вертит в руке карандаш и смотрит в спину уходящему шефу. — Будь готов завтра к одиннадцати. Во втором ящике стола лежит пачка сигарет, детектив достает ее, вертит в руках и бросает на место. Желание бросить работу разгорается с новой силой.***
С каждой ночью становится все холодней, но Луи это нравится. Он любит холод. Любит его кусающие поцелуи, это немеющее ощущение на коже. Он выходит навстречу ночи и темноте, и чувствует себя уютнее, чем в теплом баре. И хочется кричать. Срывая голос, сдирая горло в кровь, только бы выплеснуть восторг происходящего. Иначе он взорвется, окрасит окровавленными ошметками своего тела ночную улицу. Но Луи делает глубокий вдох и ведет себя хорошо, незаметно. Он уверен, что Гарри ведет себя именно так. Гарри. Когда дверь за ним закрылась, Луи чуть не сошел с ума. Сделать вдох получилось с трудом, потому что эмоции разрывали его тело на кусочки, а небольшой порез от ножа пульсировал такой приятной болью. Луи проводит по шее рукой и хищно улыбается. Действия Гарри заводят, его неприступность, мрачность, юность. Жестокость, прячущаяся за прекрасной оболочкой, властный голос, прячущийся за тихим хриплым шепотом, смерть, прячущаяся за сияющими зелеными глазами. Все в нем манит, и Луи, словно глупый мотылек, готов лететь на его огонь, готов сгореть заживо ради новых ощущений. Остается только надеяться, что это ожидание не затянется, Луи вряд ли выдержит теперь. Теперь, когда он видел Его, когда говорил с Ним. Он идет по ночным улицам, не замечая ничего вокруг, ни шума, доносящегося из дешевых ночных клубов, ни ярко мигающих вывесок, ни пьяных парочек, ни тихо следующего за ним молодого человека. Холод пробирается под куртку, и руки дрожат. Луи пропускает поворот к дому, уснуть не удастся в любом случае, прогулка должна помочь справится с творящейся внутри бурей. Шум вокруг стихает, когда он сворачивает прочь от оживленных даже в такой поздний час улиц. Тусклые фонари слабо освещают переулок, позволяют ночи господствовать здесь, и Луи проводит пальцами по холодным кирпичным стенам, думая только о своем новом знакомом, об ужасе, который они поселят в сердцах людей. Только грубый толчок отвлекает его от таких приятных мыслей. Луи уверен, это какой-нибудь пьяный бомж, пытающийся ограбить одинокого человека. Глупо, не на того нарвался. Он резко разворачивается, готовый дать отпор, и замирает. — Ты не внимательный, Луи Томлинсон. Я иду за тобой от самого бара. Кожа покрывается мурашками от этого тихого голоса. В нем легко прослеживается раздражение, но Луи лишь пожимает плечами и улыбается. — До сих пор под впечатлением от нашей вчерашней встречи, — он уверен, что если бы было светло, он смог бы увидеть румянец на этих щеках. — Не ожидал увидеть тебя так скоро, Гарри. Луи непроизвольно делает шаг вперед, желает быть ближе, но Гарри отступает. — Я потратил очень много времени на поиски тебя. И я… Мне нужно, — он медлит, словно боится озвучить свои желания, но Луи прекрасно его понимает. — Убить? — он улыбается. И видит ответную улыбку. — Моя машина припаркована недалеко от твоего дома, — Гарри возвращает серьезное выражение лица, но больше не отходит от Луи, позволяет ему идти рядом. — И у меня есть одно условие. — Я весь во внимании. — Ты должен слушаться меня. Делать то, что я говорю, и не задавать вопросов. — Обещаю, босс. Луи говорит шутливым тоном, но кожа покрывается мурашками, и виной тому не ночной холод — голос Гарри, его уверенный, не терпящий споров тон. Луи слышит бешеное биение своего сердца и сдерживает нетерпеливую дрожь своих рук. — Пора хорошенько повеселиться.