Мне с тобой хорошо

— Когда-нибудь это закончится. Они сидят напротив друг друга, сдвинув кресла чуть ближе обычного; их взгляды сосредоточены в общей точке: на лёгких всполохах пламени, окрашивающих чрево камина оранжевой теплотой. Огонь притягивает — как и всё, способное обогреть. — Что — это? — Не поворачивая головы, Джон откидывается на спинку кресла. Вечер был долгим, немножко шумным, и сейчас, когда все наконец разошлись, унося с собой ощущение приятного хаоса, ему не хочется нарушать тишину; хочется просто существовать — рядом с Шерлоком. И смотреть на огонь. Шерлок вздыхает, но не раздраженно — Джон, неужели так сложно понять? — а с оттенком обреченности и печали, словно приняв неизбежное, он продолжает грустить. — Это, — плавным жестом Шерлок обводит гостиную. — Эмм… — тянет Джон, глядя на неприбранный рождественский стол. Он и правда не понимает, чем вызвано ностальгическое настроение Шерлока, ещё недавно такого оживленного и полного оптимизма. — Всё когда-то кончается, разве нет? А потом начинается что-то другое. — Вот именно — что-то другое, — Шерлок бросает в его сторону взгляд — короткий и острый. — Ты знаешь, что выглядишь глупо, когда принимаешься философствовать? — Теперь он действительно раздражен и резко поднимается с кресла. — Я говорю о чём-то конкретном, Джон, сиюминутном: об этом вечере, о… нас. — Шерлок отходит к окну и смотрит в него долго и пристально. А потом произносит: — Иногда мне кажется, что всё давно уже кончилось и это просто мираж. Джону тревожно и немного неловко — чувствительные разговоры не приняты между ними. Но сегодня Сочельник, и Шерлок, как видно, позволяет себе слабину. Если честно, Джон не знает, что на это ответить — он не подготовлен ни к откровенности Шерлока, ни к его плохо скрытой тоске. — Ну… Можешь заняться посудой — вряд ли миражи предполагают подобную прозу. Обычно это сады и фонтаны. — Джон… — Шерлок продолжает смотреть в окно. — Я прав, и тебе это известно не хуже меня. Однажды ты окажешься там, за стеклом. А я останусь здесь, без тебя. Я не хочу оставаться здесь без тебя. От напряжения Джон каменеет — каждая мышца его потрясенного тела застывает, впитывая и навеки сохраняя невероятность момента. Он это слышит или… не слышит? Или это тоже чертов мираж без чертовых садов и фонтанов? Шерлок… он — что? Он сказал… Он имел в виду… что? — Это не признание, ты не думай, — Шерлок спешит уничтожить, стереть в пыль и развеять по ветру возможные мысли об этом, и от ровного, спокойного голоса, в котором не осталось даже отголоска печали, озарение, слишком робкое и несмелое, чтобы заявить о себе, тут же прячется, юркнув в самую глубину — туда, где у Джона хранится так много секретов. — Рождество, время лёгкого опьянения и… И только. Джону очень хочется оказаться к Шерлоку ближе — очень близко — и сказать, что это не так. Заверить, убедить, что он никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах… Но лучше не разрушать миражи, если не хочешь оказаться в пустыне. Особенно, если ты ни в чём не уверен. Поэтому он говорит так же ровно и так же спокойно: — Я и не думал. С чего бы? — Вот и прекрасно. — Шерлок поворачивается, улыбается и потирает руки: — Итак, займемся уборкой? Или сначала чай? Я бы не отказался. Расслабься, Джон, всё хорошо, звучит в его голосе. — Да-да… — рассеянно отвечает Джон. — Конечно. Одну минутку. Но он не может расслабиться, он продолжает сидеть в своём нагретом уютном кресле, слушая, как в кухне закипает вода. Должен ли он поверить — поверить в такое чудо…