°°°
Разговор с матерью прошел не так плохо, как я ожидал. Конечно, она никогда не любила особо Трис, но даже смогла смириться с моим выбором и наладить с ней общение. Тем не менее, этого недостаточно для искренней скорби, или счастливого принятия девушки обратно, особенно если для этого надо бросить беременную невесту. Зато, любви Эвелин ко мне достаточно, чтобы сцепить зубы и дать добро на использование лабораторий и денежных средств Эрудиции для выведение новых антинеопластичных лекарств, которых не хватает для комплексной терапии рака. Это очень сложный и, в норме, длительный процесс, но у нас слишком сжатые сроки, чтобы откладывать хотя бы на день. Трис сейчас находиться в реанимационном отделении больницы под ШВЛ и капельницами. Словно без этого не было понятно, что времени у нас в обрез. Но, судя по активным уговорам врачей, которые ее туда завезли из нашего дома, а в последствии не пускали меня к ней — ее состояние нормализовалось, так что совсем скоро она окажется в палате, где я смогу ее навестить, а потом и вообще забрать домой. А после — снова отвезти в лабораторию Эрудитов, где ей точно спасут жизнь. Я уже уведомил Калеба о новой маленькой победе, так что он могу не переживать о лишних заминках — парень даже умудрился выйти на след Кары, которую никто не видел уже много лет, и вызвать ее участвовать в нашем маленьком, но жизненно важном эксперименте. У меня сейчас достаточно крепкая Эрудическая поддержка. Из моей груди вырывается неосознанный вздох, когда я смотрю на часы. 11:04. Ладно, дам этим беспомощным врачишкам время к часу дня, а после сделаю все, чтобы ее увидеться. В таком случае у меня есть лишних два часа, чтобы проехаться к Яме и успокоить нервы. Из нынешнего больничного квартала — в прошлом фракции Эрудитов — есть несколько способов добраться к штаб-квартире, возле которой мы и нашли свое временное убежище с Зиком. Пока наша прошлая фракция была в стадии ремонта и переоформления в более безопасное место, мой друг решил, что целый дом, от которого тоже надо добираться в остальные уголки города на товарных поездах, но зато можно увидеть стеклянные, черные обрывы, что остались от верхних этажей Бесстрашия — это идеальное убежище. Шона автоматически должна была жить с Зиком, ведь еще не стала полноценно на ноги, а вот Кристина просто слишком боялась одиночества и, тем более, сквозящего холода между нами и Трис, с которой мы жили вместе в районе, который не затронул ремонт. Моя радость, что она осталась жива лишь ненадолго перекрыла обиду за нарушенное обещание. Снова появились ссоры и непонимания, которые порождали желание отдалиться, исчезнуть — все что угодно, лишь бы не видеть лицо, что напоминает о колоссальной боли. Именно поэтому я в скором времени прибежал к друзьям на ночевку, а они выделили мне комнату под постоянную жизнь. Не уверен, сколько дней я протянул в ужасном состоянии самобичевание и злости, но, когда блондинка появилась на пороге все снова изменилось. Никто даже не обсуждал, собирается ли она оставаться — Шона просто показала ей пустую комнату, которая изначально и планировалась под Трис и объявила, что рада, что наша маленькая компания снова в сборе. Ну а моя возлюбленная даже не смогла свою первую ночь провести в собственной постели — я тут же перенес ее на второй этаж, чтобы высказать свои извинения. И так больше и не отпускал ее, прямо до этого злополучного ухода. Конечно, с того времени все изменилось — по городу даже пустили пассажирские поезда с сиденьями, для перемещения горожан, но мне все равно больше по душе дожидаться товарняк, в который нужно запрыгивать на бегу. Моя рука привычно хватается за метал и я, выполнив полуоборот вокруг своей оси, оказываюсь внутри вагона. Ветер, что играется с моими волосами, приносит немного облегчение, остужает огонь, который пытается сжечь изнутри мое сердце и голову, а равномерное покачивание действует как колыхание коляски для младенца. Что-то бесконечно меняется, а что-то бесконечно постоянно. И я так хочу, чтобы мой союз с Трис оказался вторым. Наверное, я задремал на время этой поездки, ведь мне неумолимо быстро надо уже выпрыгивать с вагона, группируясь перед ударом об землю. Мой мозг так и не успевает включиться, пока ноги несут на всех парах в сторону длинных, темных коридорах, где я когда-то смог скрыться от отца и начать свою новую жизнь. Теперь эта страница истории кажется настолько давней и потерянной, что даже тоскливо немного. Но автоматизм не дает мне остановиться ни на улице, ни на ступеньках, ни даже пробегая мимо своей старой квартиры. Четко к Яме. Наверное, это самое нетронутое место не то что во всем Бесстрашии — во всем Чикаго. Именно в этом месте я когда-то скорбел о неправдивой смерти Амара, о настоящей смерти Марлен. Где когда-то я сказал Трис, что она прекрасно выглядит, когда перебрал с алкоголем. Где спас ее от других неофитов-переходников. Где когда-то признался о том, какая фракция мне выпала на самом деле. Где произошло столько смертей и радости. Но эта вода, что так и мчится бешенным потоком, огражденная только тем же старым забором, — эта вода все смыла. Я усаживаюсь на самый край, свесив ноги над пропастью так, чтобы брызги касались лодыжек. Сколько времени я когда-то провел здесь, размышляя о правильности своего выбора? Только спустя пять лет я могу отпустить эти терзание полноценно. В жизни вовсе нет ошибок. Чтобы не происходило — все правильно. Все ведет нас к тому исходу, что нужен нам больше. И то, что казалось мне трусостью оказалось храбростью. То, что забрало у меня все и всех — подарило куда больше. То, что почти убило, на самом деле подарило жизнь. И сейчас я готов принять все, что происходило на протяжении всей жизни, признать, что так лучше. Главное, чтобы у меня не забрали последнее. Только одну потерю я не смогу принять, как данное. «Бойтесь Бога одного». Вот, что было на стене моей комнаты. Но не той, которая находиться в доме Зика. А той, что была в штаб-квартире Бесстрашия. Я смотрел на нее каждый вечер перед сном, пытаясь вбить эти слова себе в голову, но, отнюдь, не из-за веры в какие-то высшие силы, что могут управлять миром, а просто пытаясь стать кем-то на самом деле бесстрашным. Ведь боятся чего-то одного равно избавиться от остальных страхов. Равно стать практически несокрушимым. Именно так я считал, когда наносил эту надпись на стену комнаты, напротив кровати. Откуда же я мог знать, что один страх все равно способен быть таким сильным и опасным? Быть настолько неконтролируемым. Я устало вытираю лицо, пытаясь подавить ту горечь, что пропитывает каждый сантиметр моей кожи. Когда я вообще перестал контролировать все эти эмоции? Ладно агрессия, что раньше вырывалась из меня при каждой возможности, но эти истерики стают просто невыносимыми, честно. Где тот холодный, сильный, бесстрашный инструктор? Моя голова упирается в железное перило, словно шея отказывается ее держать ровно. Первое признание, касание, поцелуй. Все метания между «нельзя» и «хочу». Все страхи быть раскрытым, все боли потерь и радости приобретений прокручиваются в моих мыслях на ускоренной сьемке. И почему-то они все на вкус, как губы Трис.°°°
Я снова полагаюсь исключительно на свои ноги, которые ведут меня от поезда до больничного района. Звонок Кристины вырвал меня из состояния анабиоза куда раньше, чем я планировал. Она сообщила мне хорошую новость — Трис переводят в обычную палату, из которой она, конечно же, уже стремиться убежать, так что с ней можно увидеться. Радость, вызванная возможностью провести еще немного времени с любимой, смешивается с тревогой перед предстоящим разговором — я должен сообщить ей о новом, опасном, плане лечения, который придумал ее брат, сестра парня, которого она убила и еще кучка врачей и ученых. Он подразумевает в себе несколько операция, постоянный присмотр, введение новых препаратов, тяжелые побочные эффекты и вообще бесконечный риск, на который я должен убедить ее пойти. В случае поражения — последние дни или недели она проведет прикованной к постели. Но в случае победы получит целую жизнь. Целую жизнь рядом со мной. На больничном крыльце меня встречает Кара и Калеб. Эти двое реагируют на меня противоположно: девушка улыбается, протягивая ко мне руки, а парень отступает на шаг назад, очевидно все так же опасаясь, что я выполню свое обещание, которое дал много лет назад, и убью его. — Давно мы не виделись, — даже когда я смотрю на нее сейчас — немного смущенную, но, в целом, расслабленную и даже немного вдохновленную, у меня в памяти стоит ее перепуганное лицо в синяках, та повязка на голове, слезы. И те слова, которые объявляют мне о том, что моя девушка совершила очередную глупость и пошла вместо своего брата, — Я примчалась, как только узнала о происходящем. Кажется, этот долбанный город никогда меня не отпустит. — Ты же знаешь, что я никогда бы не просил отрывать тебя от нормальной жизни и возвращаться в это место, если бы не столь серьезная причина. — Что ты, я совсем не против. Несколько лет в бессознательном поиске мира и решения всех моих душевных проблем были прекрасны, но мне пора вернуться домой. К тому же, — девушка улыбается, когда бросает какой-то двусмысленный взгляд на Калеба, — я за вами ужасно соскучилась. Я лишь киваю ей и подхожу ближе к парню, протягивая к нему руку. Он смотрит на меня напряженно, словно каждую секунду своего времени подсчитывает что-то, но жмет ее, тем самым заключая со мной мирный договор. Он будет длиться ровно столько, сколько бьется сердце у Трис. — Думаю, что нам пора подниматься. Нас ждет длинный и не очень приятный диалог. Кристина сообщила мне, что Трис перевели в 418 палату, которая находиться на четвертом этаже западного крыла здание. Я, конечно, не слишком хорошо разбираюсь во всех этих коридорах, но ведь у меня есть компания из двух Эрудитов, которые раньше здесь работали, так что я просто разрешаю им вести меня через все эти коридоры и повороты. — Четыре, можно кое-что спросить? — в голосе Кары слышится и осторожность, и любопытство, — Насколько я помню, по условиям мирного договора между Джоанной и Эвелин, который они заключили во время перезагрузки Бюро, твоя мать должна была покинуть город. А тут оказывается, что она занимает неплохую такую должность, управляет сектором, что раньше принадлежал Эрудиции… — Да, знаю, что это вызывает диссонанс. Но спустя несколько месяцев попыток Джоанны склеить город во что-то единое у нее просто не осталось другого выбора, кроме как призвать мою мать-изгнанницу обратно. В конце концов все стало явным и вся эта правда об эксперименте, генетически «чистых» и генетически «поврежденных» внесла столько сумбура, что не оставалось другого выбора, кроме как отменить фракционную систему, хоть и несколько мягчимы мерами. Ну а кто мог лучше справиться с этим, если не Эвелин, которая вынашивала свой план много лет? Вот Джоанна и простила ее, взамен получив надежную, хоть и немного жесткую опору. Ей не сразу дали такие привилегии и доступы до важной информации. Она все это время шаг за шагом выстраивала доверительные отношение и показывала свою верность делу. — Интересно, конечно. Возможно, это даже заслуживает уважение. — Кара задумчиво чешет бровь, останавливаясь перед дверью в палату, а Калеб все так же замирает со сконцентрированным лицом. Ясно, что первым должен зайти я. На коридоре, в котором совсем нет окон, исключительно штучное, холодное освещение. А в палате, где нас уже ждет Трис — теплое, солнечное, такое, что заставляет прищуриться и на секунду притормозить, чтобы разглядеть тело девушки, утыканное трубками и проводами. Не лучшая обстановка, чтобы выполнить задуманное.