°°°
Я спускаюсь по узкой тропинке, что почти сливается с каменной стеной. Она ведет к скалам на самому дне пропасти. Обычно этот путь занимал у меня несколько минут, но сейчас я держу на руках хоть и очень легкую, но очень важную ношу, поэтому двигаюсь куда медленнее. Я просто не имею никакого права оступиться. Мы добираемся до относительного плоского камня, где я наконец-то усаживаюсь, но не отпускаю ее из рук. Наоборот — свесив ноги так, чтобы холодная вода омывала мои лодыжки, я крепче сжимаю ее талию, удобнее усаживая девушку на своих руках, и втыкаюсь носом в ямку на ее шее. Когда-то на этом самом месте я боялся к ней прикоснуться, а сейчас могу свободно путешествовать губами вдоль ее синяка, целуя каждый сантиметр кожи, что попадается мне на пути. Конечно, тот трепет, что я ощущал тогда, никогда не забыть, но в этом прелесть исключительно первого момента. Каждый же последующий связывает наши узы крепче, учит вести себя друг с другом так, словно мы части одного целого. Ее рука мягко касается краев моей татуировки, очерчивает ее все дальше, переходя с плеч на спину, где рисует узор по памяти. Татуировка, что обозначает единство всех фракций. Мира, который был выдуман кучкой ученных и представлен нам, как единственно существующий. Который распался на мелкие кусочки, оставив меня с одним единственным осколком. С Трис. — Ты привел меня сюда, чтобы показать, что я теряю? Если да, то я это прекрасно осознаю и маленькая экскурсия не поможет. — Нет. Я просто хотел напомнить, как все начиналось. Возможно, это решение не самое обдуманное и здравое, но ты в любом случае горела желанием вырваться из больничной атмосферы, а я хотел побыть наедине, чтобы никто не мешал тобой наслаждаться. Так что назовем это маленькой романтичной прогулкой, которой нам обоим так не хватало. — я опускаю одну руку ниже, обхватывая ее бедро, немного сжимая его, — Ты все еще считаешь, что пропасть между нами, длинной в два года, непреодолима? — Я еще тогда объяснила, что дело совсем не в возрасте. — она вздыхает и отвлекается от своего рисования по моим мышцам, — Дело в более глобальной разнице. — И какой же? — Ты… Практически совершенный, — из ее губ вырывается тихий вздох, когда я немного прикусываю тонкую шею на противоположной от синяка стороне, — Всегда вызывал бурную реакцию у девушек, что тебя встречали. Даже будучи закрытым и агрессивным, умудрялся собирать восхищенные взгляды представительниц противоположного пола. Меня же сложно даже просто заметить… — Ты все еще так считаешь? Разве моего искреннего восхищения каждым твоим движением недостаточно для того, чтобы поверить в то, насколько ты фантастична? А твой способ мышления и стойкость так вообще делает тебя непревзойденной. — я прижимаю ее маленькое, хрупкое тело к себе, немного опасаясь того, что причиню боль. — Если честно, то я до сих пор постоянно забываю о том, насколько ты сильный, — она пропускает через пальцы мои волосы, которые уже успели значительно отрасти, наматывая по локону, — Столько лет прошло, а у меня все еще сбивается дыхание, когда я чувствую твои мускулы у себя под ладонями. — Ты никогда мне этого не говорила. — Разве? — в ее голосе сквозит искренне удивление, — Ну что же, тогда знай это. Еще с моих шестнадцати лет я испытываю дрожь в теле каждый раз, когда ты меня касаешься. — Ну, в шестнадцать ты дрожала так, что даже я это замечал, — я немного отодвигаюсь, чтобы заглянуть ей в глаза, — Хотя тогда я сам дрожал не меньше. — Что? — она хмуриться, но лукавые огоньки в глазах выдают игривое настроение, — Когда на этом самом месте ты впервые меня целовал, совершенно ничего не выдавало твоей неуверенности. — На тот момент я уже годами практиковался в том, чтобы казаться бесстрашным. — я улыбаюсь ей, вспоминая тот день, с которого все началось. — Но рядом с тобой все мое притворство казалось бесполезным. Все мои попытки притвориться другим человеком — смешными. Я буквально физически ощутил, что могу наконец-то быть искренним. И я все еще это ощущаю. — Поэтому постоянно на меня злился? — она усмехается надо мной, но ради этой улыбки я готов слышать тысячи подобных фраз. — Я злился, потому что не понимал, как можно так халатно ставиться к своей жизни. Как можно не принимать во внимание ее ценность, — я одной рукой перехватываю ее подбородок, фиксируя ее голову так, чтобы она не могла отвести взгляд, — А еще я злился на публику, пытаясь тебя защитить. — А как же желание посмотреть на меня «пробужденную»? Надавить, чтобы увидеть, насколько сильно можно надавить? — Противоречивость всегда имеет право на существование. — я нежно касаюсь ее скул своими губами, очерчивая синяки от какого-то не совсем удачного медицинского вмешательства, наверное, интубации, — Но с каждой минутой, что я проводил рядом, желание защитить тебя ставало все сильнее. И мне кажется, что этот рост продолжается по сей день. — Значит ты не дашь мне сдаться, верно? Не сможешь отпустить? — ее голос почти срывается под конец фразы, — Я знаю, что Калеб и Кара здесь для единственной цели. Что вы попытались найти какое-то еще лечение. — Ты уже однажды дала мне пистолет в руки, даже зная, что я под симуляцией и могу попробовать тебя убить. Сейчас же я прошу дать мне возможность спасти тебя. Разреши мне побороться за твою жизнь. Я не хочу снова терять тебя. Сперва в Эрудиции, когда я на секунду подумал, что они ввели тебе сыровотку смерти, тогда в Бюро, когда Дэвид почти застрелил тебя и никто не нащупал твой пульс, потом после твоего ухода к выдуманному парню. Беатрис, мое сердце просто не выдержит, если я потеряю возможность прикасаться к тебе снова. Трис хватает воздух ртом и я на секунду пугаюсь, что сейчас начнется новый приступ удушья, после которого ее придется отправить в больницу, но это лишь маленькая истерика, которую она постепенно, вздох за вздохом берет под контроль. Ее руки сжимают мои плечи — сперва судорожно, оставляя на спине мелкие царапины от ногтей, но постепенно ослабляя хватку. — Я не хочу тебя мучить, честно, — мое сердце сжимается от боли, но я все равно произношу следующие слова, — Если ты откажешься от лечения, то так тому и быть. Я приму любой твой выбор. — моя рука сама тянется, чтобы вытереть слезу со щеки девушки, — Только твое слово может что-то решить. Я отворачиваюсь, всматриваясь в волны, что разбиваются у скал, так близко к моим ногам. Вода никогда не прекращает свое течение, она просто движется куда-то, сметая все на своем пути. Этот уголок — наверное единственное, что всегда нравилось мне в Бесстрашии. Рев реки заглушает все мысли, дарит то мнимое равновесие, которого всегда мне так не хватало. — Я не хочу жить, Тобиас. — она нервно сглатывает, пытаясь поймать нужную мысль. За эту секунду мое сердце разбивается на тысячу осколков, — Я хочу быть с тобой. Хочу провести каждую свою минуту возле тебя. Хочу детей и семью. Но я так устала бороться. — она аккуратно заглядывает в мои глаза, пытаясь передать все отчаянье, — Я соглашусь на этот последний раунд ради тебя. Но если ничего не получится, то знай, что я бы предпочла еще один полет с «Хэнконг Билдинг». Я хочу пообещать ей, что устрою этот спуск, что мы заведем семью и детей, что сможем пройти через все это вместе и никогда больше не разлучимся. Но вместо этого прикасаюсь к ее губам своими, сливаясь в поцелуе.°°°
Я помогаю Трис удобнее усесться на диване. Меня абсолютно устраивает моя роль — я должен помогать ей передвигаться, постоянно придерживать и беспрерывно контролировать каждый вздох. Я около пяти лет надеялся на возможность беспрепятственно помогать ей во всем и не отпускать, так что сейчас искренно радуюсь такой возможности. — Итак, расскажете мне план моих пыток? — блондинка невесело улыбается Каре, которая уселась рядом с ней в кресле, но отвечает все равно Калеб: — С радостью. — парень делает шаг вперед, оказываясь ровно между своей сестрой и ноутбуком, что стоит на столе, — Я внимательно изучил всю документацию, что отправил мне Четыре. Выходя из данных у тебя 3А степень, что обозначает опухоль, которая прорастает грудную стенку, диафрагму, перикард и левый главный бронх… — Калеб, — в голосе Трис звучит раздражение, — ближе к делу. Я не настолько рада тебя видеть, брат. — Опухоль поражает две доли левого легкого и одну долю правого. Обтурация бронха вызывает приступы, а тот факт, что поражены лимфоузлы — истощение. Судя с данных об операции, большая часть метастаз все-таки была удалена, а значит сейчас основную проблему источают корневые лимфоузлы и пережатый вагус, из-за которого проблемы с сердцем. — Калеб задумчиво прикусывает губу, подбирая слова, — Это плохая сторона ситуации. Но есть и хорошая. — Трис удивленно поднимает правую бровь, но сдерживает комментарии, — Ты знала, что для того, чтобы опухоль выросла на один-два миллиметра ей надо удвоиться приблизительно двадцать раз. В большинстве случаев надо хотя бы семь лет, чтобы диаметр достиг одного сантиметра. В твоем случае за меньше чем год она выросла до двух. — Калеб, я все еще жду хорошие новости. — А потом рост замедлился. После такой скорости развития патологического процесса это даже можно назвать остановкой. Единственное, что известно — те гены, которые повредились во время воздействия сыворотки смерти… Они восстановились. Пластичность твоего генома просто зашкаливает. Я не знаю, каким образом ты смогла это сделать. Что за эксперимент провел тот врач-иностранец…. Но это практически спасло тебя. Нам осталось только изъять те фрагменты рака, которые мешают твоему организму нормально существовать. — И вот на этом моменте мое лечение и остановилось. Одна радикальная операция убьет меня за день. Несколько паллиативных не дадут эффекта и убьют несколько позже. — Одна радикальная, несомненно, принесет большой вред уставшему организму, но… — Ты не можешь удалить мне три пятых легких, часть сердца, все региональные лимфоузлы, нервы и сосуды! — в ее голосе звучит усталось. — Я не могу. Я вообще не врач. Но есть специалист, который готов попробовать. — парень поднимает указательный палец, останавливая следующие пререкания, — Дай мне минуту. Обычно при онкологии легких не пытаются проводить химиотерапию, ведь она не эффективна, но, если попробовать медикаментозное лечение, которое разработано специально для тебя… — парень вздыхает, — От цитостатиков, которые обычно применяются, твое сердце просто остановиться. А вот от антигистаминных… — Тех, которые при аллергии применяются? — мои познания в фармакологии не слишком глубокие, но прожив последний год вместе с девушкой-аллергиком я выучил пару новых слов. — Да, первые пять поколений влияют на h-1, либо h-3 рецепторы, поэтому их уже много десятилетий применяли для этого, но буквально перед началом Войны за чистоту было проведено несколько исследований, которые подтверждают, что h-2 рецепторы напрямую связанны с ростом опухолей. Этот эффект похож чем-то на обычное воспаление — если снять их влияние, то сам организм «очнётся» и поймет, что это инородное, опасное новообразование. — его глаза горят, когда он подходит ближе к девушке, заставляя меня рефлекторно заступить ее, но Калеб лишь тянется за ее рукой, — Ты понимаешь, что это значит? — Трис протягивает ему свой ладонь, сжимая его пальцы. Это секундное движение напоминает наше с ним примирение, — Нам не надо полностью избавляться от всех опухолей. Нам надо забрать те, из-за которых ты можешь умереть в любую минуту, но при этом менее опасные мы можем оставить. Дать твоему организму самому решить эту проблему. — Есть гарантии? Хоть какие-то? — Смотри, — парень полностью игнорирует ее вопрос, включая экран ноутбука, на котором схематически изображены легкие, — Нам надо убрать всего восемь самых крупных опухолей: одну, диаметром три сантиметра, которая перекрывает левый бронх и не дает тебе дышать, еще три, которые размещены по ходу блуждающего нерва, там самым утрудняя иннервацию сердца и остальных внутренних органов, одну в перикарде, чтобы минимально восстановить способность сердца к сокращению, одну в заднем средостенье, ведь она в любой момент может прорасти полностью и испортить наши планы, как и те две, что находятся в правом легком. Тебе очень повезло, что почти все они размещены близко друг к другу, так что… — Повезло? — в ее голосе слышится насмешка, — Ты сейчас серьезно? Ты в этой ситуации пытаешься еще сказать, что мне в чем-то повезло? — Это не то, что я хотел сказал, — парень мгновенно заминается, опуская голову вниз, — Я просто хотел сказать, что это повышает наши шансы на успех. Конечно, с их нынешним размером это будет проблематично, но если нам удастся запустить механизм обратного роста, то это будет более чем реально. Добавить в эту терапию антинеопластические препараты, имунносупрессоры и постоянный присмотр. — И вот тебе очевидный путь к выздоровлению. — Трис хмуро кивает, — Но только при условии, что мой организм выдержит весь этот стресс и внезапный бронхоспазм не убьет меня. — Бронхоспазм — это не так страшно. Особенно внимательно надо следить за твоим сердцем, ведь у него на данный момент повреждена и регуляция, и функция сокращения, и сила выброса. — Калеб задумчиво кликает по кнопкам ноутбука, листая рентгенограммы и мрт-изображения сердца. — Что же, так даже лучше. Быстрый сердечный приступ лучше, чем долгая асфиксия. — она поджимает губы и переводит взгляд на меня, вместо своего собеседника, — Какая вероятность на успех, Калеб? — Если антигистаминные — темная лошадка этого плана — проявят нужный эффект, то больше, чем пятьдесят три процента. — У нас все еще сорок семь процента вероятности отведено на мою смерть от рака? Или осложнения, которые могут приковать меня к постели на всю оставшуюся жизнь, тоже считаются в твоем понимании негативным исходом. — блондинка плотно сжимает губы, а ее взгляд становится безучастным. Эта реакция практически означает «нет». — Я рассчитывал исключительно вероятность выживания. — Калеб рассеянно поднимает глаза на меня, в попытке найти поддержку, но я уже сделал все, что мог. Дальше дело исключительно за ним. — Значит пятьдесят три процента того, что я выживу, хотя, возможно, и останусь овощем. Либо буду навсегда связана узами с аппаратом ШВЛ и кислородной маской. Чудесно. Просто восхитительно. — Трис фыркает, но на ее лице все так же не отражается ни одна эмоция, — Надо бы еще не забывать высокий риск инфекций, к которым я буду уязвима после удаления лимфоузлов. Почему-то об этом ты не спешишь меня предупреждать. — Да, но… — парень окончательно теряет лицо, пытаясь подобрать слова, придумать хоть еще один довод. Но Эрудическая часть его личности просто не в состоянии это сделать. Он устало оседает на пол возле сестры и снова сжимает ее руку, привлекая внимание, — Помнишь, что ты мне сказала в Бюро перед тем, как забрала рюкзак со взрывчаткой и пошла на верную смерть? — Чтобы ты передал Тобиасу, что я не хотела его бросать. — Перед этим, — Калеб издает смешок, — Я не удивлен, что ты не хочешь этого повторять. Но тогда ты сказала, что любишь меня. И я ответил тебе тем же. Я знаю, что ты можешь мне не поверить, но в тот момент я действительно хотел быть достаточно храбрым и сильным, чтобы забрать у тебя пистолет и не пустить туда. Потому что ты моя сестра. Я все еще вижу в тебе девочку, которую надо было подсаживать к верхним полкам на кухне и подбадривать, когда что-то идет не так. Я был плохим братом и почти потерял тебя. — с каждым новым предложением его голос дрожит все сильнее, — Спустя столько лет ты все равно не смогла меня простить. Даже не уведомила, что собираешься умирать. И я заслужил на это, не спорю. — он аккуратно тянет ее за запястья, словно просит повернуть голову в его сторону, но девушка не реагирует, — Но сейчас я готов сделать все, чтобы спасти тебя. Не просто, чтобы отдать долг. А потому что мне нужна эта последняя часть нашей семьи. Можешь не говорить со мной до конца моих дней. Но позволь попытаться спасти тебя, Беатрис. В комнате воцаряется такая тишина, что я могу четко услышать свое ускоренное сердцебиение. Безучастный взгляд блондинки постепенно фокусируется на мне, а потом скользит по парню, что отчаянно сжимает ее тонкие пальцы, но не поднимает головы. — Ладно. Делайте все, что нужно. Я согласна.°°°
Удары становятся менее четкими, так что просто нет больше смысла продолжать. Я вытираю пот со лба, наконец-то отходя от груши. Эта небольшая тренировка помогла немного снять эмоциональное напряжение, так что, кажется, я готов вернуться в больницу, чтобы выполнить оставшуюся часть плана на день. Курс препаратов оказался не настолько эффективным, как того хотелось Калебу и Каре, но несколько уменьшил опухоли, поэтому, подгоняемые ухудшающейся ситуацией с сердцем, мы решили рискнуть и сделать первую попытку операции. Нам пришлось отказаться от первоначального плана и разделить удаление опухолей на два, или, возможно, даже три вмешательства, но это все равно прогресс. Я сажусь на маты, сжимая виски пальцами. Пока моя возлюбленная проявляет максимальную смелость и ложиться под нож, не зная, выдержит ли ее сердце, я проявляю свою слабость и сбегаю в спортзал. Мои мышцы болят от внезапной нагрузки, но осознание того, что тело помнит, как правильно бить не может не радовать. Все эти события, все эти изменения. Все это настолько быстро и одновременно мучительно долго. Когда я возвращался в Бюро из Чикаго, после успешно выполненной своей части плана по спасению города от забытья, была зима. Сейчас разгар лета, но в моей душе все равно холодно, ведь я снова чувствую ту же неопределенность будущего. Чувствую, что пытаюсь бороться против самой судьбы. И что злю ее этим. Я еще держу баланс и остатки надежды, еще готов противостоять всем этим бесконечным изменениям и холодным ветрам, что только то и делают, что терзают мою израненную душу. Но долго ли я смогу верить в правильность своего решения? Мне сейчас надо несколько минут, чтобы перевести дыхание, после чего я смогу отправиться за букетом цветов, которые хочу принести Трис до того, как она выйдет из-под наркоза. В планах было еще взять с собой шоколадный торт Бесстрашных, который она так любит, но врач-анестезиолог вовремя предупредил меня об отсутствии аппетита следующие несколько часов, или дней, так что эту часть плана я откинул. Любопытно, что я раньше не дарил ей букетов, но никогда не поздно начать, так что я подхватываюсь на ноги, чтобы точно успеть добраться до того уголка Чикаго, что раньше относился к Дружелюбию, а потом в больницу. Телефонный звонок прерывает мой бег к поезду, заставляя нехотя остановиться. Следующего надо будет ждать еще минут пятнадцать, но это не так критично, как шанс пропустить новости о самочувствии Трис. Я поднимаю трубку, даже не глядя на экран. — Тобиас! — из-за истерического плача у меня не сразу получается идентифицировать девушку, — Тобиас, ее больше нет. Ты слышишь меня? Боже, Тобиас… — мои колени подкашиваются, и я падаю на землю, больше не в силах контролировать собственное тело. — Ее больше нет.