Когда виден край небес...

Впервые было по-настоящему страшно, он слышал, о чем говорили эти нелюди, пока думали, что он ничего не понимает. Но нет, такое терпеть он не был согласен, достаточно было и того, что его принесли неизвестно куда, скрутили в смирительную рубашку и привязали к кровати. Он привык, что за время пребывания в этом центре, что его неоднократно пичкали всевозможными успокоительными, но никогда еще он не чувствовал себя так плохо. Во время своего очередного приступа, когда он всяческими способами пытался вырваться из пут смирительной рубашки, к нему как обычно пришли, но вовсе не врачи, пара санитаров крепкого телосложения скрутили его, вкалывая какую-то сине-зеленую жидкость, в мыслях его в этот момент мелькнуло, что это какой-то новый транквилизатор, слишком же поздно он сообразил, что успокоительные такими огромными дозами не вкалывают. Результат не заставил себя долго ждать, и он не мог припомнить, чтобы ему когда-нибудь было настолько жарко, он сейчас был бы и рад видеть этих амбалов-санитаров, да хоть кого ни будь. Ощущения, что ему будто бы выламывают кости, последовало чуть позже, и мучившая его до этого лихорадка показалась ему не такой уж и страшной по сравнению с тем, что сейчас с ним происходило. Не убежать, не спрятаться, а крики, разрывавшие пустоту палаты, так и оставались неуслышанными. Боль пульсацией разливалась по телу, проникая, казалось, в каждую косточку, всякий раз, будто бы вскрывая только что заживший шрам, обильно поливая его кислотой. Его все трясло, но вырваться было нереально, слезы не переставая текли из глаз, но боль только нарастала, и вскоре стала настолько невыносимой, что на крик уже просто не хватало сил, он только и мог, что беспомощно хватать ртом воздух, упираясь затылком в подушку, сотрясаясь в практически эпилептических конвульсиях. Он молил лишь о том, чтобы поскорей наступила смерть, раз так угодно было его мучителям. И пытался думать о том, что если уж захотели от него избавиться, то зачем выбрали такой изощренный способ?.. Могли бы пристрелить... Разум постепенно как будто бы отделялся от его тела, отрешившись от происходящего... от этого тела, чьи глаза закатились на столько, что были видны только белки... из его уголков рта стекала слюна вперемешку с кровью из прикушенной ранее губы... ему уже было все равно, что никому нет дела до него... ему уже не было дела до этих связанных вместе рук и ноги, которые были прикреплены ремнями к самой кровати. Сейчас он свободней даже чем тогда, когда мог спокойно разгуливать по улицам, не боясь, что кто ни будь, придет и скрутит его в смирительную рубашку. Он будто бы и не он был вовсе, не в своем теле, он мог видеть себя со стороны, эту практически безжизненную тушу, лежащую на кровати, пускающую изо рта пену... Неужели это он?.. Чем же он здесь стал?.. Как такое могло вообще произойти?.. А что... А что если он не сможет вернуться?.. Никогда... Можно же к себе в таком виде прикоснуться?.. Он пытается прикоснуться к собственному лицу, но голова беспорядочно металась по подушке, а пальцы проходили сквозь кожу, и оставался только холод и пустота. Он одернул руку как от электрического тока, в ужасе пытаясь совладать со своими мыслями... Он умирает?.. Нет! Такого просто не может быть! Сколько раз он играл со смертью, но никогда не думал, что она наступит, таким образом, таким мучительным. Он хотел было закричать, но из горла вырывалась лишь пустота. Встряхнуть свое умирающее тело так же не получилось, как и в первый раз, его руки прошли сквозь тело, причинив лишь неприятных холод отголоску его сознание, (он не знал, как по-иному назвать, то, чем он сейчас являлся). - Они банальны, как стереотип о трахающихся кроликах, - тишину, нарушаемую лишь хрипами и редкими вскриками пациента, нарушил скучающий тяжелый голос. Он хотел было хотел усмехнуться на это смелое заявление, как тут же вспомнил, что здесь никого не может быть. Он не решился поднять взгляд, так как, теперь понимал, что даже в его состоянии можно испытывать неподдельный ужас, и все так же стоял, склонившись над собственным корчащимся телом. - Это как смотреть на картину «Крик» множество раз, и пытаться воссоздать первое впечатление. Все слишком вкусно в первый раз, потом же начинает откровенно блевать. Он надеялся, что обращаются не к нему, и если бы он мог сейчас ощущать свое тело, то его ладони бы непременно вспотели. - Балаган! - чужой голос сорвался практически на рык, но этот тон перемешал в себе и злобу и едкую насмешку, что ударило его холодом похлеще, чем прикосновение к собственному телу. - Ты можешь говорить?! Или тебе язык откусили? Цукаса смог лишь испугано сглотнуть, несмело глядя, вырывая из пространства вполне отчетливую фигуру человека, сидящего на краю той же самой кровати, только у самых его ног, упираясь руками в края кровати. Склоненная голова, длинные черные спутанные волосы практически полностью закрывали лицо, серая пижама, висящая на тощем теле, как на вешалке, была изорвана в нескольких местах, ладони же, до взбухающих вен, сдавливали край кровати. Эта фигура на него не смотрела, и уже несколько минут молчала, и ему даже, не без радости показалось, что обращались, действительно не к нему, но ошибся: - Сначала на тебе пробуют новые неразработанные до конца анальгетики, а если выживешь, то, дают шанс, чтобы бы ты послужил науке. Слова Хаяши можно уже разобрать на цитаты. С абсолютно постной мордой рассказывать о таких вещах, как использовать чужую ненужную жизнь во благо науке, а самому улыбаться во все свои тридцать два, имея этих же «ненужных» во всех немыслимых позах, - после этих слов, сказанных абсолютно ровным тоном, будто речь шла о погоде, послышался неприятный смешок, который очень быстро перерос в раскатистый громкий смех, казалось, заморозивший все нутро. При этом плечи говорящего сотрясались, будто бы это сейчас искренне смеялся ребенок. Что-то в интонации говорящего его насторожило. Но «собеседник» резко развернулся к нему лицом и Цукаса понял, в чем же тут дело — с ним говорило что-то отдаленно напоминающее женщину. Из-под слоя бинтов, закрывающих одну половину лица вместе с глазом, виднелось изрядное количество шрамов и кровоподтеков, не хилые синяки, уже зеленого оттенка, покрывали остальную часть лица, кое-как удавалось разглядеть мертвенно бледную кожу. С трудом верилось, что это женщина, ее не выдавал даже голос, заметно охрипший, и севший, что и придавало ее тону мужественности. - Да ты еще живой! - то ли с восторгом, то ли с недоумением воскликнула она. - Тебя так просто не убьешь, вот как за себя держишься! Она смотрела на него все так же неадекватно, слишком часто моргая, все время, оборачиваясь в разные стороны, дергаясь то и дело, как будто бы ее время от времени бил небольшой разряд тока. Одного только этого хватало, чтобы, по меньшей мере, чувствовать себя не в своей тарелке. Один раз, посмотрев на нее, он больше не смог отвести глаз, не смотря на ее уродства, шок удерживал его, от каких бы то ни было слов или же действий. - Смотри сюда! - прошипела она, поднимая свою ладонь на уровень своего лица. - Ты видел когда-нибудь такое?! - Что?.. - Знаешь, что это такое? - Это... это твоя рука... - заикаясь, ответил он, все больше желая вернуться в собственное тело. - Правильно, а из чего она сделана? - с жадным блеском в глазах произнесла она, касаясь языком собственных пальцев. - Из кожи и костей... - Не только, между ними всегда есть плоть. - А какая она, знаешь? - вопрос, казалось, она задавала самой себе, не глядя на него, и он откровенно не понимал, к чему она клонит разговор, но все больше, с каждой секундой ловил себя на том, что не хочет ее видеть и слышать то, что она говорит. В ответ на ее вопрос, он помотал головой. Но то, что произошло в следующий момент, вообще не вписывалось в рамки нормы и здравого смысла. Странная женщина поднесла свои пальцы к самому рту, прикоснувшись к губам, а потом и вовсе прикусила кончики, до крови раздирая собственную плоть, отрывая мелкие лоскуты. Кровь брызнула прямо в его сторону, испачкав лицо и руки, при этом на лице ее сохранялась маниакальная усмешка, пока она отрывала от собственный пальцев куски кожи, и с аппетитом глотая все, что от себя отрывала. Дрожащие губы выдавали в нем животный страх, страх приковал, будто кандалами к этому месту, и она заговорила, абсолютно не обращая внимания на то, что по ее подбородку от губ стекали собственные ошметки окровавленной плоти. - Ммм... великолепно... не узнаешь, пока не попробуешь, - произнесла та, поднося к его лицу свою наполовину освежёванную руку к его губам, с видом гурмана, наконец, нашедшего изюминку в собственном блюде. - Ты должен это попробовать!.. - Прекрати!!! - рявкнул тот с отвращением, ни с того ни с сего, отскакивая с кровати в дальний конец комнаты. - Ну же, не бойся, это действительно вкусно! - рассмеялась та, соскочив с кровати следом за ним, снова подсовывая ему под нос свою изуродованную руку. - Уйди! Не приближайся ко мне! - завопил мужчина, снова бросившись в сторону своего тела. Его словно ударило чем-то тяжелым, когда комната перед глазами внезапно исчезла, превратившись во что-то белое и тягучее, словно искаженное изображение воды перед глазами. Тело снова налилось болью и свинцом, конечности снова отказывались двигаться. Снова стоны и крики боли, хрипы, исходящие из сорванного горла. Но уже все был не так страшно, поскольку он чувствовал, что его мольбы о помощи были наконец-то услышаны, смутно он видел, что над ним возилось сразу несколько человек в белых халатах, белыми смазанными пятнами проносящимися мимо него. Чьи-то периодически то нарастающие, то наоборот заглушающиеся, крики и возмущенные реплики, кто-то ругался не своим голосом. Грудь его вздымалась и опускалась с огромной скоростью, он чувствовал, что еще немного и все повториться, боль ни на секунду не затихала. Он молил лишь, об одном, чтобы не вернуться, он не боялся умереть, лишь бы не попасть обратно. Об этом подумалось как раз в тот момент, когда потемнение в глазах и небольшое облегчение, выдавало затихание сознания. Он не чувствовал, не видел и не понимал, что с ним уже происходит, уже ничего не хотелось, только спать... - Ты весь на взводе, если будешь продолжать пить, то ничем, кроме тяжелого похмелья — это не кончится, - серьезно обратился к нему его заместитель, наблюдая, как бывший лучший друг глушит нервные припадки в бутылках виски. Но он мог только сидеть и наблюдать за его действиями с кресла, воздействовать на него как словами, так и действиями, было уже слишком поздно, имея высокий статус, а так же не малую власть в Исследовательском Центре, он мог себе позволить многое и активно этим пользовался, не смотря на то, что когда-то его работа ценилась выше результатов работы Ассоциации Здравоохранения. Сейчас же, от его «статуса» медленно, но верно, откалывались крупные куски, оставляя за собой только ошибки, задержки и бессмысленные смерти. И если бы он не понимал всего, что сейчас происходит за его спиной, то не убивался в янтарной жидкости до беспамятства. Обещанные чудеса уже давно перестали происходить, а из громкого имени, остались лишь отголоски былых успехов и пылившиеся на полках отчеты и награды за успех, приправляясь не малым количеством фотографий, стоящих в рамках на его столе. На вполне резонное замечание коллеги он даже не обратил внимания, выливая в себя остатки полу опустевшей бутылки, Тоши смотрел на него, обреченно понимая, что уже устал бороться с этим человеком, и что останавливать его уже бессмысленно. Но все же содрогнулся, когда тот, резко, выгнувшись всем телом, упал головой на собственные руки, сложенные на столе, выронив при этом бутылку. - Не доводи себя. Алкоголизмом свои дела не наладишь. - Как же я не предвидел?.. - спрашивал сам себя мужчина, не вслушиваясь в слова друга, поднимая при этом головы, от чего его голос слышался приглушенно. - Все показатели были в норме. Все должно было получится... - Я не буду тебе объяснять, ты лучше меня знаешь, что прежде, чем что-либо испытывать, надо было дождаться результатов анализов... - Аллергия, индивидуальная непереносимость нескольких составляющих, чуть не угробила всю мою работу... - он снова не слушал, хоть и понимал, что тот прав. Хриплый надломленный голос говорил о долгой и бессонной ночи, что он провел в палате, пытаясь вытащить с того света практически безжизненное тело, в итоге, несколько минут стоявшее сердце, вновь начало медленно и неровно биться. И если бы он не придавливал сейчас свои руки к столешнице, то они бы тряслись в нервном Паркинсоне. - №56\7, нашли? - пытаясь забыть бессонные часы, он перешел на другую тему, не менее больную, и, кажется, спрашивал он не коллегу и заместителя, а собственные руки, в которые и говорил. - Нет, - равнодушно ответил Тоши. - Но поиски продолжаются. Во всяком случае, с территории центра он никуда не денется. - Плохо... - прошептал он, все-таки оторвавшись от столешницы и вжавшись спиной в кресло. - А Матсуура вернулся? - Все так же, как в воду канул. На это Хаяши только кивнул, прикрывая в усталости глаза. Ладони раскрытыми покоились на коленях, мелко подрагивая. - Ты сам во всем виноват, - после минуты молчания снова заговорил Тоши, покачав головой. - Кто все время мне говорил, что само здание не нуждается в охране? Что, мол, нам хватит и санитаров? Вот к чему привела твоя излишняя самоуверенность. Мужчина раскрыл глаза, безжизненно смотря на коллегу, но ничего ему не отвечая. - Вы отправили образцы крови с двери на экспертизу? - едва слышно спросил тот, почти жалобно. - Да, но результаты пока не готовы. Ближе к завтрашнему утру они будут. - А мальчик?.. - Кажется, совсем ничего не помнит, но он в отличном состоянии, и этому нельзя не радоваться, - не без тени улыбки произнес Тоши, вспоминая вполне здоровую улыбку подростка. - Ну, хоть что-то хорошее... - И все же, хотелось бы узнать, почему же ты так торопился с этой сывороткой, раз даже анализы не успел проверить? - Хочешь узнать? Пожалуйста... Меня торопят, и от результатов зависит, в каком статусе я в дальнейшем буду пребывать в этом центре. Достаточно? - Зная тебя, вполне... На этом разговор двух бывших друзей был окончен, Тоши поднялся с кресла, с искренней жалостью поглядывая на этого человека, некогда светило науки, теперь же не более чем марионетка, которую дергают за веревочки. Он почти закрыл за собой дверь, когда Хаяши его окликнул: - И все же, надо найти №56\7. Он мне нужен, - заявил мужчина, но в такие моменты Тоши предпочитал на него не смотреть, слишком тяжело было видеть то, во что он превратился. - Зачем? - спросил тот, без особого интереса. - Как «зачем»? Он нужен для продолжения исследований... - Для продолжения исследований? - перебил его резко Тоши, стиснув в ладони дверную ручку. - Или для твоих личных нужд? - Я тебя не понимаю... - Ты все прекрасно понимаешь! Оставь его в покое. Если ты не можешь его найти, значит, он этого не хочет. - Как ты не понимаешь, если его похитили, то... - Если бы, как ты говоришь, его бы похитили, то ты бы об этом первый узнал, но прошло уже много времени. Он сам сбежал. Смирись с этим. - Я не могу, ты сам это понимаешь, он важное звено, и... - Ты сам мне говорил, что все что мог, ты из него уже вытянул, так зачем же теперь его держать? - Он не мог самостоятельно бежать, ему кто-то помог. - У него периодически отказывает зрение, передвигаться на ногах он не может, разговаривает тоже с большим трудом, и без ежедневной инъекции, он умрет, кому он такой нужен? Помяни мое слово. Скорей всего, он уже мертв. Кто бы он ни был, откуда бы ты его там не достал, психушки, больницы или дет дома, он остается живым человеком. На его месте, любой бы, хотя бы имея две здоровые руки, пусть даже ползком, но бежал бы от тебя. Я бы так и поступил. - Ты бросишь меня сейчас? - обреченность в его голосе уже практически не вызывала в не вызывала в нем каких либо чувств. - Не сегодня, - он все же посмотрел на Хаяши, обернувшись напоследок. Таким разбитым, в последнее время он видел его впервые, но не хотел об этом говорить. Он снова пил, уже пренебрегая бокалами, прямо из горлышка новой открытой бутылки. Тяжело вздохнув, он вышел, больше не думая о чужих проблемах, свои его заботили куда больше.