Обратный ход

— Как интересно обстоят дела, — протягивает Иван, разминая затекшие от сидения на полу ноги. Прошлой ночью ему на мгновение показалось, что окружившая их стая вот-вот просто набросится с намерением разорвать, и они даже не успеют ничего предпринять. — И вам доброго вечера, — но на провокативный оскал Кощей отвечает спокойно, почти сразу продолжая и не позволяя собеседнику вставить реплику — у вас есть ко мне какие-то вопросы? — Есть парочка, — шире скалится волк, выходя еще ближе и садясь перед костром. — Готов обсудить их с вашим вожаком, — так же спокойно произносит Кощей, с лицом невозмутимым и ровным, будто бы их не окружает шестеро волколаков с весьма сомнительными намерениями. — Наш вожак сейчас не здесь, — и в отблесках пламени желтые, животные глаза отчетливо вспыхивают чем-то нехорошим. — Да, — кивает волхв, — Вожак вашей стаи сейчас не здесь. Тон голоса не опускается ни ниже, ни выше — ровно та граница, в которой нет насмешки, давления или дерзкого выпада. Лишь голая констатация факта, отчасти отрезвляющая всех окружающих. Другие волки коротко переглядываются, и внимательно наблюдающий за всем Иван ощущает как напряжение, что можно было почти нащупать пальцами, сменяется оттенками сомнения. — Но, в таком случае, мы готовы отправиться с вами, — продолжает Кощей аккурат в тот момент, когда волколак хочет раскрыть пасть сам, — И обсудить все вопросы лично. Эта реплика тоже не нравится черному волку, выступившему вперед — он коротко оскаливает пасть, и все же, бросает на сородичей быстрые взгляды. Так или иначе, держать людей на своей территории надежней, чем упустить. — Хорошо, — в конце концов произносит волколак. — Лошади? — вопрошает Иван, прекрасно знающий, что домашняя скотина придет в ужас от такого количества пугающих ее хищников вокруг. — Вполне справятся сами какое-то время, вода недалеко, — легко отвечает Кощей, — А земля еще не покрылась снегом. Просто увеличим им привязь. «Значит, полагает, что мы вернемся, и быстро», — делает простой вывод юноша, которому не остается ничего, как в быстром темпе собрав вещи, последовать вслед за Кощеем. Дорога до деревни волколаков занимает почти всю ночь. «Живут точно не хуже тех, что в нави», — мимоходом подмечает Иван, оглядывая добротные постройки, — «И, если могут свободно охотиться в лесу, значит, не голодают». — Через сколько мы можем ожидать возвращения Сергея? — вопрошает Кощей, оглядываясь через плечо на сопровождающих. — К концу седмицы, — сухо отвечает черный волк. — Хорошо. Надеюсь, мы не злоупотребим вашим гостеприимством, — подчеркнуто вежливо произносит волхв. «Да куда уж тут злоупотреблять», — внутренне хмыкает Иван, оглядывая место, отписанное им для ночевки. Положение их явно было шатко-неопределенным — любезно отведенный сарай не запирали, и даже не держали под самой дверью охраны, но любое их движение сразу отслеживалось зоркой парой желтых глаз. Но сам Кощей вел и держал себя так, будто бы не то не замечал всеобщего напряжения, не то был выше него — и это парадоксальным образом заставляло и самих волколаков скрипя клыками выдерживать грань пусть и на самом деле мнимого, но все же миролюбия. И даже сейчас Кощей на его реплику, брошенную в пустоту, но на самом деле адресованную непосредственно ему, едва реагирует, лишь едва заметно приподнимает бровь. Он, поглощенный делом, прокручивает в руках длинный шнурок, из которого рождается обережная вязь. — Змей бился рыбой об лед, не мог до тебя добраться, а тут хватило и половины стаи волколаков, — добавляет юноша, окидывая взглядом покосившийся и продуваемый сарайчик, в который их любезно сопроводили — не лучшая изба в деревне, и уж точно не княжеские перины. Принимали служителей Белобога здесь совсем не как дорогих и почитаемых гостей. — Хватило на что? — и, сейчас, хотя намек очевиден, Кощей явно не собирался посвящать своего спутника во все тонкости своих планов на происходящее. «На то, чтобы загнать тебя в угол», — думает Иван, но волхв загнанным в угол не выглядел, чем, к слову, немало раздражал волколаков. С них, разумеется, не спускали глаз, но не так уж и сложно разобраться с одним мужчиной, что тщательно следит, чтобы дорогие гости не ушли дальше ближайшего колодца. Пусть не получится действовать изысканно, но сотворить грубое, животное влечение легко, а дальше главное, чтобы жертва сама подошла ближе, позволила заткнуть рот поцелуем и получила четкий и выверенный удар ножом прямо в сердце, не вынимая лезвия, чтобы не пролить в воздухе запаха крови. Потом не стоило бы больших трудов и обернуться в убитого. «Не бросятся же все разом, да даже понять не успеют», — продолжает рассуждать юноша, — «Вывел бы его под выдуманным предлогом, и дело с концом». — Я мог бы нас вытащить, — задумчиво протягивает он, бросая взгляд в небольшое оконце. — Не сомневаюсь, — коротко хмыкает волхв, и в этой реплике явно прослеживается ирония, но не по отношению к возможным объемам сил Прекрасной, а к разумности их применения, — По запаху нас нагонят даже с форой в ночь, — спокойно продолжает он. — И чего тогда мы дожидаемся? — вздыхает Иван, окончательно смиряясь с тем, что мужчина явно не собирается изменять намеченным для себя планам, какими бы они ни были. — Возвращения вожака. — А зачем лицо сказал изменить? — бурчит юноша, которому приходится носить спешно и случайно выбранный лик уже четвертый день, и в том было мало удовольствия. — Кто знает, как далеко ушли слухи, — и Кощей наконец отрывает взгляд от своего занятия, переводя глаза на собеседника, — Если они поймут, что со мной тот самый ведьмак, предавший навь, то у них будет слишком много козырей, которые можно положить перед Князем и заслужить прощение. В таком случае есть риск, что Тир не станет соблюдать положенных формальностей. «Точно…», — наконец, связав одно с другим в своей голове, Иван осознает текущее положение вещей, — «Наверняка им запрещено убивать людей или причинять им вред, как часть соглашения… Тем более трогать волхвов». К концу седмицы, что для них растеклась в три напряженных и растянутых дня, вожак стаи действительно возвращается с затяжной, долгой вылазки. Свою сторону уговора он выполнял с присущей ему ответственностью — граничащее с серыми землями княжество уже многие годы не подвергалось нападкам нечисти и нежити. Потом была охота, достаточно удачная — скоро зима, а значит нужно постараться сделать запасы, позволяющие стае пережить самые холодные и суровые дни, когда снег и буран не позволят ловить дичь. — Не ожидал увидеть вас здесь, — не без удивления произносит мужчина, завидев знакомую фигуру, приближающуюся к нему с окраины деревни. — Да, мы встретились с членами вашей стаи в лесу, — спокойно произносит Кощей, — у них были определенные сомнения, и я посчитал, что лучше разрешить их лично. — Сомнения? — сощуривается мужчина, кося взор за плечо, на членов стаи. — Да, но думаю, когда мы все обсудим, то… — А я не считаю, что нужно с ним о чем-то договариваться, — за спиной вожака раздается недовольный и решительный голос, прерывающей реплику волхва — Или доверять ему. Он все равно всегда будет на стороне людей, и… — Тир, — предупредительно оскалившись, Серый оборачивается на мужчину с короткими черными волосами — того самого волка, с которым тогда говорил Кощей, — Ты и так дал лиха, успокойся. — Нет, — оскалившись, произносит мужчина спустя паузу, скидывая притом рубаху с тела. Все вокруг замирают, затаив дыхание. — Я даю тебе последний шанс забрать свои слова обратно, — медленно, словно разжевывая смысл произносимых слов, отвечает Серый. — Нет, — так же твердо вторит волк, и Иван замечает, как ногти на его ладонях постепенно вытягиваются в когти, — Когда-то ты совершил ошибку, приведя стаю на эти земли на условиях людей. И я могу ее исправить. Стоящие неподалеку нелюди отступают, затаив дыхание. Это будет драка насмерть — бросивший вызов вожаку может либо занять его место, либо поплатиться за эту дерзость жизнью. Вокруг двух мужчин, что, сбросив одежду, приняли звериную форму, образуется круг — достаточно большой, чтобы никого случайно не задеть и не покалечить, но позволяющий всем наблюдать за происходящим. Холодный, туманный воздух уплотняется, пропитываясь напряженным, пока еще тихим рычанием. Время растягивается, каждая секунда числится минутой. Шерсть обоих стоит дыбом, желтые глаза сверкают в сумраке. Вожак, непреклонно следуя правилам, не атакует первым — он считает бросившего вызов более слабым, и дает последний шанс отступить. Так можно сохранить не место в стае, но жизнь. Его сопернику это не нравится — клыкастая пасть искривляется в гневе, он бы предпочел принять и с честью выдержать первый удар. Но серый волк терпеливо выжидает, и в итоге нарастающее напряжение, взгляд глаза в глаза, прерывает Тир. Прыжок — и два животных сплетаются в перекатывающийся по земле комок. — Ты не хочешь ему помочь? — шепчет Иван, невольно поеживаясь — клочья шерсти, тут и там окропленные алым, разлетаются в стороны как летний пух с тополей. — Нет, — коротко качает головой Кощей, — Так будет хуже — стая не примет подобной победы, и, когда мы покинем деревню, он не продержится и недели. — А что мы будем делать, если бой выиграет этот черноухий? — осторожно интересуется Иван спустя пару минут, когда черный волк валит на землю серого, — Теперь-то бежать точно не успеем. — Боишься? — приподнимает бровь волхв. — У моего имени нет приставки Бессмертный, — не без толики раздражения шепчет ведьмак, оглядываясь — здесь почти вся стая, и потребуется очень много усилий, если победит не благоволящий им волколак, ведь и у очарования Прекрасной есть пределы. — Зато у тебя появится возможность проявить свои таланты обольстителя, — в такт его мыслям отвечает Кощей, не удерживаясь от короткой усмешки, которая почти сразу сменяется внимательной сосредоточенностью. Вопросы Ивана были разумными — одно дело обвести вокруг пальца волков в лесу, стравив друг на друга, другое — выбраться из деревни, где каждый и каждая могут перекусить твою глотку, стоит лишь спустить поводок. Битва, особенно такая, как та, что разворачивалась перед ними, подобна самой природе — может выглядеть предсказуемой, как затяжная зима, в которой нет конца и края снегу и метели, а потом резко изменить свое течение. Этой ночью точно прольется кровь, и этой ночью у стаи может смениться вожак, но им точно не станет тот, кто с глубоким, гортанным рычанием пытался вонзить клыки в серого волка. Это просто-напросто категорически не вписывалось в планы Кощея, а значит, за одним вызовом последовал бы другой, пусть и демонстрировать некоторые свои силы Ивану не хотелось. Боковым зрением Кощей замечает двинувшуюся из круга тень — и, поморщившись, быстрым движением руки отсекает одного из волков выразительной полоской огня, вспыхнувшего на сырой земле. — А это значит не помощь? — приподнимает бровь Иван. Кощей не отвечает — лишь бросает на него выразительный взгляд, вновь переводя внимание к сцепившемуся клубку из двух волков. Помочь выиграть бой волколаку он действительно не мог, но в его силах было сберечь право того на честную схватку. Оставшаяся гореть полоса огня явно показывала остальным, намеревающимся поддержать сторону бросившегося вызов — лучше не соваться, а смиренно ожидать развязки. «Он очень хорошо потрепал Баюна», — Иван косит взгляд на волхва, невольно вспоминая ссохшегося, лишенного привычного лоска кота, — «И все это время ведет себя так, будто нам ничего в действительности не угрожает…». Он все еще колебался в том, как это оценивать — иной раз хорошее притворство составляло половину успеха, но нечто подсказывало ему, что уверенность Кощея имеет какие-никакие основания. Волки тем временем продолжают свою схватку — и черный, до того ловко прижавший врага к земле уже несколько минут, слишком рано уверился в успехе и совершил ошибку. Слишком размашистый удар лапой — и вожак, перекатившись по земле, встает на лапы, сразу подаваясь зубами вперед и кусая. Серый волк ошибок не совершает, и больше милосердия не проявляет — сам валит на землю, прокусывая лапу, которой соперник пытается отбиться, а после подминает под себя, распахивая пасть над шеей. Рык перетекает в стон, а потом и вовсе затихает. На черной шерсти кровь видно плохо, еще и в потемках, но она впитывается в серо-серебряную, стекает остатками пульсирующей жизни. Стая почтительно склоняет головы — вожак подтвердил свое право сильного. Теперь те, кто был готов поддержать поправшего власть, опускают головы, прижимая уши, царапая животами землю. Серый волк, из чьих ран тоже идет кровь, подходит к ним твердым шагом. Короткий рык, короткое поскуливание, и каждый из них получает прокусанное ухо. После этого вожак бросает выразительный взгляд в сторону стоящей вокруг стаи, и заботливые руки приносят ему одежду — длинную рубаху и плащ, помогающие быстро прикрыть наготу после обращения. — Я больше не могу вам доверять, — сухо произносит мужчина, тыльной стороной ладони утирая кровь со рта, что еще пару минут назад был клыкастой пастью, — у вас есть ночь, чтобы уйти достаточно далеко. Вы больше не часть стаи. Это справедливое, но жестокое наказание — для волколака нет ничего хуже, чем быть изгнанным из родной стаи, носить на себе клеймо предавшего. Таких обходят за версту, им не найти нового дома, весь удел — мотаться по лесам неприкаянными отшельниками. Или можно рискнуть, бросить еще один вызов, попробовав попрать приказ, но жизнь, даже жалкая и никчемная, сейчас ощущается ими дороже всего прочего. После Сергей, повернув голову кругом, обнаруживает еще один вопрос, требующий однозначного решения вожака. Следуя за его взглядом, Иван натыкается на женщину, что, вжав голову в плечи, обхватила руками живот, пока еще ничем не выдающийся, но сам этот жест выдает ее куда больше. Глаз она, тем не менее, не отводит, смотрит на мужчину пристально, выжидая решения. — Эта ведь волчица того, да? — тихо шепчет Иван, наблюдающий за происходящим, — Убьет? — Думаю, что нет, — качает головой волхв, — Но вариантов немного. «Да, либо убить, либо забрать ее себе и воспитывать этого щенка как своего. Милосердие ему не чуждо», — подмечает Иван, наблюдая как поджав губы, волк проходит мимо стоящей перед ним, и та с облегчением выдыхает, — «Но, учитывая, что против него была готова встать такая значительная часть стаи… Быть может, ему и стоит быть пожестче». — Не бывает простых правильных решений, — словно услышав его мысли, но скорее считав сомнения по глазам, произносит Кощей. Вожак, тем временем увидев в толпе знакомое лицо, подходит к ним. — Насыщенный вечерок, да? Сожалею, что вам пришлось, — и, заходясь коротким кашлем, мужчина откашливает на землю сгусток бурой крови, — оказаться здесь в такой ситуации. — Все равно я собирался заглянуть к вам на обратном пути от Владимира, — невозмутимо произносит Кощей. — С хорошими новостями? — спустя паузу интересуется волколак, в чьих все еще желтых глазах на долю мгновения залегла не предвещающая хорошее тяжесть. — Более чем, — однако Кощей легко развеивает эти секундные сомнения, — Ваши сородичи обманывались в своих худших опасениях. «Хах! Верховный волхв…», — Иван с неопределенным чувством всматривается в спокойное и в чем-то даже довольное лицо мужчины, — «А интриги плетет не хуже, чем лесная паучиха свою сеть». Они задерживаются у волколаков еще на несколько дней — не без помощи Кощея раны вожака достаточно быстро затягиваются, и они проводят много времени в долгих беседах наедине. Теперь никто не ограничивает их перемещения по поселению и не ходит по пятам, скаля зубы, но стая остается взбудораженной и попыткой смены вожака, и наличием чужаков на своей земле. Иван ощущает это в большей части взглядов на себя — притворно почтительных, больше настороженных. Его считают человеком и ему здесь не рады, больше терпят из нужды, хотя и пытаются одарить возможной мерой гостеприимства, предлагая лучшие куски на трапезу. Порой более молодые волки и волчицы смотрят на него с любопытством, завязывают короткие беседы, в которых мнимый волхв идет навстречу с осторожным дружелюбием, которое старшие из стаи скорее не одобряют. — Все ж таки, не особо нам тут рады, — резюмирует Иван, оставаясь наедине с Кощеем. — Волколакам и людям ничего не мешает уживаться друг с другом, кроме собственных предубеждений, — пожимает плечами тот, — Быть может, через какое-то количество лет это станет более очевидным. — Звучит так, словно ты немного упрощаешь, — хмыкает в ответ Иван, — Люди-то с собой едва уживаются, князьям только дай повод раздербанить земли меж друг другом. — Так значит не в нелюдях или людях дело, — парирует Кощей, — во всяком случае, власти и те, и эти могут алкать одинаково неистово… «А к тебе это разве не относится?», — этот закономерный вопрос Иван все же оставляет при себе. У него было свое мнение о происходящем, пусть о нем и не спрашивали — наличие нелюдей, пришедших в добровольный союз с людьми, подрывало авторитет Князя Тьмы, а самого Кощея ставило в положение пусть и неоднозначной, но весьма влиятельной персоны. Они покидают поселение волколаков на четвертый от драки день, возвращаясь за своими лошадьми, что приветствовали их недовольным фырканьем. Уже начинаются затяжные осенние дожди, и им приходится идти окольными путями, избегая особенно влажных и топких мест. В один вечер они выходят к небольшой и аккуратной, совершенно неожиданно затерявшейся в чаще избе. — А чей это дом? — любопытствует Иван, оглядывая скорее нежилое, но чистое и оборудованное минимально-необходимым помещение. — Не так важно, это просто нечто вроде перевалочного пункта, — неопределенно произносит Кощей. Вообще-то, можно было сказать прямо, что его — полученный когда-то даром от благодарного отца, уже не чаявшего вернуть любимую дочь, ему так и не суждено было стать его спокойным и одиноким пристанищем. Но, как и почти всегда, волхв предпочитал опускать все детали, которые мог. Напряжение, что висело меж ними все время пути и только увеличилось вследствие небольшой ведьмовской шалости, после стычки в лесу и дней с волколаками спало, и юноша надеялся начать по крупицам выстраивать хотя бы маломальское подобие если не доверительных, то хотя бы ровных взаимоотношений. Он не догадывался, что его планам было не суждено сбыться. На следующее утро Кощей, окинув его пристальным взглядом, произносит: — Перед тем, как мы вернемся в капище, нужно разобраться еще с одним важным вопросом, — и, столкнувшись с вопросительно приподнятой бровью, он продолжает, — Отдай мне кулон. — Кулон? — в ответ на это требование Иваново сердце, ударившись о ребра, стекает через холодный живот к закоченевшим стопам. — Да, твой кулон, с помощью которого ты становишься Прекрасной, — Кощей невозмутимо подтверждает очевидное. Ведьмак явно не произносил заклинаний, не пил зелий — за время, проведенное с Иваном бок о бок, Кощей мог почти поручиться за это. В одну из ночей он методично обыскал небогатый набор вещей юноши, не находя в них ничего примечательного. Но не было ли бы куда разумней держать такую важную вещь, если она вообще существует, при себе? «Вот как», — хмыкнул Кощей, осторожно подцепляя кожаный шнурок безмятежно спящего юноши, который вполне ловко прятал свой оберег под рубахами и слоями одежды, не обнажаясь при волхве, — «Такая безделушка, а порождает такую большую проблему…». И теперь вытянувшееся лицо Ивана не оставляет никаких сомнений. — Отдать? — уточняет он, хотя и тон, и взгляд Кощея никаких альтернатив не оставляют. Это повторяется из раза в раз — меняются лишь руки, что одним точным толчком вновь и вновь отправляли его в пучину унизительного бессилия. — Да, — не без легкого раздражения произносит мужчина, вытягивая ладонь в требовательном жесте: «Смешно ему придуриваться! Прекрасно знает, о чем и почему идет речь». «Вот как…», — думает Иван, и топазовые глаза мрачнеют. — А если нет? — приподняв брови, спрашивает он. — В таком случае, можешь отправляться куда угодно, одновременно размышляя над вразумительным объяснением для Яги и Змея, — спокойно, без каких-либо ярких эмоций в голосе отвечает Кощей, — И при следующей случайной встрече лицом к лицу не рассчитывать на какие-либо поблажки. «Он все еще ведьма, и весьма опасная», — размышляет он, — «Нужно четко расставить границы, я и так немало рискую, позволяя ему оставаться с нами». — Вот как, — уголки Ивановых губ криво дергаются, но даже жалкого подобия улыбки не выходит. «Одно дело…да, я дал клятву, но отдать ему кулон — значит остаться абсолютно беспомощным! Это все равно, что умереть как Прекрасной! Неужели он это не понимает! А как и что я буду врать Яге, если она спросит?!», — мысли прыгают в голове резкими, кусающими блохами, — «А если он решит его уничтожить?! Почему бы и нет, лишить шабаш одной из ведьм!». — А когда я смогу забрать его обратно? — сглотнув, уточняет он. — Тогда, когда я сочту это безопасным, — сухо отвечает Кощей, — Если ты хочешь получить от меня какую-либо помощь, придется играть по моим правилам. Он, так или иначе, ощущал себя хозяином ситуации — если юноша откажется, сам волхв потеряет немногое. Да, не все планы развернуться по задуманному сценарию, что ж, беда небольшая — выжидать нужного момента Кощей умел, да и Яге было бы полезно показать, что она играет не лучшими фигурами. А вот сам Иван рисковал потерять все, и это, пусть и в разной степени, понимали оба находящиеся в комнате. — По твоим правилам значит… — спустя паузу произносит Иван, и голубые глаза вспыхивают отчетливым, ярким блеском. В это мгновение в его лице случается почти незаметная взору перемена. Воздух в комнате сгущается, словно перед грозой. Усмехнувшись, он делает шаг к Кощею, и короткие кудри и волны медленно начинают расти, спускаясь завитками к ушам и шее, но сам ведьмак, переполненный бурлящей яростью, этого даже не ощущает. — Прекрати, — вкладывая всю твердость в голос, произносит Кощей, замечая изменения во внешности юноши: «Волосы… Ничего хорошего это не сулит!». — Прекратить что? — притворно мягко переспрашивает он, делая еще один шаг к Кощею: «Хах! Приказывает мне, как дворовой псине!» Тот же ощущает, как невероятно тяжело отвести взгляд от лица Ивана. Оно, не принявшее девичий облик, но словно заострившиеся чертами, заставляет неотрывно смотреть, утопая в омуте равно прекрасных и злых сейчас глаз. — Конечно, я отдам, — протягивает юноша с глубокой, мрачной и одновременно обволакивающей сладкой истомой улыбкой, — Разве я могу тебе отказать? «Тебе же так нравится чувствовать надо мной власть», — с нарастающей в крови злостью думает он, а его волосы продолжают расти, спускаясь ниже лопаток, — «Как и всем им, лишь бы использовать в своих целях, а что со мной будет- вообще не волнует!». — Нет! Я же сказал, прекрати! — подавляемый напором ведьмака, Кощей, ощущая разливающуюся по венам слабость, невольно отступает еще на шаг назад, упираясь ногами в скамью. Собственное тело подчиняется ему все хуже и хуже. — А если я не хочу прекращать? — коротко хмыкает Иван, подходя к волхву вплотную и мягко укладывая ладони на его плечи, принуждая сесть, — Запретишь мне, милый волхв? — певучим, обволакивающим тоном протягивает он, опускаясь на мужские колени. Достигшие пола волосы снова оплетают Кощея, забираясь по ногам, больше щекоча и лаская, нежели удерживая, медленно смыкаясь на руках. — Знаешь, а я бы занялся с тобой сексом, — протягивает Иван, размеренно очерчивая кончиком пальца линию челюсти, — Ты вполне симпатичный, и в том…как ты отчаянно бежишь от всякого проявления чувств и чувствительности, определенно что-то есть. «Разбитое сердечко», — думает он, поглаживая донельзя напряженные плечи, — «Теперь боящееся, что кто-то до него дотронется, какая трогательная история…». — Мнишь, что контролируешь всех и вся… В том числе свои чувства, — облизнув губы, Иван подается пахом вперед, — Но сможешь ли ты удерживать это бесконечно? — А ты лишь как капризный и злой ребенок, сильнее прочего жаждешь то, что не можешь получить, — цедит сквозь зубы Кощей, и, хотя в тоне его голоса — холодная кромка ровного льда, сведенные к переносице брови с головой выдают напряжение, — Я тебя не хочу. Он предполагал, что этот разговор не пройдет гладко, но Иван явно взбеленился не на шутку, явно намереваясь не то что не отдать силу по-хорошему, но и продемонстрировать ее опасность во всей красе. Бросает то в жар, то в холод — от прикосновений ведьмака, бесцеремонно усевшегося на его колени, по телу бежит трепетная дрожь, которую хочется смахнуть с кожи, как ядовитое насекомое. — Не хочешь? — юноша смеётся, и вместе с вспыхнувшим васильковым взглядом и прикосновениям рук к груди, Кощея обдает волной жара, кружащего голову, — Поглядим, милый, поглядим… И нет, ты не прав в своих суждениях обо мне, — уже спокойно произносит Иван, касаясь губами напряженной шеи, — Но, если тебе так легче, можешь думать подобным образом. Хочешь ощутить это в действительности? — обхватив острые скулы, он заглядывает в пылающее лицо, — То, что так сладко было представлять в грезах? — Нет, — шумно выдохнув, Кощей стремится максимально отстраниться, отворачивая голову, но выходит лишь растечься по царапающему спину брусу, — и зачем ты спрашиваешь? Разве не собираешься делать все, что взбредет тебе в голову? — А ты собираешься быть моей покорной жертвой? — кончик языка скользит по неосторожно открытой шее, от яремной ямы до кадыка и выше, — Интересно… Нет, покорным, насколько может, волхв не будет, так тем и слаще. — В прошлый раз удовольствие досталось только тебе… — шепчет Иван, — Тоже хочу получить свое, — его пальцы зарываются в черные волосы, резким движением заставляя Кощея поднять голову. Издав звук, средний между рыком и агрессивным смешком, ведьмак обжигает дыхание дыханием. Поцелуй получается злым, по-настоящему грубым — не ласка, но столкновение в сражении, в котором волхву суждено потерять последнюю волю. Он стремится вытолкать ласкающий его рот язык, до крови прикусить целующие губы, но Иван идет навстречу в этом жестоком танце, отвечая и подхватывая движения со всей пылкостью. Во рту обоих разливается вкус металла, и в какой-то момент Кощей понимает, что его руки больше ничто не держит — это они держат ягодицы юноши, сжимаясь на упругой плоти зло и крепко, прижимая к себе со всей силы, так, словно он хочет вдавить Ивана в себя и сделать его плоть неотъемлемой частью своей. Голову ведет, острое, по самой наточенной каемке лезвия, вожделение. Ведьмак все-таки утянул его в этот омут — и тут уже не вынырнуть до самого конца. Облизав губы, Иван отстраняется, быстрым движением стягивая с себя рубаху и штаны, представая перед глазами любовника обнаженным. Лиловые глаза неотрывно скользят от самых стоп до макушки, но замирают на лице — и Кощей, шумно и тяжело дыша, впивается в него алчущим наслаждения взглядом. — Тебя я тоже хочу видеть, — шепотом произносит Иван, наклоняясь к мужчине и подхватывая его рубаху. В итоге они стягивают ее вместе, путаясь в одежде и волосах, отбрасывают в сторону. Гибкой куницей он вновь опускается на колени любовника, прижимаясь телом к телу, кожа к коже. Сам Иван просто отдается этому потоку. Его гнев и злость, ставшие наказанием волхву, перетекли в темное, глубокое удовольствие, в котором все подчинено его воле, проистекающей из безмерного вожделения, которое он способен умножать до необозримого предела, вплетая самые разнообразные оттенки чувственности. — Тебе ведь…нравится гладкость моих волос? — шепчет он ему на ухо, осыпая шею поцелуями, лаская кончиком языка, мягко прикусывая и втягивая в рот кожу, — Или то, как мое лицо выглядит в утреннем свете, еще заспанное и мягкое чертами? Он безошибочно называет те мелочи, которые мужчина-волей неволей подмечал, признавая их миловидность, но считая малозначительными. — Говори правду, Кощей, — рычит Иван, прикусывая шею волхва, будоражащее царапая ногтями плечи, — Иначе я буду ласкать тебя так долго, что ты дух потеряешь. Говорить правду мужчине в его руках, очевидно, совсем не хочется — поэтому Иван укладывает ладонь меж их прижатых к друг другу животов, сжимая и оглаживая совместное возбуждение. Он мог бы пойти еще дальше — в сумках точно нашлась бы склянка с мало-мальски подходящей мазью или маслом, в сумме с гибкими, длинными пальцами Кощея получился бы отличный тандем, но ведьмак чутко считывал ту грань, за которую уводить не стоило –лучше недодать, чем переборщить, оставить желать большего, цепляться фантазиями за недополученное. — Нравится ли тебе мой смех, искренний и звонкий, который ты слышишь почти всегда случайно, просто проходя мимо? — а сейчас голос Ивана, насмешливый и ласковый, горький и жестокий одновременно уводит мужчину в его руках все глубже и глубже в глубины теней, которых тот мнил до этого момента несуществующими. — Д-да, — в конце концов признание истекает из пересохших уст протяжным, мучительным для Кощея стоном. Коротко усмехнувшись, Иван отстраняется, прогибаясь в спине и опираясь одной рукой на колено Кощея, а другую укладывая на свой член. Водопад волос струится до самого пола, обнимая его спину и плечи мягким золотом, поджарый живот вздымается от дыхания, сияющая кожа натягивается на ребрах. Словно высечен из белого, дорогого заморского камня — чарующий в каждой своей линии и черте. Пальцы ритмично и размеренно ласкают член по всей длине, останавливаясь на головке и размазывая подушечкой пальцев прозрачные капли. Ни стыда, ни притворства, ни переходящей грань показательной пошлости — Иван берет и отдается в равной степени, обжигающе искренне, и это именно то, что сводит неотрывно смотрящего на него Кощея с ума. — Хочешь? — окинув мужчину волооким взглядом из-под ресниц, произносит Иван спустя несколько сладостных и мучительных минут показательных ласк, прекрасно зная ответ на этот вопрос. На слова Кощея уже не хватает — только на то, чтобы, почти оскалившись, сомкнуть ладони на талии, притягивая желанное тело к себе. Они сталкиваются зубами, одна рука волхва ложится на поясницу, надавливая, другая смыкается на пульсации сплетенного воедино вожделения. — Д-д-да, — звучно стонет Иван, выгибаясь в спине, подставляя ключицы и шею пылким поцелуям, больше похожим на укусы, — Да, не останавливайся… Кощей… Близость редко вызывала у него чувства, помимо скуки, с которой опытный и уставший от своего ремесла кузнец из раза в раз заносит молот над раскалённым металлом. Но не сейчас — злость и раздражение, обида и тревога сплелись в тугой клубок, умножающий всполохи этого дикого, в чем-то животного удовольствия. Он прижимается к телу напротив, скользит руками по разогретой жаром страсти коже, прикусывает пылающее ухо, подается бедрами в ритм движения мужской ладони, смыкает пальцы на гладких, черных волосах, прижимая любовника еще ближе. Каждый пылкий стон, каждый его жест и вздох говорят: Я не могу перегрызть твое горло, ты хищник больше и сильней меня, но я попробую каплю твоей крови и запомню ее вкус. И дам тебе попробовать свою. Кощей жадно ловит блуждающий, влажный взгляд, то ускоряя, то замедляя ласки, и другая его рука бесконечно скользит по нежности кожи, процарапывает меж сходящихся на шумных вдохах лопаток, смыкается на талии и ягодицах. Его губы находят губы напротив, целуя их жадно, получая в ответ такую же меру неистовства, он скользит по откинутой в сторону шее, стремясь не отрываться от горячей кожи ни на мгновение. Иван, зарывшись пальцами в волосы, не сопротивляется, наоборот, прижимает ближе — злость и желание слились в неразделимое, волхв кусает выпирающие ключицы, спускается к соскам: Я, может, и подчиню тебя, но не станет ли цена, которую я заплачу за это, слишком высока? Пик, застилающий глаза белой пеленой и оседающий звоном в ушах, настигает их почти одновременно — сначала Кощея, а после укуса, сомкнувшегося его зубами на сладко пахнущем плече — Ивана. Дыхание обоих любовников выравнивается постепенно, отбиваясь сердцебиением грудь-в грудь, стекая между прижатых друг к другу тел звенящей тишиной и подсыхающим, стягивающим кожу семенем. Одни руки все еще почти бездумно гладят спину, другие — смыкаются объятием на шее. Иван поворачивает голову, лежащую на плече волхва, в его сторону. Безоблачное, голубое небо встречается с лиловым, предгрозовым, и в этом столкновении уже нет борьбы, юноша смотрит спокойно и серьезно, и под этим взором нечто в груди Кощея скручивается в тугой комок, давящий ребра. — Надеюсь, ты наслаждаешься своими победами, — тихо произносит Иван, и волхв ощущает, как отняв его ладонь, все еще сомкнутую на своем бедре, ведьмак вкладывает в нее нечто теплое и металлическое на ощупь, — Потому что я своими не наслаждаюсь уже очень и очень давно. Конец этой фразы ложится в уголок рта Кощея коротким поцелуем едва разомкнутых губ, а после юноша отстраняется, ошпарив его волной своих ниспадающих до пола волос. Спокойно, без спешки подбирает с пола одежду, облачаясь, и с лицом пустым и ровным выходит прочь, оставив своего любовника замершим в той же позе, с ведьмовским кулоном в руке. «Черт!», — только и может подумать тот, сползая с лавки на пол, почти не чуя своего тела. Целый ворох пестрых чувств переполняет Кощея — от смятения до гнева, от стыда до парящей, обволакивающей расслабленной негой, пустоты. Этот поганец вновь заставил его ощущать себя безвольным, ведомым слабостью плоти глупцом. Он должен быть зол, очень зол, и он был зол. Откуда тогда неприятный, словно вертлявый червь, трепыхающийся в груди холодок? К чему чувство вины, когда ведьмак, не чураясь ничего, вновь подчинил себе его плоть, заставив испытать обжигающе-унизительное удовольствие? «Невозможно соблазнить того, кто не хочет быть соблазненным», — эти слова протекают сквозь сознание волхва медленной, пачкающей сознание смолой, — «Нет…это не…я не…». Он лежит на полу еще добрых полчаса, после поднимаясь и все еще чувствуя ноги нетвердыми — испытанный с юношей оргазм до сих пор ощущался в теле растопившей плоть до самых костей негой. Из головы словно смыло все мысли, осталась расслабляющая, обнуляющая до самого основания пустота. Немногим счастливчикам доводилось испытать подобное — настоящую близость с представителем рода Прекрасных. Когда Кощей наконец приводит себя в маломальский порядок и выходит на улицу, то обнаруживает Ивана сидящим на крыльце. Взгляд юноши направлен вдаль, рядом лежат срезанные волосы, сложенные в несколько витков и нож. — На, сожги, — тихо и коротко бросает юноша, едва оборачиваясь через плечо. — Зачем? — рассеяно, заторможенно переспрашивает Кощей. — Я не могу сам, кулон уже у тебя. Можешь оставить себе парочку прядей, использовать, — на этом слове Ивановы губы изгибаются в усмешке, что отдается в Кощее неприятным покалыванием мурашек в затылке, — по своему разумению. Но вся копна все равно слишком большая, разве что подушку набивать, вместо перьев. Чувство неправильности усиливается. И как этот двуличный лгун, что ко всему прочему уже второй раз склонил его к совершенно нежеланной близости, умудрялся продолжать сеять в сердце такое смятение, опасно, неуместно отливающее чувством вины? — И на что они годятся? — протягивает Кощей, подхватывая с крыльца охапку золотых кудрей, так и норовящих выскользнуть из рук гладким шелком. — А то сам не знаешь, — дергает плечом юноша, поднимаясь на ноги, — Наверняка можешь придумать куда больше способов, чем есть в моей голове. Нет, даже если Кощей и находил причиной его поступка лишь сумасбродство, злорадное желание мелочно отомстить на фоне бессилия возражать в главном, для Ивана это было не так. Ему лишь хотя бы ненадолго, на короткое мгновение, хотелось вернуть контроль — над своими силами, своим телом. Своей жизнью и будущим. Но все это снова утекло из его рук, осталось в прохладных и вытянутых ладонях волхва без воли отданным даром. Кощей провожает уходящего от избы Ивана рассеянным взглядом — привычная собранность все еще отказывает ему, не выходит подобрать слова. Стоит остановить юношу или наоборот, оставить наедине со своими мыслями? А он сам должен возмутиться или закрыть глаза на произошедшее? Сказать, что все кончено, и ведьмак может отправляться на все четыре стороны, прихватив свой треклятый кулон? Что он понимает, что юноша рискует, но только этот риск позволит оказать ему действительно содействие, опасаясь ножа в спине хотя бы в половину? Что он не хотел унизить, просто доверие — невозможная роскошь между ними в частности и для такого человека, как Кощей Бессмертный в целом? Что он чувствует…. Ненависть за навязанную ласку? Страх, что не так уж и была она навязана, стыд за то, что в один миг действительно возжелал этого дерзкого, отчаянного и отчаявшегося юношу? Вину, за то, что получил удовольствие столь сильное и обжигающее, равного которому не испытывал ни разу в жизни? Неловкость и запоздалое осознание ответственности, что теперь в прямом смысле лежит в его руках? Самым скверным было то, что Кощей очень плохо понимал, что по-настоящему ощущал в этот миг. Все чувства стали разделены и едины разом, накрывали туманным, плотным облаком, каждый вдох в котором лишь уплотнял растерянность. Едва осознавая, что именно делает и зачем, волхв подносит копну волос в своих руках к лицу, вдыхая запах. Мягкие золотые пряди щекочут лицо, касаясь кожи самой легкой, невесомой нежностью. Пахнет сладкой испариной, послевкусием томного, с горчинкой, разделенного на двоих удовольствия. Пахнет луговыми травами и звездой ночью, остатком грозы на свежей траве, тихим полуднем, проведенным в одиночестве, слабой негой тени, пойманной под самым зенитом пустынного солнца. Прежде чем отодвинуть от себя дурман ведьмовской силы, Кощей невольно прикрывает глаза.