Darker, Much Darker

Приятное ощущение чистоты внушило мне чувство собственного достоинства, утраченную гордость. Удовлетворенно разглаживая складки застегнутого пиджака, я тряхнул головой, отправляя пряди волос за спину. Голос кинжала в голове походил на тихий, но весьма навязчивый шепот. Словно музыка, он сопровождал меня повсюду с того самого момента, как я вновь пересек черту и вернулся в город. Размышляя о нём, я не мог не думать о Белль, но даже муки разбитого сердца не терзали меня с такой силой, как желание вновь обрести свободу. Жгучее, оно превосходило все прочее по своей силе. Поддаваясь соблазну его жарких волн, я возвращался в памяти к сказанным Белль словам, и обида разгоралась во мне с новой силой. Без сомнения, это решение далось ей не просто, но выбор, который она очевидно сделала в пользу своих идеалов, был мне не понятен. Готовый признать, что действительно лгал и обманывал её, я все же искренне верил, что делал это в наших интересах, всё было ради Белль и нашего будущего, но этого она, кажется, так и не смогла понять. Не разделяя со мной мою веру, Белль старалась увидеть во мне героя, тогда как я никогда им не был. С особой ясностью, что было крайне жестоко в нынешнем положении, теперь я понимал, что, возможно, Белль никогда не любила меня таким, каким я был на самом деле. Не скрывая от неё своей истинной сущности, я посмел надеяться на понимание, на то, что она сможет принять меня тем чудовищем, которое жило во мне. Однако она любила лишь образ, который жил в её надеждах и мечтах. Белль отрицала мою сущность, и я стал частью ее самообмана, так же обманувшись, поддавшись на соблазн, как ни пытался ему противостоять. Горькой же была расплата за эту оплошность для нас обоих, но подобной ошибки я больше не совершу. Накинув на плечи пальто, я уверенным шагом вышел из комнаты, застав Круэллу в гостиной. Скинув меха, женщина сидела на диванчике у камина, потягивая искрящийся джин, глядя куда-то за окно. Я точно не знал, чем она занималась в течении дня, но судя по всему, у нее намечался тихий, одинокий вечер. С момента как мы добрались до моего дома, женщина не проронила ни слова, и это более чем меня устраивало. Теперь же, услышав мои шаги, она вскинула голову и с нескрываемым весельем, немного захмелевшая от алкоголя, широко улыбнулась. — Надо сказать, Румпель, сейчас ты выглядишь намного лучше, — она окинула меня взглядом и в жесте одобрения подняла свой стакан вверх. — Никак на свидание собрался? С той милой и ненаглядной служанкой? Подойдя к дивану, я взглянул на женщину сверху вниз, медленно изогнув губы в легкой, едва заметной улыбке. Подняв руку в нежном, почти любовном жесте, замер у ее лица, неторопливо повернул запястье. Стакан дрогнул в руках Круэллы. Захрипев, она схватилась за горло в тщетных попытках вдохнуть. На точеном, раскрасневшемся от напряжения лице женщины проступили капли пота, на лбу вздулись вены. Сполна насладившись ее отчаянием, я небрежно отмахнулся от нее и наклонился, заглядывая в глаза. — Будешь много болтать — составишь компанию Урсуле, — прорычал сквозь плотно стиснутые зубы. — Держись подальше от моих дел. Я дам знать, когда ты понадобишься. Торопливо кивнув, женщина продолжила потирать шею, а затем жадно потянулась к стакану, сделав большой глоток обжигающего напитка. Оставив ее в одиночестве, я вышел из дома, ощутив приятную прохладу вечернего ветерка, шелестящего по верхам. Закрыв за собой дверь, обвел ее рукой с исходящим от нее слабым свечением. Круэлла все еще могла решиться на какую-нибудь крайне несвоевременную глупость, в то время как мой план требовал неукоснительного исполнения и последовательности действий. В столь поздний час я не рисковал встретить никого из тех, кто мог бы быть для меня опасен по природе своей пугливости или болтливости и все же центральным улицам я предпочёл отдаленные улочки, огибающие здания, скрывающиеся в тени. Свет сюда почти не проникал, да и сам город будто бы оставался в стороне, пока я призраком пробирался к своей лавке, напряженно вслушиваясь в тишину. Чтобы отвлечься от навязчивого шепота кинжала, я вновь отпустил мысли, позволяя себе плыть по их неспешному течению. Сейчас оно уносило меня к давно оставшемуся в прошлом мгновении, когда всё, чего я хотел — это комфортное будущее в новом мире. Обманутые ожидания, впрочем, стали настолько привычным вкусом жизни, что я, кажется, распробовал эту тошнотворную сладость, постепенно начав к ней привыкать. Готовое разорваться на осколки сердце вновь заныло в груди. Эту тупую боль я хорошо знал и помнил с того самого дня, когда умер Бэйлфаер. Мой сын… Мне едва хватило сил вдохнуть, всем телом ощущая, как сердце пропускает удар. Прислонившись к холодной стене, я откинул голову назад и прикрыл глаза, стараясь восстановить дыхание. Времени было слишком мало, но еще очень многое нужно было успеть сделать. Внушая себе мысль, что каждая минута промедления может обойтись мне слишком дорого, я заставил себя двигаться дальше. Пройдя еще немного, я увидел вдалеке шоссе, которое разделяло улицу, а там, на другой стороне через пару шагов открывался вид на мою лавку. Мягко подсвеченная вывеска выделялась на фоне темного неба, чем-то напомнив мне маяк. Прилив нежного волнения и трепета отбросил назад мрачные мысли, еще мгновение назад завладевшие моим разумом и телом, и я смело шагнул на свет, пытливо вглядываясь в светлые окна лавки. За прилавком суетилась Белль, в конце долгого и, должно быть, изнурительного дня, а ведь посетителей всегда было хоть отбавляй. Машинально отойдя от стены навстречу лавке, я поддался внезапному порыву чувств, забыв обиды. В эту самую минуту мне вдруг показалось, что мы все сможем решить и нужен всего лишь откровенный разговор. Белль сможет меня выслушать, а я смогу признаться и тогда мы действительно начнём сначала. Я уже начал меняться и у меня это даже получалось. Если бы только у меня был еще один шанс, я бы смог все переиначить и сделать её по-настоящему счастливой! Увлеченный мыслями об идеальном будущем, я почти вышел на свет, когда увидел промелькнувшую в лавке фигуру. Сильные мужские руки крепко обняли Белль за талию, и гость притянул девушку к себе, целуя её в макушку. Волна гнева захлестнула меня, обжигая горло, ярость клокотала в груди, мешая трезво мыслить, желание ворваться в лавку и оттолкнуть его от Белль почти лишило меня рассудка. Я чувствовал, как жжёт ладони, и магия норовит вырваться наружу, защитить то, что было мне дорого одним из бесчисленно доступных способов, но непременно самым жестоким. Однако в тот самый миг, когда я был уже близок к тому, чтобы окончательно выйти из тени, пронзившая, словно молния, мысль заставил меня застыть на месте и отшатнуться назад, скрываясь во мраке: Белль была рада этим прикосновениям, она тянулась за ними. Молодой человек ловко развернул её к себе, отпустив наверняка какую-то шутку, отчего оба рассмеялись, а затем… Внезапная слабость и ноги подкосились, так что я торопливо ухватился рукой за стену, ошарашенно выдохнув. Неужели она так легко забыла? Так быстро отказалась ото всего, что было между нами и теперь без оглядки шла дальше? Сильнее особенного меня ранила мысль, что это происходит в моей лавке, в бережно охраняемом мной месте, где сосредоточилось столько важных для меня вещей и историй, что и не счесть. Именно в этом храме моей памяти Белль писала новую историю своей жизни, кажется, вычеркнув меня из своей биографии уже навсегда. Что ж, ей придется вспомнить, ведь никто не нарушает сделок со мной. — Никто, Белль. Даже ты.