Owl in the City

      — Давай я угадаю с двух раз. У тебя или проблема с очередной бабой, или проблемы на работе.       Леда сидел напротив Казуки на высоком стуле у барной стойки и опирался на нее локтем. Казуки хмуро взглянул на друга исподлобья, и Леда демонстративно присвистнул:       — Даже та-ак? У тебя проблемы и там, и тут? Как ты только успеваешь?       — Заткнись, а? — тоскливо попросил Казуки, на что его друг негромко рассмеялся.       — Я-то заткнусь, но зачем ты тогда вообще меня дернул сегодня?       — Я что, не могу просто так встретиться с другом?       — Нет. Ты — не можешь.       Леда хоть и говорил с напускной веселостью, но смотрел укоризненно, и Казуки обреченно вздохнул.       — Прости, чувак, — покаялся он. — В последнее время и правда задница какая-то.       — Да уж я заметил, — Леда постучал пальцами по деревянной столешнице.       — Но я с тобой встретился не для того, чтобы ныть. Просто проветриться захотелось.       — Тогда я счастлив, — фыркнул Леда.       За время, что Казуки его не видел, Леда успел перекрасить волосы в темный цвет и теперь казался старше своих лет. Сам он со смехом заявлял, что выглядит как представитель офисного планктона, но Казуки не мог припомнить ни одного клерка, который ходил бы в дурацких обтягивающих джинсах и в не менее дурацком пиджаке с блестящими вставками.       В этот вечер у Леды не нашлось времени для Казуки, но он предложил прийти в клуб, где должны были выступить его подопечные. На проверку концерт оказался каким-то сборным, играл чуть ли не десяток никому неизвестных групп, и у Казуки уже после второго выступления начала гудеть голова.       — Как ты это все выносишь? — от души поинтересовался он у Леды. — Музыка — говно ведь.       — Не у всех, — миролюбиво возразил его друг. — Попадаются и приличные команды.       — И организация — говно, — не успокаивался Казуки. — Между группами по пятнадцать минут перерыва.       — Ну они же должны настроиться.       — А в итоге большую часть концерта зрители не делают ничего.       — Это не для широкой публики концерт. Кому надо, тот заметит хороший проект.       — И часто у тебя такое?       — Два-три раза в неделю, — пожал плечами Леда.       Казуки хотел сказать, что его, порой уже просто ненавистная, работа сущий рай по сравнению с тем, что творится у Леды, но не успел — заиграла вступительная музыка, и все внимание его друга обратилось к сцене. Казуки знал, что подопечные Леды выходят еще нескоро, но самого Леду интересовал каждый выступающий. К тому же, говорить о чем-либо, пока в колонках гремело, было невозможно, и Казуки, хлебнув пива, отвернулся от сцены и погрузился в невеселые размышления.       Этот день начался для него просто потрясающе. Мало того, что он проснулся на рассвете из-за тревожных снов, содержание которых не помнил; мало того, что от воспоминаний о прошедшем вечере у него волосы дыбом встали — на работе Казуки ждал неприятный сюрприз. Очередной труп — теперь жертвой хирурга стала молодая девушка.       — Где тебя носило, Казуки? — шипела Юуки, семеня за ним попятам по коридору. — Я три часа тебе дозвониться не могла…       Пока напарница пыталась до него достучаться, Казуки был в своей постели, но домой он добрался в таких растрепанных чувствах, что даже не взглянул на телефон, который по закону подлости разрядился.       — Вот скажи мне, Ю. Я что, пропустил что-то важное? — не выдержав, огрызнулся он.       Юуки даже забыла, что ругала его, и замерла с приоткрытым ртом       — Я понимаю, что у нас новый труп и что я обязан был приехать, но давай рассуждать по сути — нас это хоть как-то приблизило к разгадке?       Юуки, наконец пришедшая в себя, сжала губы в тонкую линию и нахмурилась.       — Так, всё ясно, — безапелляционным тоном произнесла она и, схватив Казуки за рукав, потащила в куда-то сторону. — Тебе нужен выходной.       — Ничего мне не нужно, — попытался возразить Казуки.       — Нужно еще как.       Казуки не знал, что именно наговорила начальству Юуки, но домой его отпустили. Это было очень странно, щедрость точно не числилась в списке добродетелей Бё, и уж тем более никто не стал бы давать выходной следователю, у которого горит такое нашумевшее дело. Однако размышлять о том, какая муха укусила босса, Казуки было лень. Выходной — значит выходной.       — Отоспись, отдохни, ни о чём не думай, — распорядилась его напарница, и Казуки даже не нашел в себе сил возмутиться, кто из них тут главный и старший.       Вот только Юуки оказала ему медвежью услугу. Сидеть дома в тишине было невыносимо, куда хуже, чем на работе. И Казуки мысленно возвращался то к маньяку, которого они безуспешно ловили, то к Манабу, который непонятно почему вчера сбежал.       Казуки задавался вопросом, стоит ли ему вообще искать новой встречи с этим человеком, и хотя ответ был однозначным — конечно, не стоит, — понимал, что все равно хочет увидеть Манабу.       За свой короткий утренний визит в участок Казуки выяснил, что тело девушки нашли всего в паре кварталов от детской площадки, где они с Манабу курили косяк. А экспертиза установила, что и умерла девушка примерно в это время, быть может, лишь немного раньше — как раз тогда, когда Казуки, нерадивый полицейский, таскался по улицам и барам с Манабу.       — Вот эти ничего были, — его выдернул из размышлений довольный голос Леды.       Казуки обернулся на сцену и только тут сообразил, что очередное выступление подошло к концу.       — Да, ничего, — вяло согласился он.       — Эй, да ты, поди, ничего и не слышал, — возмутился Леда.       — Сложно не услышать, когда грохочет над самым ухом, — буркнул Казуки, на что Леда утомленно закатил глаза к потолку.       — Ну ладно, рассказывай давай, — потребовал он. — Что у тебя случилось?       — Я не хочу рассказывать, — ответил Казуки и ничуть не соврал: его проблемы носили не тот характер, чтобы их можно было обсудить за кружкой пива в баре.       — Не можете напасть на след того психа? — хмыкнул Леда. — Я слышал, сегодня утром нашли еще одно тело.       — Быстро слухи ползут, — скривился как от зубной боли Казуки.       — Такие слухи сложно удержать, — резонно заметил Леда и погладил кончиками пальцев свою банку с пивом, из которой почти не пил. — По улицам теперь ходить страшно. Вчера шел домой, поймал себя на том, что озираюсь.       Леда опять тихо рассмеялся, но веселости в этом смехе было мало, а Казуки и вовсе не улыбнулся.       — Будь осторожен, — только и смог выдавить из себя он.       — Тревожно, когда полиция говорит такое, — теперь Леда расхохотался от души. — Обычно, знаешь ли, ваши делают такие важные рожи и заявляют, что все под контролем.       — Нихрена не под контролем, — выплюнул Казуки, но моментально опомнился: — Я тебе ничего не говорил. И вообще, я не могу обсуждать с тобой работу. Ни с тобой, ни с кем-то другим.       — Само собой, — Леда поднял вверх руки, словно сдаваясь. — Я, как всегда, ничего не слышал. Без проблем.       Пару минут они сидели молча. Казуки гипнотизировал свое пиво, а его друг раздражающе дрыгал ногой и вертелся на стуле, словно хотел рассмотреть каждого пришедшего в этот зал.       — А чего ты пожёванный такой? — первым не выдержал молчания Леда. — К тебе твоя бывшая вернулась, что ли?       — Никто ко мне не вернулся… И почему это я пожёванный?       — Или тебя бросила новая девушка? — будто не услышал вопрос Леда. — Я тебя знаю, ты часто подружек меняешь…       — Никто меня не бросал, — раздраженно отмахнулся Казуки.       — Значит, кто-то не даёт? — выдал новую догадку его друг. — О! Или, быть может, ты закрутил с замужней, а теперь оказалось, что у тебя к ней чувства?       — По-моему, кто-то давно не ездил носом по полу, — отчеканил Казуки, но против воли все же улыбнулся: Леде нередко удавалось его развеселить даже в скверные времена. — Какая замужняя? Какие чувства?       — Ну, мы просто давно знакомы, я уже всякого повидал, — развел руками Леда. — Ты — натура романтичная, сидишь и сдыхаешь, как правило, когда проблемы с личным. Вот грешным делом и подумал, что ты даже со своей рабской работой успел влипнуть в очередные страсти.       — Попробуй в следующий раз думать головой, а не грешным делом, — от души пожелал ему Казуки, и смех Леды потонул в музыке — на сцену вышла очередная группа.       Когда Леда отвернулся, Казуки перестал тянуть вымученную улыбку и незаметно вздохнул. Как бы Леда ни насмехался, знал он Казуки действительно неплохо. В этот вечер его мысли в большей мере занимала не работа, а личное. Казуки многое отдал бы за то, чтобы Леда оказался прав, и проблема была в замужней подружке.

***

      Домой Казуки возвращался с головной болью. Была ли тому виной накопившаяся усталость, или его доконал бесконечный концерт бездарных групп, он не знал, но чувство было такое, будто в виски с двух сторон ввели по игле. Когда до дома оставалось около пятидесяти метров, Казуки некстати вспомнил, что именно здесь накануне он встретил Манабу. Казалось, что как минимум месяц прошел, и трудно было поверить, что это случилось только вчера.       Неосознанно он огляделся по сторонам, но вокруг было тихо и пусто, даже одиноких прохожих, вышедших поздно вечером на пробежку или выгуливавших собак, не наблюдалось. Казуки поежился. Медленно шагая вперед, слушая, как тревожно шумят одинокие деревья, он испытывал странное чувство, будто кто-то наблюдает за ним.       "Ну же, — одернул он сам себя. — Не может же быть такого, чтобы два вечера подряд…"       — Привет, Казуки.       Едва ли не подскочив от неожиданности, он мотнул головой, пытаясь понять, откуда доносится голос, и лишь через секунду заметил, как от соседнего дома отделилась тень. А еще через одну Манабу сделал шаг вперед, вступая в световое пятно от ближайшего фонаря.       — Привет, — запоздало поздоровался Казуки, отмечая, что голос его звучит непривычно глухо.       Манабу выглядел как обычно, на нем была неизменная толстовка, только макияж показался Казуки особенно ярким, как будто Манабу стремился не накрасить себя, а гротескно разрисовать. Удивительным было лишь то, что Казуки пялился на него как завороженный и находил безумное сочетание тёмных теней и ярко-алой помады привлекательным.       — Не ожидал тебя снова встретить, — наконец произнес Казуки, чтобы нарушить тягостное молчание.       — Почему же? — уголки губ Манабу дрогнули. — Сегодня ведь особенный день. Для тебя.       — Особенный?       — Да. Кажется, мы вчера кое-что не закончили.       Казуки физически почувствовал, как внутри него все сжалось от напряжения. Намек был однозначным и прямым, Манабу говорил о продолжении, и Казуки поймал себя на том, что возбуждается от одних только собственных мыслей. Перед глазами всплыла картинка, как Манабу стоял перед ним на коленях, как он облизывал губы, и Казуки на миг прикрыл глаза, приказывая себе успокоиться.       — Я вижу, ты рад меня видеть, — теперь в голосе Манабу послышалось удовлетворение. — Предлагаю не терять времени и двигаться.       — Куда двигаться?       — В отель же, идиот. Или ты хочешь пригласить меня к себе? — Манабу насмешливо поднял брови, на что Казуки торопливо качнул головой, без слов отвечая, что приглашать он никого не хочет.       "Это какой-то пьяный бред", — думал он, пока шел по ночной улице рядом с Манабу, который засунул руки в карманы и разве что не насвистывал беззаботно. Его спутник молчал, но Казуки казалось, он кожей чувствует флюиды отличного настроения, исходящие от него.       — Почему такой довольный? — поинтересовался Казуки, просто чтобы спросить хоть что-то. Молчать в присутствии Манабу было некомфортно.       — Размышляю, как закончу сегодняшний вечер, — отозвался тот.       — И какие планы?       — Тебе однозначно понравится.       Пожав плечами, Казуки не стал ничего уточнять. Только сейчас в его душе начало подниматься волнение, и он приказал себе не думать ни о чем. В особенности — не думать, что он, полицейский, идет вместе с уличной проституткой в отель, а проститутка эта, к тому же, мужского пола. Почему-то в этот момент Казуки было плевать на моральную сторону происходящего.

***

      Отель оказался самым обыкновенным и ничем не примечательным — Казуки за свою жизнь побывал во многих подобных. Правда, до этого дня его спутницами были исключительно девушки.       Казуки не покидало ощущение, что он попал в какой-то странный сон, что все это не может происходить на самом деле, и он вот-вот проснётся.       "Если мне это снится, можно ни о чём не париться", — подумал Казуки, которого ненадолго охватило нервное веселье. Однако несмотря на такие утешительные мысли, он нервничал как девственник перед первым свиданием.       — Ну, Казанова, командуй, — вернул его в реальность голос Манабу. — Чего ты хочешь?       При прочих равных невинный вопрос из уст Манабу прозвучал так, что Казуки почувствовал, как к щекам приливает кровь. Он обернулся и увидел, как Манабу стаскивает с себя толстовку, чтобы тут же бросить ее на пол. В кармане что-то звякнуло, но Казуки не обратил на это особого внимания.       Под толстовкой оказалась неприметного вида майка, черная, без рукавов. Теперь Казуки отлично видел, каким тощим был Манабу — болезненно тощим, даже под одеждой угадывались ребра, а руки были до того бледными, что невольно закрадывалась мысль: а выходил ли Манабу хоть раз в жизни на солнце?       "Ничего привлекательного", — понимал умом Казуки. Ответить на вопрос, почему у него уже стоит, он не смог.       — Не обкончайся только сразу, как вчера, — будто подслушал его мысли Манабу. — Не нравятся мне твои быстрые реакции.       — Лучше заткнись, — негромко произнес Казуки.       Он хотел добавить, что именно этого он и хочет, раз уж Манабу спрашивает о его пожеланиях, но язык почему-то слушался плохо. Казуки забыл и о недавней головной боли, и о накопившейся усталости — сердце бухало в груди тяжело и часто, а внутреннее напряжение было мучительно тяжелым.       Манабу понимающе усмехнулся и с невозмутимым видом принялся расстегивать ремень на джинсах. Казуки не сомневался, что если бы не потребовал молчать, тот обязательно выдал бы что-то язвительное.       Смотреть на то, как Манабу разоблачается перед ним, было физически трудно. Казуки понял, что с него хватит этого зрелища уже через три секунды, когда Манабу приступил к пуговицам на поясе. Казуки шагнул к нему, перехватывая руки и крепко сжимая запястья. Если Манабу и растерялся, то не показал этого и только выдохнул, когда губы Казуки прижались к его губам.       Где-то Казуки слышал, что поцелуи не входят в список эротических услуг и что ни одна проститутка не станет целоваться с клиентом. Однако это воспоминание померкло, стоило Манабу ответить ему. У помады на его губах был сладковатый привкус, а сама она оказалась неприятно липкой, но Казуки это совершенно не волновало. В голове стало неожиданно пусто, сомнения и смущение отступили, пока он лихорадочно дергал вверх майку Манабу. Тот послушно поднял руки, позволяя раздеть себя. Им пришлось разорвать поцелуй, и Казуки увидел, что алая помада размазалась вокруг губ Манабу. Наверняка, он сам весь тоже был перепачкан, как испачкал и свою футболку, которую тут же потянул через голову.       А через секунду они снова целовались. Джинсы Манабу, свободные, бывшие ему явно великоватыми, легко поползли вниз, и Казуки захлебнулся на вдохе, когда почувствовал, как ему в бедро уперся возбужденный член Манабу.       Замешательство было секундным, мозг будто обрабатывал полученную информацию, не зная, как на нее реагировать, и следом Казуки захлестнуло пониманием, что не обкончаться, как сказал Манабу, будет очень сложно. Происходящее было совершенно новым для него, чем-то невероятным и очень желанным.       Он почти оттолкнул от себя Манабу, отступая назад и нетерпеливо стаскивая с себя одежду. Когда тот на миг поднял глаза, Казуки увидел, что Манабу так и стоит на месте в приспущенных штанах и странно улыбается. На фоне размазанной по щекам косметики эта улыбка выглядела жутковато, как эпизод кошмарного сна или фильма ужасов.       — Раздевайся, — прошипел Казуки сквозь зубы, выпутываясь из штанин.       — Как прикажешь, — теперь выражение лица Манабу стала откровенно насмешливым.       Он провел ладонью по своему члену, сжал несильно, и Казуки торопливо опустил голову. Его распирало от многих чувств, в первую очередь от сумасшедшего возбуждения, но на мгновение оно померкло на фоне злости — Манабу провоцировал его, легко манипулировал, и Казуки ничего не мог с этим сделать.       Несколько секунд, понадобившиеся для того, чтобы раздеться и отыскать презервативы со смазкой, любезно предоставляемые отелем, показались ему непростительно долгими. Манабу за это время успел сбросить одежду и откинуться на согнутые локти на кровати. Он широко развел ноги, и выглядело это до того пошло, что Казуки готов был стонать от одного только зрелища.       "Мне никогда такое не нравилось. Мне не нравятся парни…" — успел подумать он, делая шаг к постели. Казуки действительно за всю свою жизнь не интересовался ничем подобным, он даже гейское порно ни разу не смотрел. Если бы они с Манабу жили в средние века или в другие темные времена, Казуки ни на минуту не усомнился бы, что его опоили приворотным зельем.       Решительность, переполнявшая Казуки секундой ранее, отступила, стоило ему опуститься на кровать между разведенных ног Манабу. Он банально не знал, что надо делать дальше. Наверное, Манабу не нуждался в дополнительной подготовке или каких-то иных манипуляциях, для него секс с мужчинами был делом обыденным, но все равно Казуки оробел.       Он разглядывал Манабу, его выпирающие ключицы, ребра, тазовые кости, согнутые худые ноги. Острые плечи, острые колени — Манабу будто весь состоял из одних углов и локтей. Соски на бледной коже казались очень темными, а еще Казуки заметил несколько уже пожелтевших синяков — на предплечьях и на левом бедре.       — Долго будешь любоваться? — Манабу холодно одернул Казуки, его глаза потемнели, и тот заподозрил, что такое пристальное внимание тому было неприятно.       — Ты красивый, — выдал Казуки и тут же пожалел о сказанном: большую банальщину сложно было придумать, да и по правде красивым Манабу можно было назвать с большой натяжкой, просто Казуки он казался таким в эту минуту.       — Охренеть теперь, — ожидаемо зло процедил Манабу. — Долго придумывал, чтоб такого ляпнуть? Ты мне вставишь сегодня или нет?       Пальцы были холодными: Казуки понял это, когда прикоснулся к горячему телу Манабу, очерчивая нежную кожу и чувствуя, как мышцы сжимаются вокруг них. Манабу даже не дрогнул и не пожаловался — вероятно, он привык и к худшему.       Опершись одной рукой на подушку возле головы Манабу, второй Казуки направил свой член. Глаза он закрыл, почему-то смотреть в лицо Манабу в этот момент он не мог. И сразу шумно выдохнул через нос, крепко сжимая губы, когда головку его члена крепко обхватили тугие мышцы.       Было потрясающе хорошо, совсем не похоже на те привычные ощущения, что Казуки испытывал с девушками. От Манабу даже пахло по-особенному, сигаретами, мужским шампунем и свежим уличным воздухом. Казуки отметил это вскользь перед тем, как, не контролируя себя, податься вперед бедрами настолько глубоко, насколько это было возможно.       Теперь застонал уже Манабу. Казуки подумал, что от боли, и торопливо прижался к его губам своими. Он чуть было не выдал какую-то сентиментальную утешительную глупость, но вовремя опомнился и промолчал.       Двигался Казуки нарочито медленно — при быстром ритме он рисковал сорваться уже через минуту, прислушивался к ощущениям и пытался устроиться удобней. Манабу тяжело дышал под ним, и когда Казуки рискнул приоткрыть глаза, он увидел, что тот больше не улыбается. Выражение его лица было незнакомым Казуки, но оно ему однозначно нравилось. Казалось, что в глазах Манабу притаилось удивление, хотя на деле он лишь несильно закусывал губу и немного морщился.       Чуть приподнявшись, снова опершись на левую руку, Казуки запустил правую между их телами и сомкнул пальцы на члене Манабу. Даже если тому и было неприятно, напряжение не спало, и Казуки прикрыл от удовольствия глаза, поглаживая мягкую кожу на контрастно твердом стволе.       — Это необязательно делать, — Казуки показалось, что Манабу снова отчего-то разозлился. — Ты за это не платишь.       Он никак не отреагировал на это заявление. Манабу хотел поддеть его, но Казуки не собирался вестись на провокацию.       В ощущениях он потерялся точно так же, как и потерял счет времени. Он сдерживался из последних сил — Казуки мог кончить уже давно и сам не понимал, зачем упорно терпит.       "Ещё немного, ещё чуть-чуть…" — мысленно уговаривал себя он. Ему нравился сам процесс, в кои-то веки Казуки не хотелось разрядки, лишь бы все это длилось подольше. Чтобы чувствовать горячее тело Манабу под собой, слышать его запах…       Сквозь зубы Манабу прошипел какое-то ругательство и дернулся. Казуки не сразу сообразил, в чем дело, и вдруг почувствовал на ладони влагу. Манабу заерзал под ним, забился, толкаясь в тесную ладонь, пока Казуки, широко раскрыв глаза, смотрел на его лицо, на искаженные от стона губы. Выгнувшись, Манабу сильнее сжал Казуки в себе, и тот, позабывший, что надо контролировать себя, сорвался и кончил.       От такого сильного оргазма даже перед глазами потемнело, будто ему дали затрещину. Силы покинули Казуки, и он всем телом рухнул на Манабу, из-за чего тот выругался теперь уже четко и громко и тут же сбросил Казуки с себя. Но Казуки было плевать на такую грубость. Он перекатился на спину и уставился в потолок. Перед глазами плыло, а по телу разливалась такая сладкая нега, что хотелось улыбаться и спать — больше ничего. Казуки удовлетворенно выдохнул и искоса посмотрел на Манабу.       Скинув с себя тяжелое тело Казуки, тот сел на постели, снова согнув в коленях ноги, и несколько секунд смотрел прямо перед собой. Казуки понял, что он о чем-то думал, но спрашивать и нарушать тишину не хотелось.       А после Манабу провел ладонью по своему перепачканному спермой животу и уставился уже на нее, как будто не понимал, как такое с ним могло случиться.       — Манабу, — негромко окликнул его Казуки, но тот не повернул головы, только нетерпеливо передернул плечами.       — Ты мне больше нравишься, когда молчишь, — предупредил он.       — Вид у тебя какой-то озадаченный, — все же не удержался от комментария Казуки.       — Да вот, планы на вечер пересматриваю, — угрюмо отозвался Манабу.       — Я так понял, у тебя какие-то дела?       Манабу на это только медленно покачал головой, будто решаясь на что-то.       — Пожалуй, я перенесу свои дела на следующий раз.       — На следующий раз? — не понял Казуки, но Манабу проигнорировал его вопрос.       — Сейчас можно в душ и повторить. Если ты осилишь, конечно.       На последних словах в его голосе послышалось уже знакомое Казуки ехидство, и он только насмешливо фыркнул в ответ:       — Осилю, не сомневайся.