Losing Hope

Тот рассвет пришел в Биг Изи* неожиданно. Как обычно и бывало. На опустевших улицах не было ни души, лишь ветер, будто обезумев, гонял по асфальту пустые целлофановые пакеты и жестяные банки из-под дешевого алкоголя. Именно такой Новый Орлеан Хоуп считала настоящим — под лучами утреннего солнца, без тонн фальшивой праздничной мишуры и громких джазовых аккордов он казался до невозможности нелепым, будто огромные декорации, в спешке забытые гастролирующим цирком. Хоуп стояла под балконом напротив своего дома, но всё никак не решалась зайти. Отец наверняка будет в ярости. Это впервые его мятежная дочь не вернулась домой до утра. Достала сигарету — временную отсрочку как подарок самой себе, зажигалку и сделала первую затяжку, пожалуй, слишком сильную — запершило в горле. Впрочем, курить не хотелось. Она бросила сигарету на асфальт, к десяткам других окурков и уверенным шагом направилась к входной двери. На первый взгляд, внутренний дворик был совершенно пустым. Несколько раз непроизвольно щелкнув зажигалкой, которую она до сих пор держала в руках, Хоуп медленно начала подниматься по лестнице. То, что за её спиной, благодаря вампирской скорости, кто-то появился, девушка подняла ещё до того, как услышала голос отца. — Моя милая дочь, не хочешь объясниться, где ты была всю ночь? Хоуп развернулась и встретилась взглядом с Клаусом, который стоял всего на две ступени ниже неё. Он был в ярости. Хотя он пытался сохранить спокойное выражение лица, Хоуп видела, как пульсирует вена на его шее, и слышала его тяжелое дыхание. — Надо же. Твои блохастые друзья не смогли меня найти? Как жаль… — Хоуп притворно поджала губы в мнимом сожалении. — Дай угадаю, они наверняка все уже мертвы. — Не все, — произнес Клаус тоном, от которого у Хоуп всё похолодело в груди. В тот миг поняла, почему имя Майклсон веками внушало страх. От двух слов, произнесенных отцом, кровь застыла в венах. Клаус был не просто в ярости. Он был в двух шагах от того, чтобы не впиться в глотку собственной дочери. Таким Хоуп отца ещё не видела. — Я повторяю свой вопрос! — прорычал Клаус, до боли сжав плечи Хоуп. — Где. Ты. Была? Отвечай! — Отпусти меня, мне больно! Отпусти же! — её глаза налились слезами, и это привело мужчину в чувства. Он опустил руки и попятился на несколько шагов назад. Крики Хоуп до сих пор звенели в его ушах. — Прости меня, Хоуп, я не хотел причинить тебе боль… Но девушка не слышала того, что он ей говорил. Было уже слишком поздно. Несколько секунд она всё ещё стояла там, будто застыв, с широко раскрытыми, но невидящими глазами. Бросив последний шокированный взгляд, она убежала по лестнице наверх. Спустя несколько секунд он услышал, как захлопнулась дверь в её комнату. Хоуп вряд ли смогла бы вспомнить, как добралась до комнаты, как небрежным жестом отодвинула комод к двери, блокируя вход, как в обуви залезла на кровать, как теребила пальцами края простыни. Слёз не было. Был лишь всепоглощающий шок и липкий, подобный холодному поту, страх, пробирающий до костей. Очаровательно улыбаться в ответ на слова о том, что Клаус Майклсон — монстр, давно вошло для неё в привычку. Для Хоуп он всегда бы её личным хорошим чудовищем, готовым убить ради неё любого. Ей нравилось чувствовать себя принцессой из тех старых сказок, которые ей так любила читать мама в далеком детстве. Ей нравилось думать о том, что отец уничтожит кого угодно ради неё. Но теперь, похоже, он готов был уничтожить её саму, ведь, как ему казалось, так будет лучше для неё же. В какой-то момент что-то определенно пошло не так. Она больше не была принцессой, заточенной в высокой башне. Она была сокровищем, одной из драгоценных вещиц, принадлежавших монстру. Его собственностью, жизнью которой имел право распоряжаться лишь он один. Неизвестно, сколько прошло времени, когда в дверь постучали. — Хоуп, открой дверь, — от приказного тона отца девушке, всё так же сидевшей на кровати и смотревшей на серое небо за окном, снова стало не по себе. — Хоуп! Сейчас же! — Чёрта с два, — тихо, но уверенно произнесла она, зная, что Клаус по ту сторону двери всё равно её услышит. Страха как и не бывало. От прежнего шока не осталось и следа, кроме слишком сильно смятых простыней. Она была слишком похожа на отца, чтобы его бояться. — Хоуп, я сейчас выбью эту чертову дверь! — прокричал Клаус в коридоре, ударив кулаком об стену так, что девушка, имей она вампирский слух, могла бы услышать, как осыпалась часть штукатурки. Майклсон поднялась на ноги и подошла к широкому подоконнику, заставленному множеством мягких подушек. — Как пожелаешь. Это же твой дом, — выдохнула Хоуп, присев на подоконник, и на секунду задержала дыхание. Она не знала, что будет делать, как дать понять отцу, что она уже достаточно взрослая, что заслуживает хотя бы каплю свободы, но она твердо была уверена в одном — раз уж всё началось, сделать шаг назад она себе не позволит, нужно идти до конца. Секунду спустя, с огромным грохотом дверь отворилась, а комод отъехал на несколько метров, оставляя заметные царапины на лакированном паркете из красного дерева. Клаус, играя желваками, стоял на пороге комнаты и смотрел на дочь. В лучах обеденного солнца Хоуп, стоящая спиной к окну и с неприкрытым вызовом в глазах смотревшая на отца, слишком сильно напомнила Клаусу Хейли Маршал — упрямую, самоуверенную, бесстрашную. — Где ты была? — ледяным голосом поинтересовался Клаус. Было заметно, что он изо всех сил пытался сдержать свои эмоции и не перейти на крик. Хоуп всего лишь закатила глаза, пробормотав, что она достаточно взрослая, чтобы гулять, где хочет, с кем хочет и когда захочет. Услышав это, гибрид не сдержался и в сердцах ударил кулаком о дверной косяк. — Твои слова только подтверждают, что ты ещё ребенок! — Клаус за долю секунды преодолел расстояние между ними и облокотился одной рукой на угол стены. Теперь же его голос звучал нарочито медленно, раздаваясь всего в нескольких сантиметрах от ушей Хоуп. — Я повторю свой вопрос. Где. Ты. Ночевала? Девушка только усмехнулась, представляя реакцию отца на её заранее продуманный ответ. Ярость, которая всё это время незаметно накапливалась в груди, теперь вот-вот должна была выбраться наружу. Хоуп, наверное, слишком долго молчала, в надежде, что никотин притупит болезненные чувства обиды и несправедливости, затаившиеся глубоко внутри. Должна же она наконец заговорить. И плевать, что от её слов ему наверняка будет больно. И плевать, сколько сердец будет вырвано из груди. — Я ночевала у парня. — Какого парня? — под пальцами Клауса крошилась стена, но Хоуп это только позабавило. Игра с по-настоящему большими ставками только начиналась. — Моего парня, — усмехнулась она, продолжая сидеть на подоконнике, небрежно мотыля ногами. — Он такой высокий, умный и с чертовски красивыми глазами. Только не обижайся, что я вас не познакомила. Некрофилия, знаешь ли… Не мое. — Да как ты смеешь… — Клаус, будучи не в силах закончить предложение, еле сдерживался, чтобы не схватить дочь за горло и в привычной для себя манере прижать к стене. Она променяла его — отца, который был готов стать для неё целым миром, на какого-то парня, и ещё смеет говорить об этом, так нагло смотря прямо в глаза. Хоуп, наконец-то отведя от него взгляд, оттолкнула его руку и прошла на середину комнаты. — И правда, как же это я посмела жить своей жизнью, — она уже почти кричала, — после всех твоих рассказов о огромном страшном мире за воротами? Ты же наверняка хотел, чтобы я стала сумасшедшим параноиком, подобной тебе, и окружила себя целой армией гибридов! Да к черту всё это! Ты думаешь, что ты король этого гребаного города, но на самом деле ты тиран, который трясется от страха при одной только мысли, что кто-то придет и скинет тебя с твоего воображаемого трона! Она сделала паузу, чтобы наполнить легкие воздухом, но её глаза всё так же злобно сверкали. А Клаус молчал, так и не зная, что ответить семнадцатилетней девушке, которая, казалось, была его копией, но и совершенно другой, в то же самое время. — Я не твоя собственность! Не игрушка! Не одна из твоих послушных шавок! И не одна из твоих картин, которая будет висеть там, где ты её повесишь! С меня хватит, понимаешь, пап? — Ты моя дочь! — прокричал в ответ Клаус. — Моя семья! Моя плоть и кровь! Мы должны держаться вместе, всегда и навечно! У тебя больше никого нет, кроме меня! Хоуп устало выдохнула и сделала несколько шагов в сторону дверного проема, обернувшись лишь для того, чтобы снова столкнуться взглядом с отцом. — Всегда и навечно… Я помню, как мама рассказывала мне об этом, — она горько улыбнулась. — Только не я давала эту клятву… Знаешь, ты прав, у меня на самом деле больше никого нет. Вот только ты единственный человек, кто в этом виноват. Она развернулась и ушла, слыша, как отец приказывал ей вернуться, но не предпринимал никаких попыток её остановить. Конечно, она вернется. Другого выбора у неё и не было. Но в тот момент Хоуп нужно было уйти подальше от дома, от отца, чтобы ничего не напоминало о простом, а для неё — уже проклятом слове «семья». Лишь на пустынном участке набережной Миссисипи, девушка достала сигарету и щелкнула зажигалкой. В этот раз с первой же затяжкой пришла иллюзия столь желанного спасения и спокойствия. — Вот так, папочка, — Хоуп выдохнула облако серого дыма, не отрывая взгляда от большого белого корабля, проплывавшего мимо, — ты воспитал неблагодарную эгоцентричную суку. Ровня себе.