Red Violin

      Тереза Лисбон явно не была тем, кто попусту теряет время. Если она сказала, что будет готова через десять минут, она именно это и имела ввиду. Когда Патрик вышел в холл, она уже стояла у окна, одетая в облегающую красную футболку, черную кожаную куртку, черные ботинки и синие джинсы, которые делали практически невозможным оторвать взгляд от ее попы. Услышав его шаги, она обернулась.       - Готов?       Единственным, что осталось от ее предыдущего наряда, был золотой крест на шее. Ее длинные темные волосы рассыпались по плечам. Он сглотнул. Она вдруг стала невероятно реальной и осязаемой.       В конце концов, ему удалось выговорить:       - Да, я готов.       - Отлично. Я решила, ты можешь быть за рулем.       Его мозг наконец включился:       - Ты не возьмешь с собой скрипку?       Она покачала головой:       - Нет, иначе мне придется носить ее с собой и я потрачу половину времени, беспокоясь о ней, а не наслаждаясь вечером.       - Можем закрыть ее в багажнике, - предложил он.       - Поверь мне, в независимости от того, какая у тебя машина, эта скрипка стоит больше. Будет безопаснее запереть ее здесь. Я вернусь и заберу ее утром, прежде чем поехать в аэропорт.       - Хорошо, - сказал он. – Тогда идем?       - Ага, - она развернулась на каблуках и направилась к двери.       Его пальцы дернулись в порыве положить руку на ее спину, почувствовать упругие мышцы, но он сдержался, внезапно испугавшись, что может сгореть от одного только прикосновения к этой женщине.       Вместо этого, он поспешно догнал ее и распахнул перед ней дверь:       - После тебя, моя дорогая.       Он был уверен, что если выдержит достаточное расстояние между ними, то она не заденет его, проходя мимо. ***       Вышибала в «Черном коте» приветствовал Терезу, как старого друга.       Внутри хостес проводила их к маленькой уютной кабинке, спрятанной в углу.       Патрик проследовал за Терезой в изогнутую кабинку, запоздало понимая, что опасная близость к ней в этой полуокружности выдаст его. Запах корицы доносился до него опьяняющими волнами. Он боролся с почти подавляющим инстинктом потянуться к ней и зарыться лицом в ее мягкие неукротимые кудри.       Она был слишком близко. Медленно и осторожно он отодвинулся подальше, надеясь, что она не заметит.       Они заказали напитки и какое-то время не разговаривали, просто слушая музыку. Тереза восхищенно внимала ей всем своим существом. Патрик внимательно прислушивался к текучей мелодии. Группа была неплоха. Он анализировал звучание и думал, исполняла ли Тереза когда-нибудь джаз. Играла ли она на каких-нибудь других инструментах, кроме скрипки. Он хотел спросить, но решил не прерывать момент. Он уже забыл, на что это похоже – тихо сидеть с кем-нибудь, не чувствуя необходимости заполнять тишину разговорами. Это было удивительно успокаивающее чувство.       Когда группа объявила, что собирается сделать перерыв перед тем, как сыграет последние несколько песен, и Тереза сместилась в кресле, его осенило, что, возможно, в этот раз он совсем не против поучаствовать в разговоре.       - Как ты узнала об этих парнях? – спросил он, делая глоток.       - Я услышала их дома, в Чикаго, - сказала она ему. – В маленьком местечке, где я искала немного мира и спокойствия, когда мои братья сводили меня с ума больше, чем обычно. Они выступали в один из вечеров, и я была потрясена до глубины души. Они играют вместе больше двадцати лет, можешь поверить в это?       - Да, это можно понять, слушая их. Им комфортно вместе, - сказал Патрик. – Они предугадывают друг друга.       Она улыбнулась, радуясь, что он заметил:       - Да. Легко ощутить, как сильно они любят эту музыку, правда?       - Точно, - сказал Патрик. – Я чувствовал тоже самое, когда слушал, как ты играешь. В твоем случае, на самом деле, это было даже сильнее.       Тереза не знала, что ответить на это.       Патрик сделал еще один глоток.       - Как ты начала играть на скрипке?       - Мой дедушка учил меня на ирландской скрипке. После того, как он умер, моя мама всегда говорила мне, что она напоминает ей о нем. Она шила, пока слушала мои упражнения. У нее всегда появлялась нежная улыбка, когда она слушала, как я играю. – Ее собственная улыбка стала немного задумчивой от этих воспоминаний. Патрик смотрел на изгиб ее прекрасных губ и свет в грустных глазах. Он подумал, что она должна быть похожа на мать. Эта мысль вызвала неожиданную острую боль в груди.       - Могу представить.       Тереза откашлялась:       - Во всяком случае, я думаю, что после ее смерти именно игра на скрипке заставила меня чувствовать себя ближе к ней. Дома стало довольно сложно… после, - добавила она осторожно.       Он услышал множество невысказанных вещей в этом простом утверждении.       - Твой отец, - сказал он тихо. – Должно быть, он был опустошен.       - Он был… сломлен. Он был хорошим человеком. Просто… он не знал, как справиться с такой потерей.       Он смотрел на нее, видя всё, что она не говорила.       - Это не оправдывает того, что он вымещал свою боль на тебе и твоих братьях.       Она резко взглянула на него:       - Я никогда не говорила…       - Ты и не должна, - сказал он мягко.       - Обычно я не разговариваю об этом, - натянуто произнесла она.       - Я знаю. – Он был уверен, что она прикладывала огромные усилия, чтобы никто никогда не узнал эту часть ее жизни. Он устало ей улыбнулся. – Прости, это профессиональные издержки, не могу их выключить.       Она смотрела на него. У него возникло чувство, что и она видит в нем больше, чем все другие.       - Должно быть, это тяжело - знать столько о людях, хочешь ты этого или нет.       Он пожал плечами:       - Что есть, то есть.       - Да, - пробормотала она. – Иногда такие вещи случаются, - было ясно, что ее мысли вернулись к ее отцу.       - Ты никогда не рассматривала вариант сдать его в полицию, не так ли? – спросил он. – Ты была несовершеннолетней. Если бы ты обратилась в полицию, они бы смогли остановить его, и он не причинял бы больше боли тебе и твоим братьям.       Она отвернулась.       - Да, я знаю.       - Но что бы ты могла сделать? – сказал он, показывая ей, что он понимал. – Тебе было сколько, двенадцать лет? Вдруг все легло на твои плечи: поддержка отца, защита братьев, содержание семьи, не говоря уже о добывании еды на стол. Если бы ты сообщила властям, они, скорее всего, отправили вас всех в разные приемные семьи, поэтому ты не отступила.       Она неловко пожала плечами:       - Пожалуй.       - Музыка стала твоей отдушиной, - сказал он тихо. – Твоим безопасным местом.       Она повертела цепочку на шее:       - Он разбил скрипку, которую подарил мне дедушка. Расколошматил ее на тысячу кусков, когда был пьян. За исключением того, что он бил моих братьев, это была худшая вещь, которую он мог сделать мне. В сто раз хуже, чем если бы он ударил меня. Я могла бы вынести физическую боль, но это…? Это было так, словно он уничтожил часть моей души.       - Ты все равно продолжала играть, не так ли?       Она кивнула.       - На следующий день он отправился на прогулку и вернулся с подержанной скрипкой из музыкального магазина в центре города. Заложил свою машину, чтобы купить ее. Это было… хорошо. Я знала, что ему жаль. После этого он никогда больше не дотрагивался до моей скрипки.       - И ты простила его.       Она посмотрела на свои ладони:       - Он был моим отцом.       - Он по-прежнему рядом?       - Нет, он… он умер около десяти лет назад.       Еще один осторожный ответ. Самоубийство? Это бы соответствовало образу убитого горем мужа, который не в состоянии выбраться из бутылки. Он не стал давить:       - Мои соболезнования.       У нее вырвался душераздирающий смешок, который должен был означать протест:       - Прости, я не хотела углубляться во все это. Ты явно не рассчитывал прийти сюда и слушать мои грустные истории.       Он пожал плечами:       - Я не против, я и сам не новичок в грустных историях.       Она пристально взглянула на него. Ее зеленые глаза смотрели на глубину в тысячу миль.       - Не новичок?       Он изобразил беспечность:       - У каждого есть свои грустные истории.       - Наверное, это так. Просто кажется, что ты живешь совершенно беззаботно.       Он натянуто улыбнулся:       - Только продуманная видимость, я боюсь.       Крошечная морщинка появилась у нее между бровями.       - Почему? Что случилось?       - Брось, - сказал он, изо всех сил пытаясь сохранить то, что она назвала беззаботным настроем. – Ты же не звала меня с собой, чтобы слушать мои грустные истории.       - Я не против, - прошептала она.       Он вздохнул:       - Думаю, основы ты знаешь.       Линия между бровями углубилась:       - Не знаю… что ты имеешь ввиду?       - Ты должна знать. Это было во всех газетах.       - Нет, я… я не понимаю, о чем ты говоришь, - тревожная окраска голоса.       Он пристально смотрел на нее, пытаясь понять, говорит ли она правду, но не увидел никаких признаков обмана. Как она могла не знать?       - Патрик Джейн? Красный Джон? Что-нибудь из этого кажется знакомым?       Она выглядела расстроенной:       - Нет, извини. Ты сказал, это было в газетах. Когда?       - Пять лет назад, - ответил он, наблюдая за ее лицом. – Ты действительно не помнишь?       - Пять лет назад, - повторила она.- Я была в Вене, я жила там три года.       Она не знает, она действительно не знает. Этого не было в международных новостях, понял он. Едва освещено в национальных. Захоронено внизу газетных листов. Только здесь, в Калифорнии, события той ночи были во всех заголовках.       Он посмотрел в свой стакан.       - Пять лет назад мужчина ворвался в мой дом и убил моих жену и ребенка.       Она прикрыла рукой рот:       - О боже!       - Я убил его, - заявил он открыто, без сожалений. – Прямо на месте. Хотя все равно было слишком поздно, он уже забрал их у меня.       В ее голосе была боль:       - Мне так жаль.       - Полиция называла его Красным Джоном. Он был серийным убийцей. Убил двенадцать женщин, прежде чем добрался до моих жены и дочери. У полиции не было никаких представлений, кто он такой. Они понятия не имели, как поймать его, пока я не наткнулся на него в своем доме.       Она посмотрела на него с состраданием:       - Не могу представить себе.       - Это была моя вина, - сказал он, чувствуя, как знакомые вина и ненависть растут в животе. – Я говорил тебе, что я был мошенником. Притворялся экстрасенсом. Я отправился на телевидение и хвастался, что могу поймать его. Называл его уродливым измученным человечишкой, - в его горле сейчас как будто был осколок стекла. – Он пришел за ними из-за того, что я говорил, это была моя вина, что он убил их.       - Нет! – ее голос был мягким, но твердым. – Ты не мог знать, что это произойдет, это он причинил им боль. Их смерть – результат его действий, не твоих.       Он был благодарен, что она так сказала, хоть сам и не верил в это.       Он прокашлялся:       - Так или иначе, после того, что случилось, я был в небольшом хаосе, - он криво улыбнулся. – На самом деле, я до сих пор там.       Она грустно и сочувствующе улыбнулась ему:       - Мы отличная пара, не так ли?       Он посмотрел на нее, такую теплую и мягкую в тусклом свете.       - Да. Точно.       Мгновение растянулось, когда встретились их взгляды, темные и напряженные от понимания друг друга.       Она первая отвела взгляд. Поспешно отхлебнула своего пива, явно испуганная глубиной их связи.       - Итак, - сказала она, меняя тему. - Где же твое спокойное место?       - Спокойное место? – повторил он.       - Да, - она помахала своим бокалом. – Мы установили, что я укрываюсь в музыке, а ты?       - Я пока не нашел, - признался он. – Ничего постоянного, по крайней мере. Я пробовал много разных вещей, сейчас это музыка. Я не умею играть ни на одном инструменте, так что мне необходимо слушать других, чтобы получить что-то стоящее.       - Ты пробовал петь? – невозмутимо спросила она.       Он печально улыбнулся:       - Только в дУше. И поверь мне, эти звуки не вытащат никого из затяжной депрессии. Скорее наоборот.       - Так что же еще ты пробовал?       - Всего не перечесть. Прыжки с парашютом, кокаин, алкоголь, секс…       Тереза подняла брови:       - Ничего не сработало?       - Нет, только временное обезболивание, я все еще в поиске долгосрочного решения проблемы.       - Что ж, по крайней мере, ты ищешь, - ободряюще сказала она. – Это что-то.       - Наверное, - сказал он с сомнением. – Полагаю, я чувствовал бы себя намного лучше, если бы не был так плох в своих поисках.       - Ты пробовал быть волонтером?       - Волонтером? – повторил он тупо.       - Да, волонтером. Ну, знаешь, помогать другим?       Патрик смотрел на нее так, словно никогда не слышал о такой вещи:       - Помогать другим в чем?       Тереза пожала плечами:       - В чем угодно. В чем ты хорош.       - Я не хорош ни в чем, кроме лжи и обмана, - слова сорвались прежде, чем он понял, как жалко они прозвучали.       Она закатила глаза.       - Это неправда. Ты хорош в наблюдении за людьми. У тебя отличная память. И ты чертовски очарователен, судя по тому, как легко ты вынуждал этим вечером расставаться богачей с их деньгами. Любая благотворительная организация мгновенно ухватилась бы за тебя, чтобы собирать деньги, если бы ты решил, что тебе это интересно. Кроме этого, у тебя наверняка предостаточно других способностей.       - Ну, - медленно произнес он. – Я знаю много фокусов.       - Вот именно, - сказала Тереза. – Ты мог бы помогать в детской больнице, развлекал бы детей.       Он обдумал это. Ему нравилось проводить время с детьми. Они могли быть такими жестокими и освежающе честными.       - Может быть. Я подумаю об этом.       - Хорошо, - удовлетворенно сказала она.       - Ты занимаешься волонтерством? – спросил он с любопытством.       - Конечно. Я даю уроки музыки. Есть несколько детей, которых я учу регулярно, плюс каждый год летом я помогаю в музыкальном лагере в Айдахо. Из-за Парижа я не смогу помогать в этом году, - сказала она с сожалением.       - Бьюсь о заклад, ты хороший учитель, - Патрик мог бы поставить на то, что все мальчишки были в нее влюблены.       - Мои братья не согласились бы с тобой, - уныло сказала она. – Они не могут поверить, что я преподаю. Они думают, я слишком нетерпелива.       - Ты нетерпелива с лентяями и бездельниками, - сказал он. – Когда кто-то действительно старается, у тебя терпение святого.       Она поморщилась:       - Не знаю.       - Я знаю, - в его тоне не было никаких сомнений.       Она раздраженно посмотрела на него.       - Ты всегда такой?       Он усмехнулся:       - Какой? Жутко наблюдательный?       - Я имела ввиду, отвратительно высокомерный, - сухо сказала она.       Он удивленно рассмеялся.       - Боюсь, это идет в комплекте с тем, что я всегда прав.       - Всегда? – скептично спросила она.       - Почти всегда, - поправился он.       - Ха, - сказала она, явно не веря ему.       - Я докажу это, - со смехом сказал он.       - Докажешь? – спросила она. – Как?       Он взглянул на нее:       - Я назову три вещи о тебе, о которых ты никогда никому не рассказывала. Если я угадаю…       Он подыскивал подходящую награду, но единственная вещь, которая сразу пришла ему в голову – это зарыться носом в ее пахнущие корицей волосы или хотя бы провести с ней как можно больше времени. Однако, если он попросит об этом, она наверняка решит, что ему необходимо обследовать голову. Через мгновение, он нашел подходящее решение. Оно было банальным и страшно неизобретательным, но поможет исполнить его второе желание, в случае успеха.       - Если я угадаю, ты оплачиваешь следующий раунд, - таким образом, это гарантировало, что следующий раунд будет, даже если группа свернет свой последний выход.       Она подняла брови:       - Что получу я, если твои догадки будут не верны?       - Давай не будем зря тебя обнадеживать, - сказал он, и его лицо расплылось в ухмылке. – Я не ошибусь.       - Если ты так чертовски уверен в себе, что плохого в том, если я назову свой приз?       - Хорошо, - сказал Патрик, посмеиваясь. – Если я не угадаю, можешь требовать, что хочешь, все горизонты открыты.       - Это опасная сделка, - отметила она. – Что если я попрошу что-то, что ты не захочешь мне дать?       В этот момент Патрик не мог представить себе ни одной вещи, которую он не дал бы, если бы она попросила. Его автомобиль, яхту… чтобы он станцевал в пачке на Северном пляже.       - Мне стоит переживать? – спросил он с любопытством. – Что такое ты хочешь?       Она опустила взгляд на его губы и быстро отвела его в сторону.       - Это мое дело, - пробормотала она, смутившись.       Его пульс подскочил при мысли о том, что Тереза могла потребовать поцелуй как награду в этом споре. Он обдумал вариант проиграть спор немедленно, но вместо этого решил подразнить ее:       - Ты покраснела.       Она проигнорировала его слова:       - Раз ты такой умный, давай послушаем твои догадки.