Семейный бизнес

Первую жертву Кровавого Ангела нашла полиция; привычный рейд по неблагополучному району закончился тошнотворной находкой. То, что осталось от несчастного, язык не поворачивался назвать трупом: в подворотне лежал большой истекающий кровью кусок мяса — чудовищный стейк слабой прожарки. И прожарка — это не метафора. Полицейские старались не смотреть друг на друга. Ужасное, вне человеческого понимания, преступление напугало бывалых копов до чёртиков, и вполне объяснимый страх существа, увидевшего смерть собрата, понуждал их к бегству. Они понимали, это — естественная реакция, но одновременно стыдились своего малодушия, не желая выдать его коллегам. Вместе с тем неуместная гордость тлела под завалами страха и омерзения: никто из них не выблевал свой завтрак, и хотя многие позеленели и тяжело сглатывали, все держались. Во всяком случае, пока жертва не застонала и дёрнулась. Как можно выжить с такими увечьями? Впоследствии, патологоанатом напишет, что ничего удивительного нет: молодого человека накачали наркотиками и анестезией, некоторое время он был без сознания и не чувствовал боли от гнуснейших издевательств, а там, в переулке, начал приходить в себя. Также в его крови будут обнаружены допинговые средства, которые помогли организму пережить кошмарные модификации. Дозы препаратов были, видимо, точно рассчитаны, чтобы сердце выдержало нагрузки. Виктор Андерсон — так звали жертву — очнулся в больнице через три дня и сразу же попытался покончить с собой, не в силах принять свой новый облик. Маньяк выколол ему правый глаз и снял кожу с левой части лица — оставшийся целым глаз теперь никогда не закрывался. Шея, ключицы были нетронуты и выглядели на израненном теле чужеродно. Преступник словно экспериментировал, но в то же время за чётким выполнением извращённого плана, за расчётливым подходом безумца-учёного угадывался личный интерес. Месть отцу или брату? Охота на инопланетных захватчиков? Желание уничтожить всех людей на земле? Врачи не ожидали, что Виктор так быстро придёт в себя, и едва ли предполагали, что он сумеет добраться до зеркала и снять бинты. Но кто-то, — кто-то об этом подумал и находился поблизости, чтобы вовремя нажать на тревожную кнопку. Пациента успели спасти. Нельзя сказать, что он был этому рад. Преступник отрезал ему соски и гениталии, зашил анус и вывел кишечник в бок, ноги ампутировал по колени, а спину поджарил на гриле. Живот испещряли вырезанные каллиграфическим подчерком строки из Библии. Когда Виктора отправили в реанимацию, пришёл санитар — убрать кровь и стекло; он-то и нашёл записку с изящными, как на теле жертвы, буквами: «Ангелы не умирают». Полицейские опросили жителей соседних домов и работников магазинчика в квартале от места преступления, но никто ничего не видел. Создавалось впечатление, что бедолага свалился в подворотню с небес. Но происшествие в больнице перевернуло следствие с ног на голову: преступник всё время был рядом, наблюдал и упивался триумфом. На полицейских давили городские власти, а вокруг участка и днём и ночью толпились журналисты, и, когда выяснилось, что маньяк, показав своё превосходство обыкновенной запиской, обвёл всех вокруг пальца, разразился скандал. Про жертву очень скоро забыли, с остервенением поливая друг друга грязью, и раскрытие преступления плавно отошло на второй план. Возможно поэтому его и не смогли раскрыть по горячим следам, а возможно — на это не было ни единого шанса, потому что маньяк оказался чрезвычайно умён. Так или иначе, по официальной версии на первую жертву Кровавого Ангела наткнулись два полицейских, которые вызвали подмогу и скорую да поспешили сбагрить тело докторам. Ни одного свидетеля, ни единой зацепки. Стопроцентный висяк. Если бы за ним не потянулась цепочка невероятных по жестокости преступлений с похожим подчерком, то его вскоре задвинули бы за другие, более перспективные дела, и со спокойной совестью забыли. Но маньяк не желал, чтобы его предали забвению, он стремился к славе и благоговению, он хотел стать королём и короновал себя страхом. И на этом пути Кровавому Ангелу помогал случайный свидетель его первого преступления. В детстве Габриэль влюбился в Ганнибала Лектера. Истериками он вынудил родителей, неодобрявших его увлечение, называть себя Ганнибалом и купить ему намордник, как в фильме. Недели две он пугал соседских детишек, выскакивая на них из кустов с диким криком, но прятаться в смородине ему быстро надоело, да и к тому же он понимал, что напугать пятилетку — дело невеликое. Требовалось срочно найти занятие достойное Ганнибала — душа требовала подвигов. Он пошёл по стандартному пути доморощенных маньяков: поймал соседскую кошку и распотрошил её. Точнее, попытался. И хотя для кошки эта затея всё равно закончилась плачевно, довести свои планы до конца Габриэль не смог. Его просто-напросто вырвало. Так его и застукали родители: на полу гаража, всего в блевотине и кошачьей крови, с ножом и плоскогубцами в руках. Возможно, если бы он был единственным ребёнком в семье или хотя бы первенцем, его наказание ограничилось домашним арестом, но его истово верующие родители, противники контрацептивов и абортов, настрогали семь детишек, и Габриэль был далеко не самым любимым. Последовали долгие годы, проведённые овощем в психбольницах. Он переезжал из психушки в психушку, потому что строгий отец был недоволен результатами лечения — однажды папаша подписал согласие на лоботомию, но в последний момент отозвал его. И это были самые страшные минуты в жизни Габриэля. Наверное, тогда он и сломался; воспоминания о тех днях размылись, забились в дальние уголки памяти. Кажется, он рыдал и бился головой о стену, как настоящий псих. А через неделю его выписали. За воротами лечебки собралась вся семья: братья отводили взгляд, исхудавшая мать рассматривала свои туфли, улыбался только отец, радостно распахнувший объятья. — Теперь я верю. Ты очистился от скверны. Господь снова в твоём сердце, — сказал он с ликованием в голосе. — Аллилуйя! — сказал Габриэль и вытащил из кармана заточку. — А теперь слушай сюда, сукин сын, — сказал он, приставив её к горлу отца. — Ещё раз попробуешь запихнуть меня в ёбаную больничку к блядским палачам в белых халатах, и я вырежу всех твоих праведных сыновей, приготовлю из них гуляш и заставлю тебя его сожрать. В семнадцать лет он оказался на свободе: без семьи, без образования, без планов на будущее. Он ничего не умел, боялся людей и постоянно кипел от злости. В конце концов, Габриэль прибился к бездомным, ошивавшимся на железнодорожном вокзале. И век бы ему там куковать, подбирая объедки, но один въедливый журналистишка, популярный в ту пору своими злободневными расследованиями, взял у него и ещё пяти бездомных интервью о том, как они очутились на самом дне. Все рассказы были печальными и трагичными, но подтвердилась только история Габриэля — так он и очутился на телевидении. Про него сняли несколько программ, каждая из которых заканчивалась риторическими вопросами: «Неужели в наше время люди безнадёжны?» или «Как можно было мучить собственного сына?» или «Разве сложно помочь одному человеку начать свой жизненный путь?» или «Не считаете ли, что мы в ответе за наше поколение?». Неудивительно, что над Габриэлем очень скоро взяли шефство несколько бизнесменов, славившихся любовью к благотворительности. Он буквально выпрыгнул из грязи в князи: исполнялась его любая прихоть, и он даже подумал, что эта штука с праведностью работает — жил праведно (за исключением кошки), выдержал с честью испытания и получил награду. С открывшимися возможностями он обращался осторожно — боялся, что отнимут из-за какого-нибудь глупого проступка, но с ним продолжили носиться, как с писаной торбой, и постепенно Габриэль обрёл уверенность в себе, адаптировался и развил обаяние, которое делало его душой любой компании. Он выбрал профессию журналиста — не в знак уважения перед своим спасителем, а потому что видел — эта работа может принести деньги и славу. Много денег и много славы. Но ни того, ни другого он не получил. Историю подростка, проведшего полжизни в психиатрической лечебнице, сменили другие — более скандальные и более растиражированные, а Габриэль быстро превратился из несчастного чудо-мальчика в среднестатистического выпускника колледжа. Впрочем, он был счастлив: устроился работать в захудалую газетёнку и кропал наижелтейшие во всей жёлтой прессе статьи, снимал однокомнатную квартиру в неблагополучном районе и пользовался благосклонностью местных шлюх. Шлюхи и шоколад были его слабостью. Отец больше никогда не пытался с ним связаться — наверное, навсегда вычеркнул из жизни, а мама пару раз звонила и шёпотом читала молитву в трубку. Братья же отыскали его, по очереди, втайне друг от друга и самое главное — от отца. Сначала заявился Люцифер, самый старший, наглый и, как ни странно, благородный, только вот Габриэль послал братика и его благородство в далёкие ебеня. Где оно было, когда папаша посадил Габриэля на цепь, словно бешеного пса? После Люцифера, как в калейдоскопе, промелькнули остальные братья, они не отличались настойчивостью: молча пялились, переминались с ноги на ногу и исчезали. Их появление напомнило Габриэлю об обещании, данном отцу, и заставило задуматься: хватило бы ему духа выполнить свою угрозу? Вместо того, чтобы писать, он думал об этом всю ночь, представлял, как расчленяет своих братьев, как вырезает их сердца, как пьёт их кровь, а утром пошёл в книжный и купил всю серию Томаса Харриса. Он читал запоем три дня, чувствуя себя восторженным одиннадцатилеткой, по уши влюблённым в умного, харизматичного, ироничного маньяка. Он читал и представлял себя Клариссой. Вечером третьего дня Габриэль, покачивающийся от недосыпа, с грохочущим пульсом и безумным оскалом, вышел из квартиры с тесаком в руке — он двинулся на охоту, ощущая во рту вкус жареных рёбрышек. Психиатрам действительно удалось нацепить кандалы на его тёмную сторону, его злобного близнеца, но наведавшиеся родственнички разбудили монстра. Мальчишка, пугавший соседских детишек, отправился вырезать соседские семьи. Но Габриэль не учёл, что три дня без сна — это не шутки, он не успел даже ввязаться в драку (увидев тесак, шпана бросилась врассыпную), обвёл мутным взглядом подворотню, в которую его занесло, и рухнул без сознания на мусорные мешки, валявшиеся рядом с контейнером. Проснувшись, он долгое время лежал, неспособный пошевелиться, и наблюдал за сюрреалистичной картиной, как симпатичный молодой человек устраивал поудобнее огромный кусок мяса и напевал колыбельную. Габриэль осознал, что произошло, лишь когда молодой человек нежно попрощался с мясом и скрылся за углом. — Чёрт возьми! С трудом двигаясь, Габриэль подполз к трупу. В полумраке у него заняло какое-то время, чтобы рассмотреть тело. И с каждой деталью, с каждой новой рассмотренной подробностью его сердце стучало быстрее. О, распотрошённая кошка не шла ни в какое сравнение с этим! То, что лежало перед Габриэлем, было произведением искусства, от него тянулся шлейф вдохновенного гения, в нём читалось благословение музы, это был взгляд за грань, доступную только избранным. Габриэль понял, что ему невероятно повезло: провидение привело его в нужное место в нужный час. Он нашёл, что искал: свою страсть, свою любовь, своего Бога. И когда раздались торопливые шаги, Габриэль не бросился прочь. Он знал, кто это, и молча ждал, пока чёрные ботинки не остановятся рядом с ним, чтобы поцеловать их и, быть может, незаметно коснуться ноги божества, чьим пророком он решил стать.