After Dust

      Суббота. После полудня.       Он смотрел на Баффи через всю «Бронзу», видя её такой же, как и в первый раз. Она танцевала, полная жизни и солнца. Она смеялась, окружённая друзьями. Спайк стоял, холодный и одинокий, полный беспокойства об ослабленной Друсилле, и ненавидел Истребительницу, ненавидел её жизнь и веселье. Ненавидел, как она легко порхает среди друзей. Он жаждал этого тепла и ненавидел это чувство, будто он, Биг-Бэд, был какой-то сраной сироткой на холодной улице. У неё было всё — сила, юность, красота, друзья, жизнь — и он хотел обладать ею, убить её и вобрать её тепло в своё холодное тело.       И теперь Спайк чувствовал это тепло. Он припечатал её к стене, двигаясь глубоко в ней и слушая её стоны удовольствия. Её ноги обхватили его талию, а руки запутались в его волосах. Её губы накрыли его, и они целовались, тёплое дыхание опаляло его лицо, его язык исследовал её сладкий рот. Он был тёплым и желанным, и всё это было неправильно.       — Ты вернулась неправильной!       Он стоял в темноте и кричал на неё, а она смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых была боль. Спайк ударил её и теперь мог видеть свежую ссадину на её коже. Её ореховые глаза наполнились слезами от шока и боли.       Которые обернулись карими. Он был в Китае, глядел, как местная Истребительница шагает через улицы, залитые кровью Боксёрского Восстания. Всё словно замедлилось. Она была смирной послушной девочкой, следовала приказам старших и разыскивала вампиров, которых должна была убить. Её мир, разрываемый на части людской злобой, исчезал в огне войны, но её долгом всё ещё была охота на нечеловеческих монстров. Час назад она плакала над телом своего Наблюдателя, нудного англичанина, которого зарезали повстанцы, называя его иноземным дьяволом.       Спайк ударил её ещё раз, глядя на свежую ссадину. В её взгляде стояло отчаяние, она желала смерти. Он оскалился. Он мог дать ей смерть. Теперь они сошлись в этом восхитительном танце смерти и боли. Его бровь обожгло от удара меча. А потом он нависал над ней, выпивая её кровь, забирая её боль и отчаяние. Её умирающие глаза из карих превратились в ореховые.       И с криком он осознал, что пил кровь Баффи, убивая её. Он отшатнулся, но она мёртвая лежала у его ног.       Когда она посмотрела на него, её кожа была тёмной, её лицо — гордым. Но в тёмно-карих глазах было знакомое выражение отчаяния и жажда смерти. Он прочитал затерянную в конце газеты маленькую заметку, что её брат погиб во время перестрелки, и теперь он знал, что она принадлежит ему. Она дралась восхитительно, сильная и прекрасная. Он сломал ей шею и стянул с её тела длинный чёрный плащ. Он отошёл, затем оглянулся назад на свою славную победу и увидел Баффи, лежащую мёртвой в метро.       Он побежал назад, рыдая и обнимая её руками. В темноте он крепко держал её и прижимался, шепча: «Ты принадлежишь тьме, как и я». Она застонала, и его рука полезла под юбку, стягивая трусики. Они смотрели вниз на танцпол «Бронзы», там, где он впервые увидел её. «Ты не принадлежишь им». Друзья, что окружали и защищали её, были далеко внизу. Он глубоко заглянул ей в глаза, впитывая отчаяние.       И тогда он опустил голову и вспорол ей горло.       И закричал. Он вскочил на кровати, обливаясь потом и тяжело дыша, в груди гулко колотилось сердце. Спайк дико оглянулся вокруг, но память быстро пришла в себя — он был человеком, и всё ещё пленником.       Нахлынули и другие воспоминания. Он вспомнил, как позволил Дру забрать его жизнь и душу. Он вспомнил гордость и блаженство от убийства истребительниц. Он вспомнил свою любовь к Баффи и изумление оттого, что она отдалась ему, войдя в его тьму. Это были лучшие воспоминания за всё его существование.       На вкус они были как пепел.       Годы убийств заполонили его разум, и он закачался на кровати, боль и вина накрыли его с головой. Он забивал людей как скот, а до этого стоял в стороне и позволял Ангелусу пытать и мучить беспомощных. Затем Спайк вспомнил, как он сам пытал Ангела.       Ангел. Он моргнул. Он завидовал своему сиру и боготворил его, и возненавидел, когда Ангел оставил их ради того, чтобы ползать в канавах, жрать крыс и стенать о своих грехах.       Что-то холодное поднялось в нём, холодное отчаянное желание выжить, то, что вело Спайка больше века. Младший вампир в их маленьком семействе, унижаемый и высмеиваемый всеми, кроме безумной Друсиллы, он обрёл силу и сделал имя, известное демонам по всему свету. Он был Уильямом Кровавым, вампиром, убившим двух истребительниц. Когда «Инициатива» оставила его зачипованным и беспомощным, он стал истреблять демонов, пока другие не перестали смеяться и не начали смотреть на него со страхом и ненавистью. Он не мог убивать людей, так что пил разогретую в микроволновке свиную кровь, приправленную острыми специями. Он не мог убить Истребительницу, так что полюбил её и на несколько коротких мгновений обладал ею. Спайк зло протёр глаза. Он не собирается позволить случившемуся сломить его. Он не собирается пресмыкаться. Последний раз, когда он уступил отчаянию, он был убит в тёмной аллее. Он не собирается позволить этим чёртовым ублюдкам контролировать его. Если он смог сбежать от «Инициативы», то прекрасно сможет сбежать и от кучки паршивых адвокатов.       Пошатываясь, он подошёл к двери проверить, закрыта ли она. Оказалось, что нет. Но когда Спайк открыл дверь, то увидел сидящих в креслах двух мужчин. Один поднялся, возвышаясь над ним как башня.       — Ты куда-то собрался?       Спайк собирался сбежать. Но один взгляд на огромного охранника убедил его, что просто так этого не сделать. Придётся пойти другим путём.       — Вашим боссам пора рассказать, зачем я здесь. Скажите им, что я проснулся.       Другой мужчина поднялся. Он тоже был здоровяком. Спайк оглядел этих Тарарама с Тилибомом, поразившись, сколько мускулов было нанято, чтобы контролировать одного бывшего поэта. И тут он увидел, как Тилибом приволок инвалидное кресло.       — Садись.       Он начал было протестовать, но его насильно усадили в кресло и покатили дальше по коридору.       Когда они оказались в кабинете врача, крупный мужчина с лысой головой встал из-за стола.       — Мистер Спайк, я доктор Грин. Рад видеть, что вы в порядке. На пару минут вы нас здорово напугали.       Спайк кивнул, проглотив замечание о том, что они до сих пор его боятся. Тарарам и Тилибом оставались в комнате. Они что, действительно думают, что он способен хоть кого-то одолеть в этом слабом теле? С другой стороны, если у доктора здесь есть скальпель, это могло бы пригодиться. Спайк был готов воспользоваться любой открывающейся возможностью.       — Прежде чем мы продолжим, нам надо убедиться, что вы оправились от вашего, хм, предыдущего испытания. Я уверен, для вас это было тем ещё стрессом.       — Один из способов описать распыление, — сухо отозвался Спайк.       Охранники не оставляли ему шанса стащить что-нибудь полезное. Пока доктор осматривал его они не переставали пялиться. С последнего его визита к врачу больше века назад, медицина продвинулась от «поверните-вашу-голову-и-покашляйте». У него также взяли кровь. Он мрачно подумал об иронии судьбы, что теперь люди иссушают его. Однако казалось, человеческие жидкости приводят в восторг современных докторов. Грин дал ему склянку и сказал собрать образец мочи, когда он пойдёт в уборную в следующий раз. Спайк заставил доктора повторить, так как это показалось ему самой нелепой вещью на свете.       Однако самая интересная часть осмотра наступила тогда, когда доктор позвал одного из охранников.       — Попробуйте ударить его.       Спайк вздрогнул, прежде чем понял, что это ему предлагалось ударить гиганта, а не наоборот. Он заколебался, а затем ударил мужчину в руку. Чудесным образом его голова не отозвалась и намёком на боль. Зато костяшки пальцев горели огнём. Охранник даже не вздрогнул.       Спайк повернулся и уставился на доктора.       — Чипа нет?       Тот кивнул.       — Он стал пылью вместе с вашим первым вампирским телом.       — Первым? О чём ты говоришь?       Доктор выглядел смущённым.       — Вы определённо в добром здравии, мистер Спайк. Есть какие-нибудь вопросы?       Спайк наклонил голову, изучая мужчину. Наконец он с неохотой признал:       — Мне нужны очки.       Доктор пришёл в восторг.       — Правда? У вас были проблемы со зрением, когда вы были вампиром?       — Не то чтобы очень. Демонское зрение, знаешь ли.       Под пристальным взглядом врача Спайк чувствовал себя не более чем занимательная подопытная крыса.       — Хотел бы я знать, как это работает. К сожалению, вампиры не оставляют трупов. Даже когда мы собираем образцы с живых созданий, они обращаются в пыль.       Спайк подавил в себе желание содрогнуться.       — Прости, тут я помочь не могу. Я просто знаю, что у меня точно такое же паршивое зрение, как и до того, как меня обратили.       — Ну, долго это проблемой не будет. Но пока вы здесь, я буду благодарен, если вы заполните этот опросник про разницу между человеческим и демоническим телом. Вы умеете читать или мне лучше зачитать вслух?       Спайк почти огрызнулся, что, спасибо, но он посещал Оксфорд, и был, возможно, более образован, чем этот доктор. Но удержал себя, решив, что ему не будет больнее оттого, что враги будут недооценивать его. Он подписал договор и не мог заявить, что абсолютно неграмотный, но, повесив голову, признался, что у него проблемы со сложными словами.       Этот приём, казалось, длился вечность, и он испытал облегчение, когда охранники вернули его к его комнате. Перед ней они остановились. Спайк вошёл внутрь и захлопнул за собой дверь. Он опёрся об неё и вздрогнул, вспоминая фразы «ваше первое вампирское тело», и что его глаза «долго проблемой не будут». О господи! Они собираются снова обратить меня в вампира!       Это было странно, он не должен был быть против. Он ненавидел быть таким слабым и скучал по острому слуху и обонянию. Кровавый ад, он скучал по способности видеть всё чётко. Он был вампиров сто двадцать лет и должен был быть благодарен, если они вернут ему его старое тело. Да, умирать было больно, но он делал это раньше и сможет это пережить.       Но он не хотел снова быть обращённым. Это понимание медленно охватывало Спайка. Если его обратят, демон в его теле будет убивать людей. Он вспомнил след из смертей, что он оставил позади себя, и на него накатила дурнота. Мысль о возврате к убийству людей, вгрызанию в их глотки и выпиванию их крови вызывала у него тошноту.       Это будет неправильно. Он почти слышал, как голос Баффи произносит эти слова. И впервые он осознал, о чём она говорила все эти месяцы, все эти годы.       Он не мог снова стать вампиром.