Забвение

Первым, что увидел Накаджима, была абсолютная тьма, в которую его впихнул предприимчивый Рюноскэ. Парень пошатнулся, когда не почувствовал под ногами крепкой опоры и чуть было не полетел носом вниз, как кто-то схватил его за шиворот и легко, будто помахивал в руках платочком, потянул его назад. Ухватившись за стены, Ацуши принял вертикальное положение и попытался отдышаться. Ребра все еще ныли, а тьма, которая повсюду окружала вмиг растерявшего весь боевой пыл юношу, не внушала особого доверия. — Не дергайся, — предупредил его Акутагава, в отличие от парня все прекрасно видя, — Закрой глаза. Предупреждение прозвучало в тот момент, когда яркий свет ламп уже резанул по глазам Ацуши. Крепко зажмурившись, Накаджима попытался открыть их, но его тут же остановили, прикрыв лицо ладонью. Парень вздрогнул. Рука Рю была теплой и слегка шершавой… — Приветствую вас, господин Акутагава, — раздавшийся рядом женский голос заставил Ацуши напрячься всем телом, — Господин, человек, который находится рядом с вами — боевой эспер. Его способность «Зверь лунного света». Возраст: 18 лет, рост: 170 сантиметров, вес: 55 килограмм. Психическое состояние: стабильное. Закрытые повреждения: перелом четвертого и восьмого ребра. На данный момент не опасен. При себе у него мобильный телефон. — Все в порядке, Сая, — голос Рюноскэ был невозмутим и спокоен, — Можешь отключить систему безопасности. Этот человек — мой пусть и нежеланный, но гость. Акутагава убрал руку с глаз Ацуши и только теперь позволил ему осмотреться. Ступеньки, ведущие вниз, были широкими и всюду покрыты крупными трещинами, отчего казалось, что они в любой момент могут провалиться под ногами. Сам проход был просторным и, как это ни странно, идеально чистым. Ни паутины, ни пыли чувствительный нос Ацуши не учуял. В стену рядом с Рю было вмуровано что-то на подобии планшета, к которому он приложил руку. До этого горевший красным экран монитора тут же сменился зеленым цветом, и все тот же женский голос пояснил, что система безопасности отключена и что они могут продолжить путь. — Сая — искусственный интеллект, которая выполняет функцию защиты, — беря парня под локоть и пихнув его чуть вперед, пояснил Акутагава, — К счастью, умеет она не только это. В ее, так сказать, мозг был вживлен чип, который позволяет ей самосовершенствоваться, а потому недавно она научилась новому фокусу. Он называется лазерное излучение. Действует оно на всех, кроме меня, и приносит мало приятных ощущений… Ацуши нервно сглотнул. Дом этого мужчины с каждым днем все больше и больше напоминал банковский сейф, нежели музей, как ему казалось вначале. С одной лишь разницей. В банковском сейфе искусственный интеллект не шарахал посетителей лазерными излучениями прежде, чем выяснит причину его появления. И то лишь потому, что искусственного интеллекта там не было. Недолгий спуск происходил в полной тишине, которую нарушали лишь шаркающие шаги Ацуши, так как Рюноскэ ступал плавно, подобно музыке. Ни упрека, ни привычного раздражения на лице мужчины не было. Лишь спокойствие, граничащее с безразличностью. По всему было видно, что чтобы не сказал сейчас Накаджима, он это проигнорирует… В следующее мгновенье Ацуши понадобилась вся его выдержка, чтобы не воскликнуть от охватившего его удивления. Место, в которое их вывел коридор, оказалось ничем иным, как храмом! Теплый тон деревянных стен гармонично сочетался с цветом плитки пола, украшенного узором из стеклянной мозаики. Выпуклость бревен оживляла стены, а рубка «в обло» (вид соединения бревен с помощью врубки с остатком) подчеркивали грани венцов. В два ряда стояли скамьи, каркас и ножки которого были сделаны из массива древесины. Они были обработаны серебристым лаком и имели мягкую обивку из текстиля. На потолке Ацуши мог наблюдать уникальные фрески, которые еще стоило восстановить, так как они уже обесцветились, а где-то были стерты. В центре святыни стояло аналое (специальный столик с наклонной поверхность), где лежала старая икона, на которой была изображена Дева Мария со своим маленьким сыном. Мальчик тянул руки вверх, туда, где были изображены ангелы. Они играли на музыкальных инструментах, чем явно приводили мальчика в восторг. Голова святой была покрыта голубым одеянием, а венчала ее корона из звезд… — Проходи, присаживайся на пол, — гостеприимно предложил Акутагава проходя в храм и садясь на первую попавшуюся скамью, — Хотя лучше устройся прямо на ступеньках. Их еще не успели привести в порядок. — Что это за место? — благоговейно проговорил Накаджима, как зачарованный уставившись на икону, — Где мы? — Мы под землей, — поняв, что с издевок сейчас не будет никакого толка, охотно пояснил Рюноскэ, не упуская возможности восстановить пробел в образовании паренька, — Когда-то давно этот храм славился чудотворной иконой Богоматери, которая, по слухам, могла исполнять желания людей. Однажды этот храм подвергся богохульству. В него вбежали люди с ружьями и попытались его сжечь, но как только один из них прикоснулся к иконе, земля забрала храм под землю вместе с теми, кто напал на него. На мой взгляд, полная чушь. Это произошло так давно, что люди уже и забыли истинную причину. — А вы когда-нибудь просили ее помочь вам? — не решаясь сдвинуться с места, спросил Ацуши, чувствуя себя на удивление умиротворенно. — Может ли Бог любить Дьявола? — горько улыбнувшись, иронично спросил мужчина, закидывая ногу на ногу и пряча руки в карманы, — Зачем выслушивать молитвы того, кто тебя предал? — Он любит всех, даже Дьявола, — не согласился с ним Ацуши, неожиданно резко поддаваясь вперед и вперив упрямый взгляд в Рюноскэ, — Ведь в Библии сказано, что известие о суде над Сатаной и его уничтожении подано не в виде ликования, а в виде траурной песни. Бог сказал — «Ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Едеме, в саду Божием; твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями; рубин, топаз и алмаз, хризолит, оникс, яспис, сапфир, карбункул, и изумруд, и золото, все, искусно усаженное у тебя в гнездышках и нанизанное на тебе, приготовлено было в день сотворения твоего. Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я поставил тебя на то; ты был на святой горе Божией, ходил среди огнистых камней. Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония. От обширности торговли твоей внутреннее твое исполнилось неправды, и ты согрешил; и Я низвергнул тебя, как нечистого, с горы Божией, изгнал тебя, херувим осеняющий, из среды огнистых камней. От красоты твоей возгордилось сердце твое, от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою; за то Я повергну тебя на землю, перед царями отдам тебя на позор. Множеством беззаконий твоих в неправедной торговле твоей ты осквернил святилища твои; и Я извлеку из среды тебя огонь, который и пожрет тебя: и Я превращу тебя в пепел на земле перед глазами всех, видящих тебя. Все, знавшие тебя среди народов, изумятся о тебе; ты сделаешься ужасом, и не будет тебя во веки». Бог жалеет о бунте дьявола, но его любовь к нему не стала меньше. Он знает, что Люциферу… Нет, на тот момент уже Сатане, не суждено стать прежним, но все равно любит его. Вместо того, чтобы убить свое создание, он лишь низвергает его с небес, таким образом давая ему новую жизнь. Пусть теперь его и будут знать, как Дьявола, но он будет жить, ибо ни один отец не поднимет руку на своего сына… — Если бы Бог слушал его, то он бы понял, что все, что делал Сатана, было лишь для того, чтобы он обратил на него свое внимание, — неожиданно прошипел Акутагава, резко поднимаясь и теперь находясь лицом к лицу с парнем, — Что плохого в том, что ребенок хочет немного любви своего родителя?! Иисус, сын божий, появился гораздо позже него, так почему же любовь творца к нему была сильнее, чем к Люциферу?! Ты говоришь, что Бог любит всех, даже дьявола?! Так почему он свергнул свое создание, сделал его ненавидящим всеми, даже собою?! Почему он не помиловал его, раз он такой милосердный?! Знаешь, сколько людей погубил этот твой Бог?! — Я не верю, что Бог и Дьявол лично кого-то убивали, — сжав кулаки, дабы предать себе немного смелости, дрожащим от напряжения голосом возразил Накаджима, — Все делалось и делается людьми. Бог лишь направляет их, а Дьявол проверяет. Свет не может существовать без тьмы, так же, как и тьма без света. Бог показал людям Едем, а Дьявол даровал им понятие добра и зла. Все остальное люди решили сами. Адам и Ева сокрыли правду, но лишь потому что сами так решили. Не Бог их заставил это сделать, и не Дьявол шептал у них над ухом «Соври», а они сами сделали свой выбор… Вы, Акутагава-сан, сами решаете во что вам верить и стоит ли впускать в себя Бога. — И в чем же этот Бог заключается? — В свете… Молчание было Ацуши ответом. С минуту он и Рюноскэ упрямо смотрели в глаза друг другу, а затем Акутагава сделал то, с чего и начался их разговор. Медленно, словно сомневаясь, он подошел к иконе и протянул к ней руку. В последнее мгновенье он одернул ладонь, словно обжегся. Ему не нравилось то, что он собирался сделать, но еще больше ему не нравилось осознание того, что он идет на поводу у еще совсем сопливого мальчишки. Так и не решив для себя что верно, а что нет, мужчина приложил ладонь к старой иконе и зачем-то произнес слова молитвы. Креститься и целовать ее ему совершенно не хотелось. Накаджима терпеливо ждал, когда Рюноскэ закончит. Все происходящее с ним сейчас больше походило если не на сон, то на бред точно. Ему было сложно поверить, что Акутагава прислушался к нему. К отбросу, который не был достоин даже того, чтобы думать о нем… — Оставим религию, — спустя некоторое время проговорил мужчина — он снова был спокоен и собран, — Ты все равно сам не понимаешь, во что тебе верить, — Акутагава обернулся и окинул фигуру парня изучающим взглядом, от чего Ацуши еле заметно затрясло, — Итак, что же ты хотел мне сказать? — Я долго думал над этим, — снова сжав руки в кулаки и опустив голову, дабы не видеть тяжелого взгляда черных глаз, нервно начал парень, стараясь говорить от всего сердца и при этом не дрожать от страха, что его просто не услышат, — Еще тогда, когда лежал в больнице. Вы не знали, но тогда я хоть и не мог двигаться, но чувствовал и ощущал все, что со мной происходит. Я не знаю, почему так вышло, да и никогда не думал об этом, но я знаю, что… Что когда я думал о вас, мне хотелось плакать от бессилия. Я знаю, что в ваших глазах я всего лишь ничтожество, что вечно путается под ногами и от которого нет никакой пользы, но я… Я хочу, чтобы вы знали: что то, что я хочу сказать, было не простым решением для меня. Я много раз думал, что если промолчу, так и не рассказав вам о своих… чувствах, то моя жизнь уже никогда не будет прежней. Однажды ворвавшись в мою тихую и спокойную жизнь, вы изменили ее. Вы заставляли меня злиться, бояться и уважать. Вы причиняли мне боль и делали все, чтобы я не посмел заговорить с вами, но… Я люблю тебя, Рюноскэ! Пусть я и не нужен тебе, пусть даже ты и убьешь меня, но я хочу знать, что ты услышал о моих чувствах к тебе. Простите… — Ацуши говорил быстро, заглатывая слова, так как льющиеся градом из глаз слезы и рвущееся наружу сомнение мешали ему, — Простите… Теплые, шершавые руки, необычно нежно провели по мокрым щекам, стирая слезы. Ацуши обнял Акутагаву и уткнулся лицом ему в плечо. От мужчины уже привычно пахло кровью, сражением и чем-то домашним. Это что-то и заставило парня немного расслабиться и успокоиться. — Тебе не за что извиняться, — вплетя руку в растрепанные волосы «тигра», проговорил Акутагава, и его низкий, бархатный голос, как бальзам лился на взволнованную душу парня, — Люди не виноваты в том, что любят. Пусть даже тех, кого любить не стоит. Посмотри на меня, — Рюноскэ потянул голову парня чуть назад, заставляя того заглянуть его в глаза, — и слушай все, что я скажу. Во-первых, я не убиваю людей лишь из-за того, что они признаются мне в любви. У меня был сексуальный опыт как с женщинами, так и с мужчинами, а потому смутить меня признанием и уж тем более вызвать этим мой гнев… Это что-то из раздела фантастики. Не знаю, что тебе наговорили твои приятели или что ты там себе нафантазировал, но выбрось эту дурь из головы и впредь говори со мной, как и обычно. Ты смышленый парень, уже за это тебя стоит простить. И во-вторых… Я вижу, что ты говорил искренне. Ты кто угодно, но только не лжец, Накаджима Ацуши, а потому я хочу предложить тебе пожить у меня некоторое время. Возможно, но только возможно, я отвечу тебе взаимностью. В крайнем случае, ты хотя бы будешь знать, что я подумаю над этим, а после мы разойдемся. Так будет лучше и тебе, и мне. Ацуши как зачарованный внимал словам любимого мужчины. С каждым произнесенным им словом он то краснел, то бледнел, так как боялся, что все это лишь игра его больного воображения. Но нет! Руки, что обнимали его были настоящими. Теплое, ровное дыхание, тоже не могло быть просто иллюзией… Закатив глаза, парень потерял сознание.