Fucking feelings

Дни неугомонно летели, и в жизни Шуги и Зейна происходили перемены, которые рушили абсолютно все. Страх второго достиг депрессивного состояния, и парень не хотел никого видеть и слышать. Он ненавидел все, что его окружало, и в первую очередь он ненавидел себя. Малик оградил себя от своего лучшего друга, пропуская школу и практически не выходя на улицу. Родители пытались заставить его вернуться к учебе, но упрямого сына было не так легко склонить к чему-либо. Тем более, когда отец предпочитал не лезть в дела своих детей, а мать он совершенно не воспринимал всерьез. Зейн панически боялся себя. Он отказывался верить в то, что так легко мог поддаться своим желаниям, и пускай страсть, настигавшая его рядом с Шугой, была самым приятным чувством, брюнет всячески пытался избежать этого. Ему хотелось стать прежним, каждую ночь менять девушек и не видеть в своем лучшем друге привлекательного парня, идеально подходившего под его вкусы. Малик опустился на диван и открыл бутылку пива. Родители в очередной раз поругались, из-за чего отец ушел ночевать к кому-то из друзей или женщин, или еще куда — Зейна не особо это интересовало. Мать уже давно спала крепким сном в своей спальне, а Фиона, слушая музыку, заперлась в своей спальне и, вероятно, придумывала в своей голове сценарий своей жизни, в которой Юнги был главным героем. И Зейн пытался делать вид, что с ним все хорошо. Он целыми днями вел себя так, будто пропускает школу только потому, что просто не хочет туда ходить; он грубил сестре больше обычного, потому что каждое ее обращение к нему было связано с Шугой, которого тот так тщательно старался выбросить из своей головы. Юнги часто приходил к нему в дом, пытаясь вызвать на разговор, на что Малик делал вид, будто ненавидит его. Он грубил ему, называя его наивным дебилом, который возомнил себе, что сможет быть единственным, к кому Зейн не потеряет интерес. Он заставлял Шугу верить в это, в то время как сам ни на грамм не верил в эту чушь. И с каждым разом отталкивать его было только больнее, потому что за всю жизнь юноша никогда никого не встречал, кто бы мог, несмотря на все оскорбления, снова и снова приходить к нему и пытаться помириться. Зейн видел боль в глазах своего друга. Он видел, как ему было больно каждый раз выслушивать заученные наизусть слова о том, что брюнет потерял всякое желание общаться. И отталкивать самого близкого человека было слишком тяжело. Вновь ощущать себя одиноким было слишком тяжело. Он оставался наедине со своими страхами и опасениями, но это ничуть не отменяло его привязанности к Шуге. Малик скучал, и с каждым днем только сильнее. Он сидел в своей комнате и только ждал, когда Юнги придет к нему, дабы убедиться в том, что все еще нужен ему. Он всегда приходил. И Зейн ни на секунду не сомневался в том, что его друг придет и сегодня. Он просто хотел видеть его. Хотел, но в то же время и надеялся, что хотя бы один день сможет провести в одиночестве, не выдавливая из себя слова, которые причиняли боль им обоим. Из его жизни уходили все: первые друзья; первые люди, которым он открывался; и даже собственная семья. Так было проще. Чувствовать себя одиноким было проще, ведь одиноким людям никто никогда не мог причинить боль. Никто никогда не мог разбить ему сердце, потому что Малик всех отталкивал первым. Он оттолкнул свою сестру, поскольку считал, что так будет куда лучше. Отчасти ему даже нравилось быть одиноким и отвергнутым даже собственными родителями. Они никогда не интересовались его делами и никогда не искали оправдания его агрессивным выходкам. Поначалу Зейн считал их отвратительными людьми, которые, родив ребенка, не сочли нужным даже попытаться понять его, но вскоре он начал замечать, как в этом городе живут все остальные. И парень просто пришел к выводу, что так устроен этот мир — никому нет дела до других. Но все перевернулось в тот самый момент, когда в жизни Малика появился Юнги. Зейн чувствовал, как сильно нужен ему, и с каждым годом он начинал верить в то, что все вокруг — просто-напросто не его люди. Он был убежден в том, что все уходили из его жизни лишь потому, что должны были освободить место для Юнги. И терять этого "своего" человека было настолько страшно, что от одной лишь мысли об этом Зейн становился агрессивным, и готов был сорваться даже на том, кто просто здоровался с ним. Он начинал ненавидеть секс, который только портил отношения между людьми. Нет, с Шугой их отношения не изменились, наоборот, брюнет еще лучше чувствовал его отдачу, но до чего же доводил необоснованный страх стать тем, кем он никогда не был. До чего же было страшно осознать, что он входил в количество тех несчастных, которых презирала добрая половина их гадкого и гнилого городка. Неужели он настолько привык быть той серой массой, что так сильно боялся быть другим? Ведь все это время Зейн считал, что выделялся среди других: он был хорош собой, смел и обладал обаянием, которое отлично выделяло его среди всех парней. И только сейчас он понимал, что это такое — быть особенным. Совершенно никто не догадывался о его возможной ориентации и уж тем более никто его в этом не подозревал. Но он уже чувствовал, как сходил с ума. Видел, как влюбляется в своего лучшего друга, и их дружба рушится, а они превращаются в тех влюбленных, которых Малик так сильно осуждал, насмехаясь над их отношениями. Нет, он ничуть не чувствовал влюбленности по отношению к Шуге, но любое сексуальное влечение могло повести за собой все те ненавистные чувства, от которых юноша годами избавлялся. Он большими глотками осушал бутылку, пытаясь вникнуть в происходящее на экране. Но этот день настал. Уже был одиннадцатый час вечера, а Юнги ни разу за весь день не зашел. И Зейн отказывался это принимать. Он смотрел на часы, пытаясь не верить их стрелкам. Неужели даже у человека, схожего с ангелом, было не железное терпение? Неужели Зейн сумел оттолкнуть и "своего человека"? Сейчас он ненавидел себя как никогда. Даже сильнее, чем в ту ночь, когда перешел границу и испытал с Шугой то, чего не должен был. Сердце тревожно колотилось в сжатой от переживаний груди, и парень просто не знал, чем себя отвлечь. Он практически каждую минуту поглядывал на экран телефона, прекрасно зная, что звук включен, и если ему что-нибудь придет, то непременно раздастся сигнал. Но не в силах себе этого объяснить, брюнет продолжал проверять свой телефон, удивляясь тому, как медленного для него летело время. Он две минуты пытался погрузиться в фильм, и ему казалось, что прошла целая вечность и самое время посмотреть на часы и понадеяться на то, что он пропустил сообщение от Шуги. Но экран по-прежнему был пуст. Губы Зейна мелко дрожали, и он понимал, что дальнейшая жизнь будет отвратительной. Ему придется посещать школу и видеться с Шугой, встречаться с ним взглядами и заставлять себя привыкать к тому, что теперь они друг другу никто. Брюнет решительно потянулся к телефону, чтобы написать своему другу, но что-то внутри заставило его остановиться. Это что-то правило им все эти пять дней. Это что-то было тем, что Зейн ненавидел в себе. Это что-то и заставляло его отталкивать от себя каждого, кто пытался к нему приблизиться. Это что-то прямо сейчас губило его жизнь. Гордость? Страх? Глупость? Каждый раз Малик давал этому новое название. Во входные двери кто-то постучался. Шуга делал так каждый раз, когда приходил поздно вечером. Он не хотел будить всех, звоня в звонок, поэтому всегда стучал, прекрасно зная, что каждый вечер его друг смотрел телевизор. Сердце Зейна на мгновение и вовсе практически замерло. Он так сильно боялся того, что от ожидания уже начались галлюцинации, что даже не сразу подошел к двери. Медленно открыв ее, парень и в самом деле увидел Шугу. И он был готов кинуться к нему с объятиями, но это что-то не позволило Зейну даже выдавить из себя улыбку. — Чего тебе? Стоило ему осознать, что блондин по-прежнему тянется к нему, как все его переживания отошли на задний план. Малик вновь считал, что может послать его, ведь Юнги пришел бы и завтра. — Может быть, ты прекратишь себя вести как последний уебок? Юнги был явно не в духе, и таким его Зейну никогда не доводилось видеть. И в то время, когда нужно было бы помириться, брюнет находил злого Шугу слишком соблазнительным, чтобы броситься ему на шею с извинениями. Он начинал хотеть его, из-за чего еще больше отталкивал его. — Может быть, тебе просто пойти нахуй? — Тебе нравится, когда за тобой бегают, как собаки, да? Только ты не уяснил одного — я не одна из твоих шлюх, которых ты выбрасываешь из жизни сразу же после секса. — А тебе так сложно смириться с тем, что ты стал одной из них? От злости лицо Шуги залилось красной краской, а на лбу выступили вены. Никогда прежде он так не злился, тем более на Зейна, которого оправдывал абсолютно в любой ситуации. — Думаешь, сможешь вышвырнуть меня из своей жизни? Серьезно? — Я уже сделал это, поэтому проваливай. Не трать мое время. Губы блондина сложились в тонкую линию, а сам он пошатнулся, чтобы развернуться и уйти. И Зейн даже поверил в то, что тот сейчас сделает это, а ему снова придется весь день ждать его, панически боясь того, что он не придет. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, Шуга с кулака зарядил ему прямо по лицу. — Сука, — ошарашенно взглянув на него, Малик даже не до конца верил в то, что перед ним стоял Юнги. Он ударил его? Впервые поднял на кого-то руку? Что ж, пожалуй, выплеснуть эмоции подобным образом было необходимо им обоим, поэтому Зейн ударил его в ответ. Это была их первая драка с тех самых пор как зародилась их дружба. И в ту самую минуту, когда их лица уже были разбиты в кровь, старший начал понимать, что Шуга искренне верил каждому его слову, за что с такой яростью и бил его. Малик находил это восхитительным. Да, именно таким. Его друг всегда был спокойней удава, но сейчас он был зол, потому что ему было больно. И как бы эгоистично это не выглядело, но брюнет наслаждался таким Шугой. Он даже сейчас чувствовал его любовь, которую никто никогда не дарил ему. Он был единственным, кто не уходил из его жизни так просто. И в одно мгновение, когда Зейн повалил его на лопатки и навис сверху для того, чтобы в очередной раз ударить, внутри что-то екнуло. Все напоминало тот раз 5 лет назад. Стоило ему лишь осознать, что он избил Шугу, как все негативные эмоции как-то внезапно сами собой исчезли. Брюнет громко рассмеялся и, хлопнув друга по щеке, слез с него. — Мать твою, я уж было и сам поверил во всю ту ересь, что говорил тебе. — Что? — Прокашлявшись, блондин приподнялся на локтях и вытер окровавленный нос, — так ты просто трепал мои нервы, сукин ты сын? Зейн продолжал смеяться. Он и сам не понимал, что его смешило больше: то, что драка так легко меняла его мнение касательно Шуги или то, что несколько минут назад он и вправду хотел прервать все общение с ним. — Я практически верил в эту херь, чувак, — Малик усмехнулся и вытер с губ кровь, — блин, не знал, что ты умеешь драться. Юнги усмехнулся и принял сидячее положение, проводя рукой по своему лицу и словно взглядом изучая окровавленную ладонь и пальцы. Он чувствовал себя так хорошо, так свободно. Тело болело, а разбитое в кровь лицо неприятно щипало и жгло, но все это отчасти даже нравилось ему. Так Шуга чувствовал себя парнем, которым всегда хотел быть. Ведь такие как его друг постоянно затевали драки. И то чувство, которое появлялось после выброса эмоций, было таким новым для него, что блондину даже хотелось поблагодарить Зейна за это. Но он лишь сдавленно улыбался, не сводя глаз с брюнета и находя его слишком привлекательным в таком состоянии. — Ты ведь никогда не сможешь избавиться от меня. Тебе пора бы уже это уяснить, — белокурый подошел к нему и, потрепав за волосы, в который раз самодовольно усмехнулся, — стоило бы заснять это на камеру, потому что я и сам не верю в то, что это я тебя так разукрасил. — Тебе никто не поверит, — рассмеявшись, Малик приобнял друга за плечо и пристально посмотрел в его глаза. Он скучал. И сейчас Зейн понимал это так, как не мог понять, даже сидя на диване и выжидая его сообщений. Парень удовлетворенно прикрыл глаза и облизнул губы, ощущая на своем языке соленый привкус крови. И ему так хотелось его обнять, потому что объятия Шуги порой могли дать больше, чем долгий душевный разговор. И то, как Юнги крепко сжимал его тело в своих хрупких руках всегда заставляло старшего забывать обо всем на свете, но сейчас блондин, кажется, думал совершенно иначе. Сменив усмешку серьезным выражением лица, он убрал от себя руку Малика и прокашлялся. Ему все еще было больно. Да, он прекрасно понимал, что Зейну было сложно, но Юнги был уверен в том, что ему было куда сложнее, ведь именно его отталкивали, заставляя верить в то, что их дружба уже совершенно ничего не значит. Но Зейн отчасти даже любил, когда его друг обижался, ведь в такие моменты он был еще покорней прежнего. Он пытался злиться, отчего выглядел еще милее, и сейчас Малик находил это даже очень соблазнительным. Он пять дней был замкнут в себе, а сейчас, наконец, вновь был готов поддаться той страсти, тому необузданному влечению, которое напрочь убивало в нем контроль. — Иди сюда, — проговорив эти слова, Зейн ни на секунду не сомневался в том, что Шуга даже не попытается оттолкнуть его, поэтому вплотную подойдя к нему, он коснулся ладонью его щеки и наклонился к его разбитым губам. Горько-соленый поцелуй был одним из самых лучших в жизни каждого из этих двоих. И, как Малик и предполагал, Юнги охотно ответил на поцелуй. Шуга хотел злиться, и у него это даже получалось. Отчасти. Ему было неприятно осознавать тот факт, что Зейн всерьез хотел вышвырнуть его из своей жизни. Но в то же время Юнги безумно нравилось, каким все же слабым Зейн был рядом с ним. Он пытался быть грубым, пытался ненавидеть и отталкивать, но белокурый слишком хорошо знал Малика, чтобы не приходить к нему каждый день. И ведь он приходил именно за этим. За его самодовольной усмешкой и пошлому взгляду. И Шуге безумно нравилось ловить взглядом тот самый момент, когда его друг, прикрыв глаза, наклонялся к его лицу. Он просто не мог злиться. Хотел, пытался, но не мог. Осадок затаился где-то в глубине души, но сейчас он точно был скован в тиски страсти, которая не давала юноше даже оттолкнуть Зейна. Он бы хотел обидеться и заставить его извиняться, но куда приятней было просто наслаждаться тем, чего они оба хотели. — Ненавижу тебя, — слабо усмехнувшись сквозь поцелуй, Шуга потянулся к краям его футболки, — нам бы не мешало перебраться в твою спальню. — Для этого придется отрываться от твоих губ. — Всего на пару минут. — Заткнись и целуй меня, — Малик толкнул Шугу на диван и, усевшись ему на бедра, продолжил страстно целовать. — А если нас застукают? — Кто? Мать давно спит, а отец до утра не вернется. — Фиона? — Думаю, в ее фантазиях ты сейчас делаешь то же самое, что и со мной, поэтому дурочка не скоро выйдет из своей комнаты. Скользнув длинными пальцами к его ширинке, Зейн принялся ее расстегивать, не прерывая волну возбуждающих поцелуев. Страсть к лучшему другу была настолько сильной, что парень даже не мог трезво оценивать ситуацию. Он просто делал все то, чего так требовали его разум и тело. Сознание превращалось в одну сплошную пелену, которая точно занавес накрывала собой оставшийся грамм здравого смысла. То же самое происходило и с осторожным Юнги. Он не мог это объяснить даже самому себе, но в руках Зейна он переставал бояться того, о чем говорил всего несколько минут назад. С каждым последующим поцелуем Шуга терял рассудок, желая только одного — Зейна. С каждой минутой оба парня чувствовали, как все вокруг теряет свой смысл. Чувствовали, как страсть захлестывала их своими волнами. Они задыхались от приятных ощущений и эмоций, которые с каждым разом становились только сильнее. Но как только их вспышка перегорала, достигая пика наслаждения, мир снова возвращался на круги своя, возвращался страх, и они просто не понимали, почему еще минуту назад совершенно не боялись быть замеченными. Зейн отстранился от него и обернулся в сторону лестницы, убеждаясь в том, что никто к ним не спустился. Шуга же тяжело дышал и довольно улыбался, смотря в потолок: — Если ты нашел такой способ мириться, то это не очень хорошая идея. Малик сдавленно посмеялся и, взяв свои вещи, поплелся в сторону своей спальни. Юнги последовал его примеру и тут же рухнул на кровать. — Как скоро ты снова убежишь от меня? — Тихо спросил он, но так и не получил ответ. Брюнет лег рядом и повернулся всем телом в его сторону. Он не знал, что отвечать, потому что он не знал себя. Не знал, как скоро изменит свое мнение. Быть может, это случится после очередной встречи с одним из гомофобов; может, его разум снова одолеет любое желание и заставит юношу отдаляться от того, что ему так дорого. Зейн ничего не знал, кроме одного — он боялся потерять Шугу. Боялся снова ощутить те эмоции, которые правили им все эти дни. Боялся снова верить в это все. — Спи, принцесса.