Fucking feelings

С осознанием влюбленности жить становилось намного сложнее. Все ощущения казались только сильнее. Блондин не мог привыкнуть к тому, что его друг спал с кем-то другим. Нет, если раньше он почти был готов принять это, то сейчас все вернулось к старту. К более тяжелому старту, в котором ревность выходила за все дозволенные рамки. Когда Шуга узнавал, что Малик собирался с кем-то спать, он не мог сдерживать свои эмоции, срываясь под любым предлогом. И в те отвратительные минуты, когда он знал, что брюнет был с кем-то другим, внутреннее состояние напоминало ураган. Все его самые неприятные мысли и болезненные ощущения сплетались между собой, пробуждая в юноше сентиментальность и нервозность. Он психовал, срываясь на матери и любом, кто осмеливался заговорить с ним. Поэтому, как только брюнет уходил ублажать какую-нибудь девушку, Юнги запирался в своей комнате и зарывался под одеяло, стараясь проспать предательски медленно длившееся время. Но разве возможно было спать, когда стоило просто закрыть глаза, и сразу зарождалась картинка того, что, вероятно, происходило у его друга? Но самым отвратительным Юнги считал свои сны. Сны, которые в эти дни были только двух типов. Он уже и забыл, когда в последний раз ему снился кто-то, кто не Зейн. И самым удивительным на утро было то, что кошмарам этот парень радовался больше, нежели сладким и радужным снам. После кошмаров Шуга мог успокоить бешено бьющееся сердце мыслью, что с Маликом все хорошо, а в их отношениях не произошло ничего необычного. Что же касательно приятных снов — Шуга их ненавидел. Они были настолько приятными и правдоподобными, что, возвращаясь в реальность, не хотелось даже начинать очередной день, в котором абсолютно ничего не поменяется. И в эту ночь Юнги так сильно не хотел ложиться спать, что готов был провести всю ночь за просмотром каких-нибудь бессмысленных фильмов, с которыми можно было бы отвлечься от личной драмы. Но фильмы, наполненные отношениями между персонажами, только заставляли вспоминать о своей проблеме. Отношения, казалось, были повсюду. Парень каждый раз так отчаянно пытался отвлечься от своих чувств, что сам не замечал, как погружался в них еще сильнее. Все вокруг напоминало о Зейне. Он неосознанно находил повод вспомнить о нем даже тогда, когда это было совершенно неуместно, чем все больше и больше раздражал самого себя. "Я не должен думать о человеке, который сейчас ебется с бабой", — думал он, взъерошивая копну белоснежных волос и пустым взглядом пялясь на кровать. Даже она напоминала о том, как они занимались сексом, отчего Шуга фыркнул и протер сонные глаза. Он так сильно любил спать, но дурацкая влюбленность лишала его даже нормального сна, за который он мог бы отдать многое. Юнги на несколько секунд прикрыл глаза, словно засыпая стоя на месте, но в его окне раздался звонкий стук. Он резко открыл глаза и нахмурился, думая, что, вероятно, какая-то птица ударилась о него. Но спустя еще пару секунд блондин увидел, что в стекло попал небольшой камушек. — Да какого хера? — Он подошел к окну и выглянул, а после тут же удивленно захлопал глазами, протирая их. — Зейн? Ты охренел в час ночи камнями бросаться? — Если я позвоню в дверь, тебя убьет твой старый мудак. — Ты хочешь зайти? — Нет. Решил побросаться камнями в окна. — Разве ты не должен сейчас трахаться? — Слушай, блин, здесь холодно. — Хорошо. Подойди к двери, я открою. Юнги тут же направился на первый этаж. Он не понимал, был рад или нет, но почему-то улыбка невольно одаривала его губы. Тихо открыв двери, Шуга постарался оставаться серьезным, но он не мог контролировать свою мимику, так яро выражавшую радость. — А ты чё не спишь? Дрочил, что ли? — Я бы делал это в темноте, Зейн. — Я учту. — Ты не ответил. — Про секс? Я уже потрахался. Шуга машинально дернулся и сглотнул, а после, выдохнув, скептически приподнял одну бровь: — И пришел спать сюда? — А что в этом такого? — Мы тоже трахаемся, Зейн. — Ревнуешь? — Нет, просто это тупо. — Представь, что мы женаты. Я вернулся от любовницы и иду спать к своей женушке. — Можно я просто представлю, что ты долбоеб? — Знаешь, ты меня заводишь таким. — Баба не удовлетворила, что ли? — Я могу целый день трахаться с кем-нибудь, потом увижу тебя, и сразу же захочу. — Это что-то вроде крутого комплимента, от которого я должен растаять? — Типа того. Шуга слабо улыбнулся и кивнул в сторону лестницы. Этот парень вызывал в нем столько смешанных чувств, что порой голова начинала идти кругом, но бабочки в животе превращали любые ощущения в приятные. — Но сегодня я хочу просто лечь спать. Наконец, ответил Юнги и внезапно остановился. Услышав какой-то шорох на кухне, блондин решил посмотреть, что там происходило, но тут же загорелся свет, и друзья увидели Фреда. От одной мысли, что он мог услышать их разговор бросало в дрожь. Но за свою недолгую жизнь оба парня уяснили одно — нельзя выглядеть подозрительно. Поэтому они решили молча продолжить свой путь к спальне, как он пьяным голосом обратился к ним: — Я знал, мать вашу, — от первых же двух слов у Шуги перехватило дыхание, и он почувствовал, как бледнеет. Фред же продолжал, — тебе конец, сучоныш. — Не обращай внимания, — тихо обратился к Шуге Зейн, — мы просто сейчас уйдем ко мне. — Можешь сразу и оставаться у своего ебыря, — мужчина пьяно улыбнулся, а после тут же разразился громким отвратительным смехом, — я даже думал, что Синди права, но избавиться от тебя оказалось куда проще. — Иди нахуй, — Зейн крепко схватил друга за руку и потащил к выходу. Выйдя на улицу, Малик тут же закрыл за ними двери и быстрым шагом направился в сторону своего дома. — Ебаный кусок дерьма. Если он хотя бы пальцем к тебе притронется, я вышибу ему все зубы. — Я... я даже не обулся. Шуга не знал, почему смог выпалить именно это. Он боялся, нервничал, был благодарен и даже сейчас умудрялся сильнее влюбляться. — Это все, что тебя волнует, что ли? — Нет. Сейчас меня волнует слишком много всего. — Послушай, я хочу вернуться и убить его. И я на полном серьезе. У моего отца есть пушка. — Зейн, — немного дрожащим голосом проговорил тот, немного сильнее сжимая его руку в своей. — Одно дело — когда о тебе знают тупоголовые придурки, вроде Джима, другое — старый хрен, который мечтает выставить тебя на улицу. — Думаю, я справлюсь с этим. — Серьезно? Твоя мать собирается залететь от него, и сейчас они будут знать, что ты пидор. Ты реально думаешь, что справишься с этим? — У меня нет выбора. — Есть. Я могу пришить его. — Тебя посадят, Зейн. — В этом городе никто не станет разбираться с подобной херней. Чувак набухался и прострелил себе башку. — Пистолетом твоего отца? — Мы достанем левый. — Нет, это не вариант. Мать так сильно хочет замуж за него, нельзя лишать ее такой радости. После этих слов Малик отвесил ему смачную пощечину: — Тебя могут выгнать из дома, а ты заботишься о чувствах своей мамаши? Плохой парень замочил бы этого козла к херам. — Ты хочешь попробовать все грехи в этом мире, что ли? — Самое время думать о грехах? Ты не понимаешь, что происходит? — Если честно, то нет. Мне кажется, будто это происходит не со мной. И, увидев его искренне растерянное, но испуганное лицо, Зейн развернулся к Шуге всем телом и молча обнял его. — Мы справимся. Юнги вплотную прижался к нему и неуверенно обхватил тело друга обеими руками. Рядом с ним становилось настолько спокойно, что не хотелось даже отстраняться. Блондин шмыгнул и уткнулся носом в шею Зейна. — Сильно замерз? — На улице конец осени, — слабо улыбнулся тот, — как думаешь? — Я могу взять тебя на руки, но никто не должен об этом узнать. — Даже я? — Особенно ты. Малик усмехнулся и поднял Шугу. Он крепко прижал замерзшего и ошарашенного парня к себе, немного даже умиляясь такому его состоянию. Дойдя до дома, старший открыл входные двери и, отпустив Шугу, тут же направился в спальню. — Сразу ляжем в постель? Шуга кивнул, и Зейн принялся раздеваться. Он громко дышал, со злобой вспоминая Фреда и только сильнее желая убить его. — Я ничего не понимаю, Зейн, — прошептал Юнги, укладываясь на кровати и поворачивая голову в сторону друга. — Твой отчим узнал, что ты гей. — Нет. Я не понимаю абсолютно все. В последние дни жизнь такая другая. Она... она наполнилась теми оттенками, к которым я не привык. Все просто свалилось мне на голову, и я чувствую себя слишком слабым для того, чтобы нести эту ношу. — Знаешь, вся эта херня с нашим сексом обременяет и меня, но это не то, от чего я готов отказываться. — Ты можешь спать и с другими, и со мной. Думаю, тебе легко. — Ты не знаешь ничего. — Если ты хочешь своих шлюх, ты спишь с ними. Если меня — со мной. — Я сплю с ними, потому что всегда хочу тебя, но я не должен этого хотеть. — Зейн... — Ничего не говори, — Малик оборвал его и накрыл замерзшую ладонь своей, — я просто хочу, чтобы ты знал, что, несмотря на все, что у нас происходит, у тебя всегда есть я. Я могу игнорировать тебя, посылать, но если я понадоблюсь тебе... в общем, ты и сам должен это понимать. — Думаю, я понимаю. Зейн слабо улыбнулся, но после тут же нахмурился. Что сейчас между ними происходило? Прежде они часто могли разговаривать о подобном. Их поддержка выражалась в любой форме, но с тех пор, как они переспали, любая теплая тема для разговора казалась старшему чем-то компрометирующим его. И этот страх становился похожим на паранойю. И если бы Юнги только знал, насколько Малик боялся всего этого, то непременно понял бы, что его страх не говорил ни о чем ином, как о взаимности. Сам Зейн не понимал, что чувствовал к Шуге, но он слишком боялся осознать, что влюблялся. Нет, он не испытывал той свойственной влюбленным привязанности, спокойно мог любоваться девушками, находя их привлекательными. Но даже секс с ними перестал приносить уверенность в своей ориентации. Зейн уже не мог спать с другими, не вспоминая стоны и поцелуи Шуги. И каждый раз, когда они занимались сексом, брюнет старался не смотреть на его искаженное от удовольствия лицо. Но он неосознанно искал в отражении зеркала или хоть где-нибудь, где бы мог краем глаза рассмотреть его. И каждый раз это сводило с ума. Малик не позволял себе заниматься с Шугой сексом, глядя прямо ему в глаза. Он не позволял себе целовать его губы и шею. Видеть девушек было куда проще. Они хватались за его плечи, страстно целуя его губы, и это не было тем, чего так хотел Зейн. Он всегда понимал, что ни один секс в его жизни не приносил ему того наслаждения, о котором говорили все вокруг. Но тот первый раз с Юнги был именно тем самым блаженством, от которого сводило все тело, а разум превращался в сумбурную массу, не способную даже трезво соображать. — Она хорошо постаралась, — ироничный тон Юнги заставил Зейна обратить на него внимание и удивленно приподнять бровь. После он увидел на устах друга горькую усмешку, и он добавил, — царапины даже на твоих плечах. И на мгновение Зейн почувствовал некое жжение — Шуга провел пальцами по одной из розовых полосок. Он ненавидел их. Будто его помечали. Они были хуже засосов, которые хотя бы не жгли, постоянно напоминая о себе. Малик даже не помнил владелицу этих царапин, так как она тут же сменялась другой. И только Юнги нежно водил сухими подушечками пальцев по его коже, оставаясь незаметным и слишком нежным. — Дурацкие царапины, — фыркнул тот, — их бы не было, если бы эти дуры стригли ногти. — Не говори так, будто они тебе не нравятся. Шуга невесомо прикоснулся губами к розовым полосам и провел по одной из них кончиком языка, отчего его друг невольно вздрогнул. — Это так интимно, мне кажется, — продолжал блондин, водя губами по царапинам, — ты делаешь им приятно, а они оставляют на тебе следы, которые говорят о том, что ты был на высоте. — Заткнись. В ответ Малик услышал лишь смешок, после которого почувствовал, как Юнги неумело оставлял засос поверх следов. Это были не самые приятные ощущения, но Зейн хотел этого, потому лишь прикрыл глаза и шумно выдохнул. Казалось, их не волновала вся эта ситуация с отчимом Шуги, потому что в данную минуту они оба были увлечены только друг другом, а весь окружающий мир был пылью. Пылью, которую младший сдул в тот момент, когда прикоснулся губами к плечу Зейна. Эти минуты были особенными и новыми, потому что ни Зейну, ни Шуге не хотелось разрывать губы друг друга жадными поцелуями; не хотелось резкими движениями срывать одежду. Брюнет лишь аккуратно приподнял голову Юнги за подбородок и потянулся своими губами к его губам. Тот податливо потянулся к нему и тут же ощутил на своих губах какой-то слишком чувственный поцелуй, от которого внутри вновь взорвался вулкан приятных и теплых ощущений. Парень обеими руками обнял друга, крепко прижимая его к себе и прилипая своими губами к его. — Ты же помнишь, что просто так мы не целуемся? — Малик едва заметно улыбнулся и принялся освобождать крепко прилипшего к себе Шугу от одежды. — Что будет, если мы просто так поцелуемся? — Я ни с кем этого не делаю. — Я хочу быть особенным. — Ты уже такой. Зейн стащил с него кофту и принялся освобождать друга и от узких джинсов. Он так сильно любил их прелюдии, потому что в предвкушении секса становилось так непривычно хорошо. Хотелось улыбаться и полностью поддаваться своим желаниям, что в этот раз брюнет и сделал. Он не стал разворачивать друга к себе спиной, а позволил им обоим смотреть друг другу прямо в глаза. Удивленный Юнги сперва даже не понимал, что это все происходило на самом деле. Поэтому он крепко схватился за Зейна, обнимая его и ногами, и руками. Сам же Малик находил все, что происходило в ту минуту, превосходным. Он мог целовать его дрожащие губы, видеть его приоткрытый от глухих стонов рот. Зейн порой не сдерживал ругательств, выпаливая их слишком громко. Отчего на пару секунд в его сознании зарождался страх, что их могли услышать, но белокурый тут же целовал его, заставляя забыть обо всем на свете. И именно эту ночь оба парня могли смело назвать самой лучшей. Испытывать оргазм, чувствуя на своих губах чужие губы, было намного приятней. Чувствовать внутри себя те самые волнительные и невероятно приятные вспышки, глядя в удовлетворенный взгляд партнера, было слишком сладостно. — В этот раз было так хорошо, — абсолютно обессиленный Шуга откинулся на подушку и прикрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание. — Я знал, что ты неженка даже в сексе. — Ты ведь тоже выглядел так, словно это был лучший секс в твоей жизни. — Ты не можешь этого знать. — Я отлично разбираюсь в твоих взглядах, Малик. — Ты так уверен, что лучше всех удовлетворяешь меня? — Да. Иначе ты бы не спал со мной так часто, верно? — Просто не хочу лишать тебя секса. Загнешься, ведь. Шуга сдавленно посмеялся и подвинулся к Зейну, накрывая их обоих одеялом. — Надолго все это? — Что? — Милый ты. Скоро начнутся твои отрицания? Если ты переспал со мной не так, как делал это обычно, то мне нужно готовиться к худшему? — Просто не думай об этом. Я и сам не знаю, когда в следующий раз мой мозг решит, что нужно причинить боль единственному человеку, который любит меня. — То есть ты понимаешь, что делаешь мне больно? — Да. И я бы мечтал не понимать этого. Знаешь, в последние дни я чувствую себя так фигово. И я понимаю все, о чем ты говоришь. Об этих новых красках в жизни, — не договорив, Малик услышал смешок со стороны друга и удивленно взглянул на него, — что? — Ты не можешь понимать всего, Зейн. — Я понимаю даже больше твоего, потому что ты не привык жить с мыслью, что ты натурал и ты не окружен таким количеством внимания. — Проблемы есть не только у тебя, Малик. — Какие у тебя могут быть проблемы? В ответ Шуга промолчал и развернулся спиной к Зейну, не желая говорить о своей главной проблеме. — Обиделся, что ли? — Просто давай ляжем спать. Не думаю, что мы одинаково относимся к тому, что между нами происходит. — Почему это? — Потому что я не трахаюсь еще с кем-то. — Из-за меня. Сам говорил, что хочешь трахаться с другими. — Не хочу, — выдержав небольшую паузу, блондин добавил, — мне хочется только с тобой. И я даже не представляю себя в постели с кем-то другим. — Мне кажется, ты очень серьезно относишься к сексу. — Или ты — совершенно легкомысленно. Как можно трахать всех, кому ты понравишься? Тебе не противно целовать человека, о котором ты ничего не знаешь, кроме того, что у него до тебя было еще миллион таких же как ты? — Это еще одна причина, по которой постоянный секс у меня только с тобой. — Зато у меня постоянный секс с человеком, который поимел половину города. Как ты еще на мою маму не заглядывался? — Придурок, — брюнет ударил его в плечо и лег поближе. — Ты не должен ревновать к тем, кто не имеет никакого смысла. — Разве я сам его имею? — Ты — мой лучший друг, конечно, имеешь. — Знаешь, — Юнги повернулся к Зейну лицом и невольно покраснел, когда ощутил на своих губах его дыхание. Первые пару секунд юноша даже не мог вспомнить, что хотел сказать, но после, собравшись с силами, промямлил, — я не уверен в том, что готов рисковать всем ради того, чтобы не отступать перед отцом и всеми вокруг. Может, я не гей? Если моим первым стал ты, то это не значит, что после я не влюблюсь в девушку... но у меня уже так много проблем из-за этого. — Иными словами — ты не уверен в том, что я — тот человек, ради которого стоит всем рисковать? — Как друг ты самый нужный для меня человек, но сейчас между нами далеко не только дружба. Согласись, мы ведь не просто спим. Мы ревнуем, мы постоянно думаем друг о друге. Я не говорю, что между нами есть симпатия, но точно уже не просто дружба... — Послушай, — перебил его Малик, — я помню свой первый секс. И мне тоже казалось, что это будет нечто особенное. Мне было хорошо с ней, и я не был уверен, что хотел бы спать с кем-то еще, но вторая была еще лучше. Ты просто привязался ко мне. И это пройдет. — Я не полигамный. — Думаешь, когда женишься, не будешь засматриваться на проходящих мимо парней? — Думаю, я женюсь по любви. — Если ты никого не полюбил за 17 лет, то даже не пытайся поверить в любовь. Это пыль, которой люди заполняют свою жизнь. Они внушают себе влюбленность, чтобы тратить свои силы на эту чушь. Весь мир сошел с ума на слове "любовь". Как можно страдать из-за чувств к кому-либо? Если тебе сложно, то просто пошли на хрен этого человека. — Есть люди, которых отпустить еще сложнее, чем убиваться по ним. — Людям всегда нравилось страдать. Наверное, чувство жалости к самому себе как-то успокаивает тех, кто внушил себе, что запал. — Разве у тебя нет какой-то пустоты внутри? Тебе не хочется постоянно целовать кого-то, засыпать вместе с этим человеком, обнимать его? И когда Зейн подумал лишь о Шуге, то тут же сменился в лице — он стал более серьезным и в то же время растерянным. — Нет, не хочется. — Завидую. — У меня есть ты. Зачем мне влюбляться в кого-то, если все это я могу делать именно с тобой? После его слов белокурый удивленно приоткрыл рот и потянулся к губам друга. Он не понимал, что происходило, потому что слова Зейна заставили его сердце забиться чуть сильнее прежнего, а разум — отказаться работать и слушаться только тело. — Но ты никогда не целуешь меня просто так, а я говорил об обычных поцелуях. Он прошептал эти слова и уверенно накрыл губы Малика своими. Шуга не хотел заниматься сейчас сексом или повторить их нежное занятие любовью, потому что в последние дни ему все больше и больше хотелось, чтобы их поцелуи не переросли в страсть. И до последнего блондин верил, что сумеет добиться своего. Он нежно обхватил лицо друга руками, но тот повалил его на спину и навис сверху. — Ты думал, мы просто так поцелуемся? — Надеялся. — В следующий раз будешь умнее. С этими словами Зейн снова поцеловал его тем самым поцелуем, которым целовал каждый раз, чтобы поскорее возбудить. Малик и сам отчасти хотел продолжить тот нежный и чувственный поцелуй, который начал его друг, но он не мог переступить через себя и просто так лежать в кровати, целуясь с лучшим другом. Секс казался ему не таким осмысленным и ценным, поэтому он предпочел именно его. И они занялись любовью. Малик хотел бы вновь заняться с другом обычным сексом, в котором не было бы ни поцелуев, ни возбужденных взглядов, но он не мог. Не мог после того, как испытал удовольствие, которое затмевало все вокруг. Он не мог пересилить себя и, развернув друга на спину, лишить себя вcего того, что буквально свело его с ума несколько минут назад. Зейн удовлетворял все свои тайные желания, и это было лучшим, что происходило за все годы его серой и обыденной жизни, которую он считал красочной. Нет, его сокровенные желания не были пошлыми или грубыми. Они были наивными и невинными — ласковые поцелуи, мимолетные улыбки и случайные прикосновения. Брюнет был крайне нежным и заботливым, что получалось у него совершенно неосознанно. Он впервые спрашивал друга: "тебе хорошо?", впервые боялся быть грубым. И отчасти это даже пугало, но быть нежным настолько нравилось парню, что он не мог заставить себя провести это время иначе. — Ты восхитителен, — задыхаясь от все еще застывшего в его теле удовольствия, Шуга посмотрел на лежащего рядом парня и расплылся в довольной ухмылке. — Просто принцесса по-другому не ценит. — Почему? Мне нравятся и все наши предыдущие ночи. — Но сегодня было лучше всего, не так ли? — Мне показалось, что ты получил не меньше удовольствия, чем я. — Мне плевать, каким способом кончить. Зейн не собирался даже думать о том, как сильно ему понравилось то, что было этой ночью, поэтому он демонстративно отвернулся к блондину спиной и принялся засыпать. Шуга всегда был достаточно умным для того, чтобы отличить ложь от правды. Но в эту ночь он не мог заставить себя понять, что Малик врал. И то ли случай с отчимом так повлиял на его состояние, то ли слишком приятная ночь, которая определенно несла за собой нечто ужасное, но белокурый почувствовал себя подавленным. Он был уверен в том, что он один испытал в эту ночь нечто особенное, а его друг просто пытался сделать так, как он того хотел. Глупо, но порой разум любого человека принимает чушь за правду. И чушь Шуги казалась ему больно правдоподобной. Он знал, что Зейн, скорее, позволил бы себе жениться на одной из своих шлюх, чем влюбиться в лучшего друга. Теперь он стал одним из тех обреченных на одиночество влюбленных придурков? Теперь он стал влюбленным нытиком, который требовал нежности и тепла? Нет, Юнги не хотел требовать от Зейна того, чего тот не мог ему дать. Что люди обычно делают в таких случаях? Страдают? Или ищут того, кто бы дал им то, что им так нужно? Этому парню был ближе первый вариант, потому что он даже не мог понять, как можно было целоваться с кем-то, к кому не было совершенно никаких чувств. Он с отвращением вспоминал те поцелуи с Фионой, чувствуя стыд и омерзение. Ее губы были такими чужими и нежеланными. Ох, он точно больше не хотел ощущать их вкус. И почему он испытывал отвращение к человеку, который любил его, и любил человека, к которому должен был испытывать отвращение? Ведь Шуга не любил таких людей как Малик, он не понимал, как можно было спать с кем-то, кого они даже не знали. От подобных мыслей юноша поморщился и открыл глаза, глядя в широкую спину Зейна. Он видел очертания его тела и из последних сил держался, чтобы не прикоснуться к его коже. Блондин слышал ровное дыхание друга и хотел быть на его месте, тихо посапывая и не думая о такой ерунде, как не взаимная любовь. Почему ему было мало дружбы и регулярного секса? Он чувствовал себя дурочкой лет 13, которая впервые влюбилась. И это было именно тем, чего он не хотел, но что настигало его с каждым днем все больше и больше. Шуга укрылся одеялом чуть ли не до самой макушки и вздохнул. Во что превратилась его жизнь? Ради чего и кого он начал рисковать всем? В какой момент он начал это делать? Блондин не мог даже вспомнить момент, в который все началось, но он просто осознавал, что позволил случиться тому, что сейчас творилось в его жизни. Парень опустил голову, тем самым перестав пялиться на спину Зейна. Он закрыл глаза и громко вздохнул, совершенно забыв о том, как чутко обычно спал его друг. Но, не услышав ничего, вроде: "перестань вздыхать и спи", белокурый расслабился и принялся думать. И почему днем он никогда не задумывался над тем, о чем думал сейчас? Будущее — вероятно, одна из самых ужасных вещей для людей, которые не знают, что делать со своей жизнью. И с недавних пор Юнги стал одним из таких людей. Он совершенно не имел понятия о том, как скоро разлюбит Малика и разлюбит ли вообще, и именно эта причина стала такой невыносимой. Блондин понял, что чувства окончательно поглотили его, и он не хотел ничего решать, кроме них. Он хотел заставить себя избавиться от чувств, но только поймал себя на мысли, что безумно сильно влюбился. Почему он не мог влюбиться в Фиону, которая готова была посвятить всю себя своей любви? Почему он влюбился в человека, который даже не воспринимал слово "влюбленность"? Насколько неудачником нужно было быть, чтобы влюбиться именно в Зейна? Шуга не плакал уже несколько лет, он учился быть сильным, как Зейн, и даже отлично справлялся с поставленной самим же собой задачей. Но в эту ночь разум не мог править его телом. Чувства переполнили юношу настолько, что вырвались наружу горькими слезами. Не желая плакать, Юнги быстро моргал, но это ничуть не помогало. В груди становилось больно, а сознание, казалось, только подкидывало поводов для слез. Внезапно все поступки Зейна начали казаться Шуге совершенно не такими, какими он обычно видел их. Поведение брюнета говорило ему о том, что Юнги не был ни капли дорог ему. И хоть белокурый и пытался убедить себя в обратном, сейчас он не мог переубедить себя. Лежа рядом с ним, Шуга чувствовал себя одиноко. Он старался всхлипывать как можно тише и даже хотел уйти в ванную, но тело было будто приковано к кровати. Любить было настолько тяжело и больно, что хотелось просто исчезнуть или провалиться сквозь землю, лишь бы избежать всего того, что происходило и, вероятно, будет происходить еще очень долгое время. Это были его первые чувства, которые открылись так внезапно. Они безжалостно поглощали светлую голову юноши, заставляя его чувствовать все так, как никогда прежде. И любые незначительные мелочи казались поводом для беспокойства. Все девушки Зейна, все его холодные фразы и даже боязнь простого поцелуя — все это разрушало Юнги изнутри. Зейн же не спал с тех пор, как отвернулся. Он пытался погрузиться в сон, но внутри что-то мучило его, внушая испытывать вину перед тем, кто был с ним таким нежным и трогательным. И тот обреченный вздох заставил Малика и вовсе распахнуть глаза, забывая обо сне. Брюнет, закусив нижнюю губу, лежал и не решался пошевельнуться. Он хотел успокоить Шугу, но тело было настолько скованным, что он не мог даже пошевельнуться. Слушать его плач было настолько непривычно, что Малику самому хотелось уйти. Он злился, желая не слышать этого. Но через несколько секунд парень начал понимать, что злился на самого себя. И пусть он и внушал себе, что младший плакал из-за отчима, в глубине души Зейн догадывался, что причиной был он сам. И со временем слышать это стало даже больно. Единственный имевший смысл в его жизни человек настолько страдал, что не мог даже сдержать слез. Это было так непохоже на него, и в тот момент Малик даже поймал себя на мысли, что боялся того, что это могла быть не первая ночь, когда Юнги так горько плакал. Но он продолжал неподвижно лежать, слушая его плач и не понимая, почему не мог позволить себе развернуться к нему лицом и утешить. Вероятно, Зейн просто не знал, как это сделать, или же его впервые сковал непривычный страх, который был слишком неприятен. Это был тот страх, который заставлял Малика чувствовать себя нерешительным. В эту ночь он был робким и не мог пересилить себя, чтобы просто обнять своего друга.