Fucking feelings

Зейн злился. Он настолько привык не задумываться над тем, кому он был дорог и кто был дорог ему, что всякий раз, как вспоминал об этом, его окутывал сгусток раздражения. Если бы не Шуга, он бы и дальше верил в то, что всем на всех плевать. Он бы не обращал внимания на свою семью и всех, кто его окружал. Плевать друг на друга — нормально. Но когда всего один человек мог заменить всех вокруг и позволить верить в то, что это было взаимным, все остальные казались эгоистичными мудаками. Впрочем, он всегда приравнивал себя к ним. Каждый раз как он делал больно Шуге, Зейн ненавидел себя, но лишь оправдывал тем, что это было нормальным. Он знал, что Юнги думал точно так же — считал его сволочью, которой было "насрать" на всех вокруг. Но Малик понимал, что любил этого парня так сильно, как только мог. Нет, он все так же не считал свои чувства той любовью, о которой говорили вокруг. Он любил его... по-своему. Желал, находил особенным, считал самым близким человеком, но боялся приравнять свои чувства к тому избитому чувству, которое приносило только боль. Любить всегда было больно. Даже родную мать, которая всякий раз находила занятия поважнее, чем уделить внимание сыну. Было больно любить всех, кроме него. И в его тонких, но сильных руках становилось спокойней. В них он чувствовал себя свободным, что ли. Ничего не волновало, никто не мешал. Порой спокойствие было именно тем, чего так сильно не хватало этому парню. И только Юнги мог дать ему его. Малик невесомо водил пальцами то по белокурым прядям, то по бледной холодной коже. Блондин всегда мерзнул, что порой брюнета то умиляло, то раздражало. Но он любил водить подушечками пальцев по гусиной коже, буквально чувствуя, как благодаря ему она становилась мягкой и ровной. Зейн обожал, когда благодаря нему кому-то становилось лучше даже в таких мелочах. Хотя, в основном, только в мелочах он и мог радовать людей. Все же как бы сильно он не хотел казаться плохим и бесчувственным, иногда делать приятно было изумительно. Но еще больше ему нравилось ощущать то тепло, которое ему дарил человек, пожалуй, единственный в этом мире заботившийся о нем. Малик даже успел забыть о своей семье. Он не мог дать объяснение тому, что творилось с его разумом и телом каждый раз, как белокурый становился таким нежным и ласковым. Шуга аккуратно целовал его скулы, лоб, уголки глаз и губ. В ту ночь они не целовались по-настоящему, отчего старший начинал чувствовать приятное волнение внизу живота. Юнги был младше на полгода, ему даже еще не было восемнадцати, но в тот момент именно Зейн чувствовал себя семнадцатилетним мальчишкой, у которого за все годы был только один партнер. — Выглядишь расслабленным, — блондин оборвал их тишину. Он мягко улыбнулся и слегка отстранился, но Зейн тут же притянул его к себе, одними лишь губами проговаривая: "нет". Улыбка на пухлых малиновых устах стала чуть шире. — Иногда ты так сильно нуждаешься во мне. Никогда не думал, что стоит перестать вести себя как мудак? Тогда я бы мог быть рядом еще больше. — Ты все портишь, — так же тихо ответил тот, едва заметно усмехаясь. — Сейчас так хорошо. Шуга понимал, что был влюблен даже в то, каким был его друг в подобные моменты. Он любил в нем все: начиная от густых черных ресниц и заканчивая тяжелым дыханием. — Я рад, что тебе стало легче. Но тебе нужно спать. Сможешь это сделать? Брюнет кивнул и тут же крепко обнял Шугу. Пускай утром все станет на свои места, но ночью, когда разум толком не соображал, все казалось более чем идеальным. Все вокруг казалось ненужным прахом, который развеялся в кромешной тьме этой спальни. И утро, как они оба и предполагали, было не таким волшебным. Словно нахлынувшая волна все эмоции с головой накрыли Зейна. Его окутал некий страх, и юноша сам не понимал, что творилось в его голове. Внезапно Малик осознал, что это утро он мог провести за решеткой. Но, к счастью для Юнги, подобные ощущения только заставляли брюнета держаться поближе к лучшему другу. Все свои 18 лет Зейн думал, нет, был уверен в том, что никто в мире не мог помочь ему так, как он сам. Брюнет отрицал помощь других и верил в то, что в этой жизни не было необходимости зависеть от других. Люди приходили в этот мир одни и уходили точно так же. Но такое незначительное событие для этого мерзкого городка стало безумно важным для жизни Зейна. Он начал понимать, насколько его друг был важным, насколько он чувствовал его поддержку. Весь день Малик вел себя настолько тихо, что в классе было проще заметить Сэма, чем самого популярного парня. Казалось, сегодня Джиму было особенно скучно. Обычно он ввязывался в споры и перепалки, но чаще всего просто наблюдал за Маликом и Юнги, которые порой напоминали голубков, постоянно смеясь над шутками друг друга и бросая друг на друга неоднозначные взгляды. Они раздражали его, в особенности блондин. Джима раздражало его сонное лицо, точно он не спал несколько суток, его спокойный низкий голос и взъерошенная белокурая челка, которую Зейн часто поправлял, при этом даже не стараясь не пялиться на яркие пухлые губы. Иногда, но даже Джим признавал, что хотел бы иметь такую дружбу, но, увы, он имел лишь тройку друзей, часто ходившую за его спиной. Он не мог поделиться с ними своими секретами или рассказать о своих проблемах. Он вспоминал то время, когда они с Зейном смеялись над неловким и постоянно спящим мальчишкой, а теперь Малик мог убить за этого никчемного ребенка. Основной проблемой для этого брюнета было то, что почти вся школа знала об ориентации Шуги, но он слишком легко отделался. Все знали, что он спал с парнями, а Малик даже не отвернулся от него. Но что было бы, если бы кто-то узнал подобное о Джиме? Ох, он ненавидел то, что сам загнал себя в эти гомофобные рамки, из-за которых не мог даже ошибиться или дать слабину. Подперев подбородок рукой, брюнет наблюдал за сладкой парочкой и всем классом. До чего он ненавидел каждого здесь. Нет, он не признавал, что сам мог быть виноват в своем одиночестве — куда проще было обвинять всех вокруг. Порой Джиму хотелось убить Юнги. По-настоящему убить. За все. За Зейна. За то, что он мог быть геем, которого не ненавидел весь класс. За его миловидную внешность. Он завидовал ему, потому что тот имел все, о чем только мог мечтать Джим. Но самым главным всегда оставался Зейн, которого Джим всегда считал своей копией. Ему казалось, что они могли стать практически братьями. Он находил их безумно схожими. Нет, не внешне. Внутренний мир Малика казался ему таким же, как у него. Джим знал о том дне, когда его недодруг избил Юнги. И в тот день он узнал в нем себя. Именно так этот парень всегда успокаивался. Он избивал тех, кого ненавидел, вкладывая в удары ненависть ко всему, что его ранило. Драка была для него самым лучшим способом отпустить свою злость. И сейчас ему хотелось затеять драку и успокоиться. И точно по взмаху волшебной палочки в класс вошел Томми. Съежившись, юноша шел немыми шагами вдоль последних парт, словно прячась за спинами учеников. Его походка давно стала неуверенной, а взгляд — испуганным и уставшим. Он перестал улыбаться и общаться с друзьями, которые тут же отказались от него, когда узнали, кем являлся его отец. И тот день, когда все узнали о его ориентации, буквально убил последний проблеск жизнерадостности в этом парне. Каждый день Том готовился к тому, что кто-то да побьет его, но ему не хватало смелости донести на своих обидчиков отцу, чем те и пользовались. Он до последнего боялся стать изгоем, совершенно не замечая, что стал им еще в тот день, когда отец приехал забрать его из школы. Но людям всегда хотелось верить в лучшее. — Эй, пидор, — Джим тут же окликнул его, отчего Томми слегка дернулся и замер на месте. Брюнет подошел к нему и нагло ухмыльнулся, смотря в его глаза с презрением. — Кажется, твое лицо снова потеряло фиолетовый оттенок, нужно это исправить. Томми обреченно вздохнул, даже не стараясь избежать этого. Джим ухмыльнулся и отметил, что ему крайне не нравится равнодушие Томми, за что тут же толкнул его. Подобное зрелище было настолько обыденным и частым, что никто даже не обращал на этих двоих внимания. Все занимались своими делами, даже не замечая в глазах Томми мольбу о помощи. Пускай он привык к тому, что его избивали, в душе он надеялся на то, что хоть кто-то мог помочь, проявив каплю заботы. И когда между ними завязалась драка. Впрочем, дракой это было назвать сложно, поскольку шатен просто прикрывал лицо, пока тот его бил. Джим был достаточно странным парнем, отличавшимся своими вспышками агрессии, но даже к этому все сумели привыкнуть. В этот день странности Малика все больше проявлялись. Нет, конечно, он всегда был рад вмазать Джиму, лишний раз защитив какого-нибудь жалкого одноклассника. Но сегодня он защитил бы его от любого. Зейн не хотел искать объяснений самому себе, поэтому встал из-за парты и подошел к ним. Он схватил Джима за воротник и толкнул в стену, отчего встревоженный Шуга тут же поднялся со своего места и напряженно посмотрел на них. Между ними, несомненно, должна была завязаться драка, и он не хотел переживать за друга. Но он, зная Малика как никто другой, видел в его взгляде гневный блеск, которому никогда не стоило мешать. — Знаешь, порой мне по-настоящему хочется убить тебя, Бейли, — Зейн повалил его на спину и навис сверху, крепче сжимая его воротник. Лицо Джима скривилось в отвращенной гримасе. Он ненавидел свою фамилию, и каждый это знал. Никто вокруг не рисковал вспоминать ее. Даже учителя называли этого парня сугубо по имени. По школе ходили разные слухи о его ненависти к собственной фамилии, но никто не знал правды. Однажды только один их одноклассник решился окликнуть Джима по фамилии, после чего лицо Бейли показалось по-настоящему зверским, и он накинулся на беднягу со всеми присущими ему яростью и ненавистью. Даже бесстрашный Зейн всегда звал его исключительно по имени, но именно в этот день он нарочно бросил ему вызов. Он не знал, почему так сильно хотел подраться, почему так сильно хотел вывести его из себя, но те пару дней, проведенные за решеткой, изменили стремления Малика. Он вернулся и только тогда понял, что ничего не имел, кроме Шуги. Порой он понимал это, но всегда сводил свои депрессивные мысли к тому, что родители не умели проявлять свою любовь. Но только вчера он осознал, что ее просто не было. Прошлым вечером он разочаровался в слове "любовь" во всех его проявлениях. А его собственная теория о том, что в жизни мог быть только один "свой человек" окончательно подтвердилась. — Зейн, пожалуйста! — Юнги обратился к нему требовательным тоном, хотя заранее знал, что все попытки успокоить друга были безуспешны. Он никогда не понимал его тяги к дракам, но просто успокаивал себя тем, что каждый снимал стресс по-своему. А сейчас у этого парня стресса было предостаточно. В глазах Джима вновь сверкнул тот ненавистный блеск, и он столкнул с себя Зейна, точно у него открылось второе дыхание. Шуга не понимал, что происходило между ними, но это выглядело слишком странно и опасно. Он хотел встрять между ними, но был ли толк? — Заебали, — блондин растолкал столпившихся одноклассников, наблюдавших за этой дракой так, словно они смотрели премьеру долгожданного фильма. Юнги отправился в учительскую. Он так сильно не хотел ввязывать в это учителей, но и допустить того, чтобы Малик хоть как-то пострадал тоже не хотелось. Белокурый позвал учителя Филлипса, и тот тут же принялся их разнимать, громко ругаясь и угрожая им походом к директору, что, кажется, совсем не пугало этих двоих. Джима крепко держал мистер Филлипс, а Юнги удалось прижать к себе друга. Они успели разбить друг другу лица, и по их глазам было видно, что им хотелось большего. Азарт и злость слились воедино, превращаясь в какой-то безумный взгляд. — Зи, пожалуйста, — Шуга шепнул очень тихо и крайне нежно. Малик хотел послушаться, но отчаянно пытавшийся вырваться из рук учителя Джим, не мог дать успокоиться. — Они так тянутся друг к другу, — раздался чей-то голос среди толпы все еще пялившихся на это придурков. — Такие голубки. Эй, вы деретесь, потому что боитесь признаться друг другу в любви? Все тут же принялись смеяться, как обычно и бывало над глупыми шутками местных клоунов. И в тот момент обстановка была такой накаленной, что даже расчетливый Юнги не смог держать себя в руках. Он отпустил Зейна и подойдя к этому "шутнику", со всей силы ударил его по лицу. Была ли это ревность к дурацким словам? Да, именно так. Шуга приревновал к тому, что это могло быть правдой. Зейн спал с ним, значит, ему могли нравиться парни, но кто запрещал ему тайно любить того, кого он прилюдно ненавидел? Это напоминало бред, да это и было бредом, но Шуга просто ревновал, в чем не узнавал самого себя. Почему-то по-настоящему он ревновал только к парням. — Юнги! — завопил учитель, — быстро оба пошли вон из класса, — затем он обратился к Джиму, — а ты отправишься со мной в кабинет. Филлипс давно знал этот класс и прекрасно понимал, что любые драки всегда затевал именно Джим. Шуга же послушно вывел друга на улицу. Там они уселись на ближайший парапет, и Малик тут же залился громким смехом, словно до него только что все дошло. — Нахера ты врезал ему? — Захотел быть наказанным вместе с тобой, — соврал тот, пряча стыдливый взгляд. Зейн продолжал смеяться, называя его придурком. Шуга же поднял на него взгляд и провел ладонью по окровавленной щеке друга. Он облизнул палец, по котором стекала алая кровь Малика, и старший удивленно взглянул на Шугу: — В последние дни ты меня пугаешь. — А ты — меня. Зачем ты затеял эту драку? Тебе нужно в больницу, думаю, бровь придется зашивать. — Брюнет машинально коснулся разбитой брови и поморщился от боли, после чего отмахнулся. — И все же, — добавил блондин, — зачем ты ввязался в эту драку? Нет, зачем ты ТАК ввязался в нее? — Захотелось. Почему он думает, что может ебать ему мозги и ходить безнаказанным? Почему он думает, что нам не насрать на его фамилию? Это его проблемы, и я хочу называть его по фамилии. Шуга вздохнул, опуская голову и прижимаясь к плечу Зейна. Он знал, что дело было не в резком желании друга называть Джима по фамилии. Он знал — все было куда глубже. — Давай сходим хотя бы в медпункт. Я беспокоюсь. — Плохие парни, помнишь? — Даже плохие парни не должны истекать кровью. — Они-то и должны. Принцесса, это мир. А мир, в котором мы живем, именно такой, каким ты видишь его сейчас. — Он может быть другим. До выпускного не так долго. Давай уедем сразу же, как закончится учебный год? — Хочешь бросить все и сбежать со мной в другой штат? Как-то по-гейски, не находишь? — Это "по-гейски" всегда было нашей мечтой. Да и бросать нам нечего. — Твоя мать осталась без муженька. Хочешь оставить ее и без сына? — Уверен, она с легкостью найдет нового, которому так же будет мешать этот сын. Думаю, так даже пойдет всем на пользу. — Ты становишься умнее, — Зейн усмехнулся и приобнял его за одно плечо. — Мы свалим. Может, мне даже не захочется заводить там новых лучших друзей. В первые дни мы будем трахаться во всех самых красивых местах. — Всегда мечтал потрахаться в центральном парке Нью-Йорка. — Да? А я бы трахнул тебя прямо в Диснейленде. Они оба смущенно заулыбались, на мгновение представляя, как бы выглядели их желания, будь они реальностью. — Мы даже штат не выбрали. — Улыбнулся Юнги, поднимая на Зейна полный любви взгляд. Он не до конца верил в то, что всего через несколько месяцев мог стать самым счастливым человеком в мире, но их мечты казались достаточно реальными. — На самом деле, мы можем объездить множество штатов. Путешествие — неплохая херня. — Где мы возьмем на него денег? — Думаешь, я зря учу тебя воровать? Зейн взглянул на него привычным теплым, но в то же время и пожирающим взглядом. Шуга обожал каждый раз, как эти огромные черные глаза смотрели на него так по-особенному. Губы блондина потянулись к губам Малика, но их оборвал голос Джима. — Ты пожалеешь об этом, Малик. Ты — труп. Зейн устало вздохнул и молча показал ему средний палец. Шуга снова изменил его настроение, точно был волшебником или гипнотизером. Он не хотел снова драться со своим одноклассником, Малик хотел спокойствия, тишины и Юнги. — Кажется, ты куда-то шел, — Шуга развернулся к Джиму лицом и скрестил руки на груди, с презрением рассматривая лицо человека, которого всегда считал самым жалким из всех, кого знал. — Вам обоим повезло, что мне нужно уходить. Но это не значит, что завтра вам так же повезет, — Бейли безумно улыбнулся и ткнул пальцем в сторону младшего, — особенно тебе, сучка Малика. Думаешь, можешь быть пидором и не страдать, если у тебя такой охранник? Я разукрашу твою физиономию до неузнаваемости, уебок. Он с вызовом посмотрел на них и ушел. — Псих, — прошипел Шуга, смотря ему вслед. Джим всегда вел себя странно, но в этот день, когда Зейн назвал его по фамилии, он стал похожим на настоящего психопата. — Если он к тебе притронется, я убью его. — Боюсь, ты это сделаешь в прямом смысле, — Шуга усмехнулся, а после заметил во взгляде Зейна что-то непривычное. Казалось, что в его голове созрел план. — Слушай, он еще не тронул меня. — Нет. Его можно убить немного по-другому. Малик даже как-то победно улыбнулся, облизывая губы. Он вскочил с парапета и, схватив друга за запястье, потащил за собой. — Иногда мне кажется, что ты не до конца был не прав, когда говорил, что он может быть пидором. — начал пояснять он. — Раз он сказал, что спешит, то я более чем уверен, что на встречу к тому своему папочке. — А если нет? — Если нет, тогда мы дождемся, чтобы растоптать его. — Откуда такая ненависть, Малик? — Это не ненависть, — Зейн остановился и повернулся к Шуге. — Он сходит с ума. Он не должен чувствовать власть над всеми нами. Ее у него и нет. — После тюрьмы в тебе проснулся бунтарский дух? — Дело не в тюрьме. Дело в том, что за дерьмо нас окружает. И такие, как Джим, не должны решать, кто отброс, а кто имеет право на все. — Ладно. И какой у тебя план? — Выследим его, поэтому держи телефон наготове. Шуга усмехнулся, и они тут же последовали в сторону, в которую быстрыми шагами направился Джим. Он нервно оглядывался по сторонам, из-за чего двоим друзьям приходилось останавливаться и прятаться за ближайшими углами. Казалось, этот парень прекрасно знал, что за ним следили. Но на деле он думал, что это была паранойя. Он так сильно боялся, что кто-то мог узнать о его тайных встречах, что порой уже даже ненавидел то, как постоянно оборачивался и прислушивался к каждому шороху, тем самым вызывая еще больше подозрений. Бейли шел долго и быстро, отчего друзья даже успели утомиться, совершенно не зная, сколько еще это могло продолжаться. Но совсем скоро их ожидания оправдались — Джим вновь встретился с тем мужчиной. — Тебя никто не видел? — Он спросил обеспокоенно, одним лишь тоном выражая все волнение об этом юноше. — Нет, — немного нервно ответил Джим, обнимая его и крепко прижимаясь всем телом, — пойдем отсюда. Пойдем к тебе. Зейн толкнул Шугу в плечо, и тот тут же достал телефон, фотографируя их. Они оба не были уверены в том, что простые объятия могли доказать нетрадиционную ориентацию Джима, но в эту же минуту эти двое развеяли все их сомнения. После того, как "папочка" Джима сказал, что соскучился, они поцеловались. Малик скривился, выпаливая "э-эу", а Шуга тут же сделал несколько снимков подряд. — А теперь сваливаем. Этого достаточно. Едва слышно проговорил старший, и они с Шугой сразу же ушли. Они направились в сторону заброшенного баскетбольного стадиона. — Блин, я и не думал, что нам может так повезти, — Малик остановился у стадиона и залился громким смехом. — Ему крышка. Покажи фотки. Белокурый тут же протянул ему телефон, и они принялись внимательно рассматривать фотографии. Друзья громко смеялись, уже чувствуя вкус их победы. — Как насчет победного минета? Юнги облизнулся и потянул ремень Малика на себя, расстегивая его. Он лукаво улыбался, вспоминая то, как сильно ему нравилось чувствовать за щекой член лучшего друга. Зейн быстро закивал, совершенно забывая о том, что они были в общественном месте. Он так скучал по тому приятно-мучительному возбуждению, по той дрожи, которую вызывали губы этого неумелого мальчишки. Его язык был настолько искусным, что брюнет даже умудрялся ревновать, ловя себя на мысли, что Юнги мог спать с кем-то еще. Он понимал, что это был абсурд, но как было иначе оправдать умения этого парня? — А потом ты трахнешь меня? — Шуга опустился на колени и одним рывком расстегнул его ширинку. Зейн снова закивал. — Будешь нежным или выебешь меня? — Юнги поднял пошлый взгляд на нетерпеливое лицо друга и томительно провел рукой по уже возбужденному паху. — Знаешь, в последнее время ты напоминаешь мне влюбленного парня, Малик. — Просто соси усердно, ладно? — Ох, не пытайся отрицать свою влюбленность в меня, — Шуга усмехнулся, соблазнительно облизывая губы. — Это становится очевидным. — Кажется, радость тебя опьянила. Ты несешь полный бред. Все же так хорошо шло. — Просто хотел проверить, перестал ли ты бояться своих чувств. — Я ничего не боюсь, если ты забыл. — Ничего. Кроме себя. Блондин поднялся с колен и укоризненно посмотрел на Зейна. Тот принялся гневно застегивать ширинку и ремень. Они поняли, что все планы на этот день отменились в одно мгновение ока, но Юнги не хотел закрывать эту тему. Сегодня брюнет не побоялся даже разъяренного Джима, но не сделал ничего, чтобы перестать бояться самого себя. — Если ты хочешь, чтобы все зубы остались при тебе, тогда заткнись. Нет никаких чувств, нет никакого страха. — Позволь мне кое-что прояснить, Зейн. Мне не нужно знать хоть что-нибудь о любви, чтобы понять, что ты запал на меня. И мне не нужно иметь кучу партнеров, чтобы понять, что меня ты трахаешь не так, как других. — Конечно. Думаешь, если ты придумал себе, что я влюблен в тебя, то я должен заставить поверить в это и себя? Живи реальностью, а не своими розовыми мечтами. Я никогда не любил и никогда не полюблю. Да этой ебаной любви даже не существует. Шуга хмыкнул и сделал шаг навстречу другу, отчего их лица оказались невыносимо близко. — Ты трус, — проговорил он так четко, как только мог. О да, Юнги прекрасно знал, как подобные слова выводили Зейна из себя, но, быть может, им нужна была настоящая ссора. В последние дни их отношения были мирными и ласковыми, но в них до последнего оставалась недосказанность, от которой влюбленному хотелось уже избавиться. — Повтори. — С радостью. Ты трус, Зейн. Ты можешь сделать, блять, все, но не признать, что ты запал на лучшего друга. Ох, да, иначе твои шлюхи свалят от тебя, а местные уебки не будут подражать тебе. Станешь таким же, как и я. — Шуга хотел сказать еще многое, но Малик ударил его по лицу. Блондин залился ядовитым смехом и вытер стекавшую с губ кровь. — Это так похоже на тебя. Когда ты боишься, ты всегда так поступаешь. — Иди нахуй. — Когда я иду на твой, ты так радуешься. Юнги снова рассмеялся, а после ударил Зейна по лицу. Зачем? Он хотел подраться. Хотел выплеснуть их эмоции наружу. Какие-то пары били посуду, какие-то ругались, задевая чувства друг друга, но эта пара предпочитала выплескивать эмоции способом Малика. Зейн был сильнее, и совсем скоро неравная драка подошла к концу. Брюнет повалил Юнги на землю и несколько раз подряд ударил по лицу, окончательно разбивая его. — Теперь тебе легче? Теперь ты можешь обсудить то, что между нами происходит? — Я тебе скажу, что между нами происходит, Шуга. — Зейн отпустил его и вытер тыльной стороной ладони рот. — Мне насрать на тебя как на парня. Не интересуешь. Я не ревную тебя к Фионе и мне будет абсолютно похуй, если ты переебешь хоть весь этот город. Я никогда не влюблюсь в тебя, потому что я не пидор. Я не ты, идиот. Ты думал, что если мы лучшие друзья, а ты сосешь мой член лучше других, то я запал на тебя? Спустись на землю, принцесса, мне похуй на весь мир. И на тебя в том числе. А теперь я пошел трахать очередную свою шлюху. Зейн врал и понимал, что этой ложью ранил единственного, кого любил. Но он не мог поступать иначе, когда Шуга начинал твердить то, о чем сам Малик не хочет думать. Он знал, что Юнги простит его, поэтому просто делал так, как считал нужным. Ранить Шугу порой ничего не значило для Зейна. Он знал, что блондин всегда оправдает его, а после еще и утешит. — Иди нахуй, — выпалил ему вслед Шуга и поднялся на ноги. Он пытался заставить себя понять, что Зейн просто хотел сделать ему больно, чтобы успокоиться самому, но каждое слово остро отдавалось в голове. Юнги схватился за волосы, до боли оттягивая их и стараясь не плакать. Он изо всех сил держал слезы в себе, но в одно мгновение они градом скатились по его щекам.