Прошло три дня. Зейн и Шуга не видели Сэма, но старший точно знал, что, если увидит его, тому не поздоровится. За эти три дня они с другом сильно сблизились. Настолько сильно, что поцелуи стали для них привычным делом, а "что-то" Малика все чаще пряталось куда-то очень далеко. И чем глубже оно исчезало, тем с большей силой возвращалось. Зейн уже давно это знал. За эти три дня он позволил себе полноценно сказать, что влюблялся. Влюблялся настолько сильно, что начинал ощущать все те симптомы, которыми описывают любовь. Брюнет сходил с ума каждый раз, как прикасался к другу или чувствовал его дыхание. Нет, это было и прежде, но теперь он мог полноценно это испытать. Но ненавистное "что-то" должно было скоро вернуться, Зейн чувствовал это. Он не мог объяснить самому себе его возвращение. Все могло быть просто прекрасно, но в какой-то момент одолевала паника. И, ох, как бы он хотел это контролировать. Малейшая неправильная мысль — и он мыслил совсем иначе. Чувства пугали Зейна. Они всегда губили людей. Они могли сделать человека самым счастливым и самым несчастным. И брюнет до ужаса боялся испытать последнее. Даже с Шугой они не смогут быть до конца их дней. Любые отношения заканчивались, и в большинстве случаев — печально. Нет, куда проще было оставаться друзьями. Зейн верил, что Юнги сможет начать к нему относиться как прежде. Верил, что мог вернуть все к тому, с чего они начинали. Верил, что мог не желать его. Верил, что мог избавиться от только что зародившихся чувств. Любовь ведь была не более чем накрученной мыслью. Люди заставляли верить себя в эту иллюзию, потому что не знали, чем себя занять — так он думал раньше. Но думал ли Малик так сейчас? Нет. Нет и еще раз нет. Но он заставлял себя верить в то, что сам внушил себе все эти приятные импульсы. Вслед за ними непременно последует боль. Так было всегда. И Зейн хотел опередить ее.
Малик всегда обладал вспыльчивым характером, и, если ему нужно было поговорить о чем-нибудь важном, то было проще сделать это грубо, чем смотреть на несчастное лицо друга, который надеялся на сочувствие. Выглядеть в его глазах подонком было гораздо проще. И медлить со своим решением парень не хотел.
Они лежали у Зейна на кровати. Младший аккуратно целовал его скулы и нежно водил подушечками пальцев по вязанному свитеру. Быть грубым с ним сейчас было настоящей пыткой. Сердце Малика бешено забилось, а ладони вспотели. Он не был готов оборвать все сейчас, тем более, когда влюбленные глаза младшего одаривали его самым теплым взглядом. Но еще пару минут, и Зейн не решится.
— Все хорошо? — Шуга приподнялся и коснулся губами его лба, — ты весь горишь, и сердце так сильно бьется.
— Хорошо. То есть нет. Нам нужно прекратить всю эту хрень.
— Какую?
— Всю эту. Все эти поцелуи, то, что мы лежим, как педики. Мы друзья, чувак.
— Ох, все же было так хорошо.
Юнги рухнул обратно на подушку и закрыл лицо руками. Верить в то, что происходило, совершенно не хотелось. И юноша с ужасом ждал следующих слов друга. Все эти дни он был практически уверен в том, что совсем скоро они начнут встречаться или хотя бы перейдут на новый уровень, но резкий тон Зейна твердил о том, что, возможно, они вернутся к старту. Ему хотелось закрыть уши или стать глухим, дабы не услышать того, что тот хотел сказать, но Зейн был тверд и уверен в своих желаниях. Он не хотел, но смотрел на него так, будто был совершенно уверен.
— У нас было слишком много шансов, чтобы остаться друзьями и прекратить все это, но каждый раз именно ты заставлял меня вести себя так, будто мы были хреновыми голубками.
— Знаешь, Малик, — Шуга перевел на него взгляд и, нахмурившись, добавил, — ты уж слишком правдоподобно участвовал во всем этом гействе. И я знаю, что тебе нравится целоваться со мной и лежать так, как мы только что лежали. Просто в твоей ебанутой голове что-то снова переключилось, и ты снова решил поиграть в натурала. Только знаешь, что? Если ты снова пошлешь меня, я не буду бегать за тобой, а потом прощать. Поэтому не вздумай даже заикнуться о том, что нам нужно прекратить.
— Вздумаю. И даже больше. Нам нужно прекратить абсолютно все.
— Спать со мной ты тоже больше не собираешься? — Шуга принял сидячее положение и посмотрел на него с выражением, полным презрения и непонимания.
— Быстро соображаешь. — Малик продолжал выглядеть холодным и полным безразличия, но до чего же это было трудно, когда хотелось извиниться и наброситься с чувственными поцелуями. Парень закусил нижнюю губу и постарался собраться с силами. Сказать следующие слова было крайне нелегко. — И я не хочу быть даже друзьями.
— Т-ты... ты серьезно? Да что на тебя нашло? — Юнги мотнул головой, отказываясь в это верить, после чего вскочил с кровати и принялся обуваться. Нет, оставаться здесь он больше не хотел.
— Мы испортили нашу дружбу. Ее больше нет, — продолжал врать Зейн. — все превратилось в какую-то чушь, в которой мы оба запутались, только тебе нравится быть запутанным...
— Заткнись, — выпалил младший, поднимая с пола свою куртку, — заткнись и не говори ни слова. Я не хочу тебя слушать. Не знаю, может, ты надеешься, что я брошусь тебе на шею и стану умолять, но ты слишком много раз слал меня, Зейн. Не хочешь общаться со мной? Пожалуйста. Еби своих шлюх и дружи со своими тупорылыми дружками. Наверное, они вернут тебе твою крутость. Ах, да, если тебя снова закроют в тюрьме, или Сэм захочет сорваться, не забудь позвать их.
— Как и ты, когда Джим захочет избить тебя, или когда ты будешь валяться практически мертвый на песке.
— Ох, я не собираюсь искать новых друзей. После тебя мне будет нужен перерыв в общении с уебками.
— Иди нахуй.
— Как же я тебя ненавижу.
Шуга сказал последнюю фразу настолько спокойно и как-то даже слишком очевидно, что в груди Зейна непривычно сжалось. Он впервые поверил в то, что тот сказал. Впервые почувствовал его ненависть. Не накал эмоций, а спокойную и самую настоящую ненависть. Нет, он хотел поссориться, хотел... черт, сам Малик не знал, чего хотел, но точно не этого. И когда дверь закрылась не с громким звуком, как бывало после всех их ссор, а медленно и так, будто белокурый сейчас вернется, брюнету вовсе стало не по себе. Он ожидал крики, слезы, что-нибудь, что дало бы понять, что Юнги будет скучать и хотеть все вернуть, потому что в тот момент, когда Зейн озвучил свои слова, он понял, что допустил самую большую ошибку. Ошибкой было не любить его, а отпустить. Любовь причинила ему боль совершенно не так, как того ожидал Зейн. Он так спешил опередить ее, что не заметил, как сам все испортил. Почему в этот раз блондин не кричал на него? Почему он не ударил его? Почему так быстро ушел? Чего Зейн добился? Он потерял все. Когда они ссорились, младший мог говорить, что не простит его, но в его глазах было видно, что он лгал. Сейчас же его глаза были такими чужими. А конец разговора был таким непредсказуемым, что тело начало мелко дрожать. Доигрался. Именно так это назвал Малик. Он постоянно играл с огнем, бросая друга и возвращаясь к нему. И каждый раз он с ужасом боялся, что тот не вернется, но Шуга всегда возвращался. Всегда, но не в этот раз. В этот раз Зейн видел по его лицу, что тот не вернется.
Парень испуганно смотрел на закрытую дверь и хотел верить в то, что это был всего лишь кошмар. Он хотел перестать дрожать и буквально слышать, как бьется его сердце. Переносица начала неприятно зудеть, а глаза — печь. Слезы. Горячие, соленые и ненавистные слезы.
— Разве ты не этого хотел? — Дрожащими губами спросил он, шепотом обращаясь к самому себе. Ответ не раздался даже в его голове. Он ведь хотел избавиться от чувств, но, как дурак, напрочь забыл о том, как будет больно в самом начале.
— В чем дело? — В комнату ворвалась Фиона. Зейн сразу же смахнул слезы и отвернулся. — Шуга вышел из дома так быстро. Он даже не обернулся, когда я позвала его. Вы поссорились?
— Иди нахуй.
— Че ж ты за гондон такой, Зейн? Зачем ты обидел его?
— Блять, до тебя с первого раза не доходит? — Зейн встал с кровати и тоже принялся обуваться.
— Это все потому, что ты влюблен в него?
Малик уставился на нее удивленно-глупым взглядом, а после фыркнул и подошел вплотную:
— Насколько, блять, нужно быть одноклеточной, чтобы даже допустить такую мысль?
— Я хорошо тебя знаю, братец. Если ты срываешься и хамишь, то понимаешь, что виноват или что я права.
— Я понимаю, что моя сестра безмозглая дура, которая не может пойти нахуй, когда ее туда отправляют.
— Твои оскорбления уже давно не задевают меня, Зейн.
— Я и не пытаюсь тебя задеть, я просто хочу, чтобы ты пошла нахуй.
— Его ты тоже послал?
Малик взял в руки куртку и толкнул сестру, убирая ее с дороги:
— Если ты еще раз скажешь, что я влюблен в него, я ударю тебя.
— Псих.
Прошипела она ему в спину, но Зейн удалился так же быстро, как и его друг. Хотел ли он пойти к Шуге и все исправить? Очень. Но он боялся. Впервые боялся к нему подойти. Нет, он не боялся, что тот ударит его. Малик боялся, что Юнги пошлет его, впервые по-настоящему отвергнет. Сколько же всего он боялся на самом деле.
Этим вечером не хотелось даже пить. Брюнет плелся вдоль по улице. Он хотел успокоиться, снять стресс. И что же могло быть лучше драки, когда рядом не было его заботливого друга, который мог всегда обнять и успокоить? Зейн хотел ввязаться в драку. В драку, в которой мог бы получить травмы, которые перекрыли бы мысли о том, что он натворил. Как назло, улицы были непривычно пустыми, и парень даже не знал, к кому можно было придраться. Наконец, он увидел двоих парней. Выглядели они более сильными и мужественными, чем Малик — именно такими, как ему были нужны. Подойдя к ним, он обозвал их пидорами, на что один из них ответил не менее грубо.
— Думаете, таким, как вы, безопасно стоять на улице? Кажется, пидоров здесь не особо любят.
— Тебе виднее, — с ядовитой усмешкой ответил другой.
Зейн театрально посмеялся и тут же зарядил ему кулаком по лицу. Второй тут же заступился за друга, и между ними завязалась самая настоящая драка. Возможно, это выглядело странно и бессмысленно, но брюнет чувствовал, как расслаблялся. Он не старался победить или получить меньше травм, наоборот — Малик хотел, чтобы ему было больно. Так больно, что он смог бы напрочь забыть о том, что произошло всего несколько минут назад.
Вскоре оба парня оставили его лежащим на земле и ушли. Зейн сплюнул кровь и, схватившись за бок, кое-как поднялся. Этого было мало, он все еще видел безразличное лицо друга, воспоминания о котором были больнее всех тех увечий, что он только что получил.
В его жизни был всего один "его человек", и даже от него Зейн умудрился избавиться самым гадким способом, разбив сердца им обоим. И в какой-то момент брюнет даже словил себя на мысли, что больше не хотел жить. Это пугало. В его недолгой, но достаточно опасной жизни было прилично тяжелых моментов, но подобная мысль никогда прежде не посещала его.
Недолго думая, Зейн спустился вниз по стене и закрыл лицо руками. Ему ничего не хотелось. Не хотелось ни плакать, ни пить, ни пытаться успокоиться. Внутри была пустота. Болезненная, мучительная пустота. Пустота, от которой хотелось сбежать, укрыться, избавиться. Он до боли сжимал свои волосы, будто собираясь выдрать их клок. Но боль не убивала пустоту. Сорвавшись, добившись того, чего хотел, Малик не смог успокоиться. Он испробовал все известные ему способы, чтобы успокоиться, и теперь делать было нечего — только сидеть и думать о том, что теперь его жизнь можно было переименовать в существование. Все, что еще вчера приносило радость, теперь не имело никакого смысла. Насколько же сильно Малик ошибался, когда думал, что без чувств станет легче. Без субъекта его желаний и мечт должно было стать проще. Так почему же сейчас он сидел и старался не думать о том, что будет дальше? Сердце так сильно колотилось, что брюнет ударил себя в грудь, после чего лишь издал хриплое "а-ах" и скривился от боли.
***
Шуга покинул дом друга так быстро, как только мог. Сразу же, как он заставил себя закрыть двери в его спальню невероятно спокойно и уверенно, блондин залился горькими слезами. Он вернулся домой. Дрожащими руками юноша не с первого раза попал ключом в отверстие, после чего захлопнул за собой двери и швырнул ключи на пол. Мать была на работе, и Юнги был этому рад. Он мог побыть один. Парень тут же достал бутылку вина и принялся ее осушать так быстро и жадно, как только мог. Он небрежно вытирал рот длинным рукавом растянутого свитера, а после горько улыбался, стараясь выдавить что-то на подобие: "ну вот все и закончилось". Но за усмешкой тут же следовали слезы. Он пытался заглушить их алкоголем, но вино слишком быстро закончилось. Блондин нашел еще одну бутылку и принялся так же быстро опустошать и ее. Он пьянел слишком быстро и слишком сильно. Руки потянулись к мобильному телефону. Позвонить Зейну или написать ему сообщение? Ничего. Шуга предпочел стереть его из своей жизни. Он открыл контактную книгу. На глаза попался номер Фионы.
— Блядская сестра блядского Зейна, — выпалил парень, едва отрываясь от горлышка, и сразу же удалил ее номер. Поспешно добравшись до телефона друга, Юнги не решился даже нажать на кнопку "удалить". — Блять. — Закрыв контакты, он швырнул телефон в стену и громко закричал, выпуская весь свой гнев.
Его сердце было разбито вдребезги, и блондину даже казалось, что он физически это ощущал. В груди было слишком больно, и злость съедала его изнутри. Шуга всегда ненавидел все эти отрицания Зейна, но он был уверен, что тот сможет их перебороть, но он ошибся. Из-за слабости старшего сейчас они оба не находили себе места.
— Как же я тебя ненавижу... — тихо проговорил он, снова делая глоток, — жалкий трус. Ебаный трус! — На последнем слове голос парня сорвался, и он больше не мог говорить. Слезы душили, а все тело дрожало так, словно он чертовски замерз.
Потерять Зейна было самым худшим кошмаром для Шуги. Он не видел без него ни дня, а стоило прикрыть глаза, как виднелась его красивая улыбка. Юнги лишь повторял в голове "ненавижу", но с каждым последующим разом в сознании все больше всплывало понимание того, как сильно он любил этого трусливого, но все еще самого лучшего парня.
Белокурый рухнул на диван, продолжая пить вино. Ему хотелось чего-нибудь покрепче, но идти в магазин было слишком тяжело. Ноги стали ватными и совершенно не держали его, а головная боль накрыла так внезапно, что Юнги даже начал проваливаться в сон. Если бы не алкоголь, он точно не смог бы заснуть. Как это было с Зейном, который провел всю ночь в своей комнате и даже не пытался погрузиться в сон. Он сидел на кровати, слизывая с губ кровь и слезы. Язык занемел от солоноватости. Брюнет смотрел в потолок, сходя с ума от злости. Он хотел спать, хотел забыться сном, но мысли не давали ему этого сделать. Малик швырнул в стену свой будильник, отчего за стенкой его сестра испуганно вздрогнула, но не решилась подойти к спальне брата. Блондинка прекрасно понимала, что между Зейном и Шугой произошло что-то, что повлияло на первого крайне ужасно. Утром она приготовила ему завтрак и оставила на прикроватной тумбочке.
— Придурок, тебе нужно поесть, — сказала она, стараясь выдержать их привычный язвительный тон.
— Какая прелесть, — иронично ответил тот, смотря на сестру уставшими, красными глазами.
Блондинка нервно сглотнула. Она впервые видела его таким, поэтому даже не смогла найти нужных слов.
— Пойдешь сегодня в школу?
— Нет. Хочу выспаться.
— М-может... что-то передать ему в школе?
Зейн густо покраснел и уже готов был умолять сестру передать другу хоть что-нибудь, но нужно ли это было младшему, который вчера так уверенно покинул его спальню?
— Нет. Ничего. Спасибо. — Неуверенно и совершенно нечетко ответил Зейн.
Фиона кивнула и тут же удалилась. Зейн всегда был неразговорчив и ни с кем, кроме лучшего друга, ничем не делился. Она всегда знала, что его проблемы останутся для нее не более чем догадками.
Девушка тут же направилась в сторону школы. Она терпеть не могла своего старшего брата, но сегодня он выглядел слишком несчастным и совершенно непохожим на себя. Уже считая Зейна своим соперником, она почему-то больше всего хотела их помирить, вернув своему брату его привычную импульсивность и грубые фразочки.
***
Утром Шугу разбудила мама. Увидев сына в таком состоянии, она тут же принялась на него кричать, заставляя отправиться в школу и перестать общаться с Зейном, дружба с которым превращала его в ужасного сына. На что сын лишь холодно усмехнулся ей и ядовито прошипел:
— Поздравляю, мамочка, теперь в моей жизни нет твоего ненавистного Зейна. Только, знаешь, что? Проблема была не в нем. И без него я стану намного хуже, чем с ним.
С этими словами он помятый вышел на улицу, проверяя в карманах последние деньги, которых должно было хватить на выпивку. Синди что-то крикнула сыну вслед, но тот пьяной походкой продолжил свой пусть к магазину. Шуга купил себе бренди и хотел пройтись по городу. Он не особо соображал, даже не до конца понимая, что вчера он потерял смысл своей жизни. Но стоило увидеть идущую в школу Фиону, как память мгновенно восстановилась, напоминая о том, почему он сейчас пил.
Увидев такого потрепанного и абсолютно пьяного Юнги, девушка смутилась и густо покраснела. Она подошла к нему и неловко улыбнулась.
— Прости, — сразу же начал блондин, — сейчас я не готов даже смотреть на все, что связано с Зейном, а ты напрямую связана с ним.
И когда он захотел пройти мимо, она тихо проговорила:
— Ему очень плохо сейчас.
Шуга замер, стараясь поверить ее словам. Малик сам послал его и сам же страдал? Не особо было похоже на правду, но влюбленному сердцу Юнги стало немного легче. Юноша хотел побежать к нему, потому что понимать, что Зейну было плохо — отвратительно. Но он лишь демонстративно глотнул бренди и молча ушел.
Он провел весь день на улице, распивая алкоголь и стараясь объяснить себе, что в жизни не всегда все было так, как людям этого хотелось, а любовь всегда приносила свои мучительные плоды. Порой вспоминая, как им было хорошо вместе, он хотел злиться, но не мог. Мягкая улыбка одаряла его губы, и на пару секунд становилось легче. Но стоило осознать, что теперь это не более чем воспоминания, становилось еще хуже прежнего.
К вечеру он снова был слишком пьян, а его друг вновь решил выйти, чтобы получить еще одну порцию побоев, которые, как он надеялся, в этот раз должны были дать нужный эффект. Малик блуждал темными улицами, стараясь найти хоть кого-нибудь трезвого, чтобы ввязаться с ним в драку. Он крепко держал в зубах сигарету и всматривался в каждый силуэт до тех пор, пока не встретил до боли знакомый. Шуга. Еле стоявший на ногах Шуга подпирал спиной стену и не отлипал от горлышка бутылки. Пройти мимо него было не тем, что было Малику под силу. Он встал рядом и принялся молча курить.
Сердца обоих забились в бешеном ритме, и они оба густо покраснели, будто ссоры и не было. Но отвергнутый младший тут же вспомнил обо всем, что между ними случилось вчера.
— Очень умно встать рядом со мной и курить.
— Я курю там, где пожелаю. Если тебе это не нравится, сам проваливай.
— Я пришел сюда первым, поэтому, скорее, ты свалишь отсюда, чем я.
— А ты оборзел за такой короткий срок.
— Мы больше не друзья, чтобы я нежничал с тобой.
— Решил спиться?
— Тебя ебет?
Зейну стало спокойней. Намного спокойней. Сегодня Юнги не был таким равнодушным, он злился и грубил, что давало надежду. Черт, Малик уже хотел вернуть его. Каким же непостоянным придурком он был.
— Тебе не идет быть сучкой.
— Мне не шло быть твоей сучкой.
— А вот это подходило тебе больше всего.
— Чего ты добиваешься? — Шуга развернулся к нему лицом и гневно посмотрел. — Зачем ты такой мудак? Вчера ты заставил меня возненавидеть тебя, а теперь приходишь, стоишь рядом и говоришь, что мне очень подходило быть твоей сучкой. Хочешь, чтобы я окончательно возненавидел тебя? Может быть, ты, блять, не будешь добивать меня сейчас? Я и без тебя знаю, что все кончено. Иди нахуй. Исчезни из моей жизни, больной ублюдок. Просто проваливай нахуй и не смей даже говорить со мной. — И, даже не дожидаясь его ответа, Шуга ушел.
Несколько секунд брюнет просто смотрел ему вслед. Он был уверен, что они могли сейчас помириться, но даже не догадался, что одно его присутствие могло сильно ранить Шугу. И простить себе этого он не мог.
Единственным наказанием для себя он считал девушек. Переспать сейчас с кем-нибудь было самым отвратительным, что Зейн мог сделать. Заставить себя захотеть кого-то, когда он не мог думать ни о ком, кроме Шуги, было, действительно, мерзко.
— Ты ведь хотел избавиться от него, чтобы трахать своих шлюх, — говорил он сам себе, — теперь можешь ебать их, сколько тебе влезет.
И он пошел к одной из тех девушек, с которыми ничего не получилось в последнее время. Зейн спал с ней, заставляя себя ощутить то, чего он добивался. И вкус, так называемой, "победы" над самим собой был несносным. Этот горький и безумно неприятный вкус, скорее, говорил о его проигрыше. Самом настоящем проигрыше, который стоил ему всего.
Блондин тем временем был на взводе. Он злился и не мог успокоиться. Ему нужно было расслабиться, но разве это было возможно? Парень швырнул свою бутылку в витрину магазина, после чего громко закричал на всю улицу, стараясь усмирить свой гнев. Он рухнул на колени и вновь почувствовал, как слезы градом покатились из его глаз. Второй день был еще более невыносимым, чем первый. И они оба не были готовы пережить еще один.
