Колыбель порока

Для него эта ночь была одной из самых длинных за долгие годы. Хакурю так и не смог даже прилечь на кровать. В его голове, как кинолента, мерцали воспоминания об этом вечере в больнице. Обычно врачи привыкают к тому, как душевнобольные набрасываются на них, и с Хакурю это случалось не раз. Это стало некой серой обыденностью. Во вторник на тебя пытался напасть живодер с манией величия, не признающий того, что убил восьмерых, в среду отчаянный наркоман чуть не вонзил в тебя заточенную щетку в попытках достать очередную дозу, в четверг обезумевший бизнесмен, твердящий о голосе бога в голове. Но сегодняшняя встреча навсегда останется в голове молодого врача. Допивая очередной бокал с охлаждённым виски, Хакурю все отчетливее слышал голос Джудара в голове, говорящий о том, как тот убивал собственную мать. Все бы ничего, это было бы даже забавным, не будь оно правдой. Это случилось в сочельник 1987. Дом был наполнен пряным ароматом свежеприготовленного печенья. Печка работала как часы, выпуская из себя партии песочных человечков и елочек под светом сотен гирлянд, которые были развешены по кухне. Наслаждаясь этой атмосферой предрождественской суеты, Хакурю попивал апельсиновый сок, смотря по старому отцовскому телевизору один из его любимых рождественских фильмов. По комнате бегала длинноволосая брюнетка с фигурой, которой бы позавидовала любая кинозвезда. Её волосы были буквально разбросаны по полу, видно, бедняга слишком долго укладывала свои локоны и сожгла некоторые из них перед приходом старшего сводного брата. Хотя, она всегда была прекрасна, даже с синяками под глазами и уставшей от недельной смены. Хакурю действительно любил свою сестру так сильно, как вообще мог кого-то любить. -А мама приедет? Ты не звонил ей? – словно симфония раздался голос девушки по квартире. -Попросила, чтобы я встретил её к 8 у станции. Надеюсь, она ненадолго, её присутствие меня компрометирует. -Да ладно тебе, раз в год можно и потерпеть, не жить ведь с ней, – она мягко улыбнулась. К часу ночи гости уже изрядно наглотались шампанского, которое хозяева закупили в соседнем магазине по самой низкой цене. Семья Рен была в полном составе, точнее то, что от неё осталось. Гениальный хирург, который в свои 30 стал одним из самых известных людей в научных кругах – Рен Коэн был самым старшим из детей Рен. Имя Хакуэй всегда было на устах дерматологов, она быстро сделала себе авторитет и карьеру среди врачей. Но смотря на неё, Хакурю видел только то, как по её ноге проскальзывала рука старшего сводного брата. Эти двое не особо скрывали свою запретную богом связь, ведь в этой семье это не было чем-то удивительным. Как всегда, рядом со своим старшим братом сидел неряшливый Коумей. Но судить его по внешности было довольно глупо. Рен Коумей был передовым нейрохирургом, у которого просили советы даже его наставники. Украшением стола служили два подростка примерно того же возраста, что и Хакурю – Коугиоку и Коуха. Эта пара была настолько похожа друг на друга, что в семье их считали близнецами, но мальчик был старше. Единственной каплей яда была их мать Рен Гекуэн. Она делала пластические операции знаменитостям и имела связи по всей планете. Её операции были одними из самых дорогих в Америке и Японии, но цена никогда не влияла на спрос её способностей. Да и она сама выглядела лет на 25, не сделав ни единой инъекции ботокса. Именно от неё Хакуэй досталась такая божественная красота. Но Гекуэн была той ещё стервой, нелегальный сбыт медикаментов, беспорядочные связи, наркотики. В каждом её слове, в жесте, мысли была смертельная доза яда, которым она пропитала эту семью. Хакурю вливал в себя бокал за бокалом, в надежде скорее закончить этот ежегодный спектакль примерной и дружной семьи, в которой все любили друг друга. Эти улыбки и шутовские речи только давили на юношу, который всеми силами выдавливал из себя счастливое выражение лица. После того, как все разъехались, мать попросила младшего сына помочь донести её кучу чемоданов до поезда. Как ни странно, отправление было в 4 утра, а на станции без толку бродила только пара пьяных силуэтов. Снег огромными хлопьями садился на темные косы его матери. В свете этих тусклых фонарей её кожа казалась совсем бледной, с оттенками синевы, а губы красными, как два лепестка молодой розы. В этот момент она была похожа скорее на призрак, чем на человека. Выкуривая очередную сигарету через мундштук, она пристально смотрела на сына. Сначала оглушительный гудок поезда. А потом её тело на рельсах. Секунда - и его матери не стало. Никто не стал подозревать мальчика в смерти матери, несмотря на то, что это именно он толкнул женщину на рельсы собственными руками. После вскрытия в её крови обнаружили всю периодическую таблицу наркотических веществ. Через дверной проем, ведущий в ванную, Хакурю видел, как его мать снюхивала пару тонких белоснежных дорожек перед выходом. Правда в том, что Хакурю никогда не любил эту женщину и желал ей смерти с самого детства. За её спиной был не один грех, и после этого инцидента Хакурю не испытал угрызения совести. Теплые лучи рассвета нежно заполняли комнату и бликами бегами по стенам, напоминая, что сегодня начался новый день. Но балдахин над кроватью не давал им и шанса прервать глубокий сон королевского маги. Сегодня был ровно год с момента смерти Балбадского принца. Все скорбящие уже прибыли к могиле блондина. Гроб с телом поставили, чтобы голова была обращена на юг. При этом гроб прикрывали, но не совсем плотно, чтобы душа могла свободно перемещаться к «угощению». Перед гробом красовался поминальный стол. На нем размещались курильницы с дымящимися палочками и фигурные (в виде иероглифа шоу и др.) прессованные плитки благовоний. Здесь же ставились ежедневно «угощения» для души умершего: рис, вареная курица, сушеные фрукты и т. д., а также специально сделанные для обряда погребения изображения денег и целых слитков из золотой и серебряной бумаги, а также лампа, которую не гасили до самого дня первичного погребения. Впрочем, это не было похоже на погребальную церемонию. Даже спустя год, тело Алибабы не загнивало, он будто бы был живым, он будто бы просто спал. В зале собрались все близкие ему люди, но среди них не было ни одного родственника. Подле тела сидел маленький маги, кормящий своего короля магой. Перед гробом молились королевские жрецы, успокаивая покинувшую тело душу. Её волосы сияли оттенком спелой вишни. Хакурю помнил каждый изгиб её тела, каждый звук, произнесенный ею. Сегодня она пришла в легком белом платье, сквозь которое просвечивались её хрупкие ноги. Моржана сидела около постели своего мужа. Сегодня прошел ровно год, как Алибаба попал в кому после автокатастрофы. Войдя в холодную белую комнату, Хакурю даже не обратил внимание на своего старого друга, его взгляд был прикован к молодой девушке. Он наслаждался каждой встречей с ней и любил смотреть на её обнажённую спину каждый раз, когда она молча уходила в душ. Он знал, что Моржана просто ищет чем бы заполнить пустоту потери любимого и успешно находила успокоение в объятьях Хакурю, а ему хватало и этого. Никто не знал, однако, юноша был влюблен в красноволосую со школьной доски и уж тем более она не знала, как сильно Хакурю ненавидел и завидовал своему другу, когда стоял возле него на свадебном алтаре. Положив руку на плечо юной девушки, Хакурю пытался хоть немного успокоить свою пассию. Но Моржана была в объятиях собственного горя, не замечая ничего вокруг. -Уже год прошел… - с толикой скорби и сожаления произнес брюнет и протянул деве букет белых тюльпанов. -Это не важно, я знаю, он проснется. -Ты ведь знаешь, что врешь самой себе. Её глаза наполнила пелена слез, а по щеке скользнула бриллиантовая капля, оставляя влажный след после себя. Хакурю аккуратно провел рукой по щеке девушки, смахивая слезу. А затем плавно очертил линию шеи и опустил руку на плечо девушки, попутно поддевая пальцем лямку её платья и стягивая её вниз. Его прикосновение было настолько лёгким, что Моржана вздрогнула от внезапного ощущения прохлады на оголённом плече. Но тут же почувствовала горячее прикосновение губ Хакурю. Она продолжала дрожать, но уже от нарастающего возбуждения, которое медленно выпрыскивало свой яд в кровь и, разнося по всему её телу истому, вводило в безумие. Что же он делает? Нет, что они делают? Её дорогой Алибаба прямо здесь, в этой палате, и она должна быть рядом со своим мужем. Ведь для этого она и пришла, в конце концов. Так почему же оказалась в объятьях Рена? Почему тело неистово прогибается от опьяняющих разум прикосновений? Почему её пальцы непроизвольно зарываются в копну синих волос и настойчиво тянут вниз, когда его язык нежно касается ключицы. Почему… Мысли мгновенно улетучиваются, когда Хакурю резким движением убирает её руку, и сам зарывается в её растрепанную алую шевелюру, фиксируя голову и внимательно всматриваясь в глаза девушки, на которых ещё не высохли слезы. -Ты всё не можешь расслабиться, - замечает он, приближая лицо и не позволяя девушке отвести взгляд, – и я знаю почему. -Хакурю, только не здесь…Могут зайти...- срывающимся на шёпот голосом умоляла она, –люди… Рен оборвал её речь смехом, что эхом отразился по комнате. -Не в людях дело, дорогая моя. А в Алибабе. Я вижу твою внутреннюю борьбу, как бы ты не пыталась отвести взгляд, - молвил парень, всё продолжая приближать пылающее лицо, а затем выдохнул ей в губы, - но, признай, окажись ты на его месте – он бы непременно изменял тебе. В ту же секунду, не давая застывшей в ужасе девушке опомниться, он настойчиво проник языком в её рот, рукой оттягивая волосы назад. В то же время, другой рукой, он грубо сжал её бедро, сминая ткань её легкого платья. А Моржана и не сопротивлялась - от его ли слов, или же от поцелуя, что окончательно разжег в ней порочное пламя –его не волновало. Ведь она, всё ещё вздрагивая, прильнула к нему, уверенно обвивая шею ещё слабыми руками. А затем, с легким стоном ответила на поцелуй, позволяя их языкам встретиться и начать свой дикий танец. В это мгновение что-то промелькнуло между ними, словно искра, от чего огонь внутри воспылал с такой силой, что они, не разжимая объятий, синхронно отступили назад, в поисках опоры. По пути Хакурю неловкими нервными движениями запер дверь больничной палаты, другой рукой продолжая стаскивать лямку платья, оголяя чувственную грудь девушки и прекрасное, нетронутое ни одним изъяном, тело. Красноволосая же быстро распахнула его белоснежный халат и трясущимися руками начала расстегивать рубаху, и на мгновение застыла, увидев словно в первый раз шрам, очерчивающий грудную клетку парня. Хакурю усмехнулся – так и не привыкнет. И в тот же момент сам вздрогнул от странного помутнения в глазах, когда увидел нагую девушку, а также от нарастающего звона, уносящего его далеко отсюда… Странно это, не в первый раз. Рен тряхнул головой, не позволяя отвлекающим мыслям и темноте поглотить себя, и начал резкими движениями стаскивать платье и белье с бёдер Моржаны, попутно лаская и слегка царапая их, пытаясь отрезветь. Окончательно прийти в себя он смог лишь в тот момент, когда девушка принялась расстегивать ширинку его джинсов и стаскивать их. Избавившись от никому ненужной сейчас одежды, Рен легким рывком повалил ее на пол. Они упали так, что голова Мор смотрела на край большой пуховой подушки больного, а Хакурю, находясь сверху, мог видеть исхудавшее лицо лишнего сейчас человека. Ощутив еще раз в полной мере свою ничтожность, Мор все же полностью приняла события, так быстро набиравшие оборот. Их обоих окончательно унесло в этом бешеном порыве, Рен больше не мог ждать. Полностью навалившись на губы девушки, он резким толчком зашел в нее. Не дожидаясь, пока Мор придет в себя, схватив правой рукой ножку кровати, он начал двигаться быстрым темпом. Койку начало трясти. Комнату заполняли срывающиеся болезненные стоны и хриплое рычание. Рен обжигал своим языком шею и лицо Моржаны. Та, в свою же очередь, отчаянно ловила ртом воздух. Обоим сейчас было безразлично то, что их могут услышать за дверьми и в любой момент прервать, и, уж тем более, был безразличен тот, по чьей вине эта связь считается запретной. Сейчас, именно сейчас, они могли лишь бесстыдно поддаваться своему возбуждению и наслаждаться грязным порывом страсти. С лица Хакурю тонкими струйками стекал пот, Моржана с ненавистью царапала его спину – видно в беспамятстве пыталась хоть как-то отомстить за свои поруганные, еще ни капли не остывшие, чувства к Алибабе, и, самой того не признавая, за свое бессознательное и неоправданное влечение к доктору. Они оба уже были на пределе. Рен выгнулся, полностью прильнув к телу девушки. Его лицо сморщилось от восхитительных ощущений. Из его рта вырвался тонкий и тихий мужской стон глубокого удовлетворения. Девушка тяжело дышала. От тряски над ними свисла чужая белесая рука. Открыв глаза, Моржана начала тяжело, без сил, всхлипывать. В её голове смешалось чувство наслаждения и отчуждения, боли очередного предательства и влечения, породив нечто новое, неизведанное ей. Где-то глубоко в душе она хотела, чтобы её муж сейчас проснулся и увидел её, увидел нагую правду и принял её. Она любила Алибабу, но и любила Хакурю. И не могла представить свою жизнь без кого-либо из них. Он по-настоящему наслаждался этими моментами, когда она вот так лежала и смотрела на только него. Время замедлялось, а в её глазах он видел необъятную пропасть нежности. Но сегодня, она даже не взглянула на брюнета. Просто голая, она лежала на холодном полу и смотрела в пустоту. Её больше заботили мысли о её муже и это бесило парня так сильно, что он не мог выдержать подобного отношения. Не найдя в себе терпения, парень резко встал и начал собирать раскиданную в порыве страсти одежду. -И ты просто так уйдешь? – раздался тихий голос Моржаны по палате. -А что еще мне остается? Моржана не смогла найти ответ на этот вопрос, но каждой клеточкой своего существа она желала остановить брюнета, но её чувство вины перед мужем не давало и шанса. -И вот всегда ты так. Тебе грустно, ты бежишь ко мне, тебе одиноко, ты бежишь ко мне. Но ты никогда не думала о моих чувствах, ты даже сейчас молчишь. Мор потихоньку начала вставать. -Да что ты обо мне знаешь? – закричала девушка – Зачем ты говоришь подобное, когда ни черта не знаешь? -Тогда почему, когда ты со мной, ты всегда думаешь о нём? Нет, это не так. Она хотела сказать об этом, нет, она хотела кричать, чтобы её все слышали, но не при Алибабе. Если бы она сказала об этом, то никогда бы не простила себя и вечно ходила, ненавидя себя. Не дождавшись ответа, Хакурю лишь вздохнул и начал надевать джинсы. Застегивая ремень, Рен заметил, как девушка, небольшими шагами подошла к нему и нежно коснулась руки, давая понять, что не хотела бы, чтобы он покидал её. Она боялась посмотреть на него, но все же брюнет ждал хоть одного слова со стороны девушки. Красноволосая продолжала молчать и, не в силах терпеть даже её присутствия, Хакурю просто стряхнул её руку со своей, словно ненужный мусор. Поняв все, Моржана просто молча надела нижнее белье и подняла своё белое, как стены этой холодной больничной палаты, платье, после чего повернулась к брюнету спиной. И все же он любил смотреть на её обнажённую, влажную от пота, спину, которая, казалось, была обмазана тонким слоем масла от загара. Но именно в этот момент, Хакурю почувствовал, как мелкий звон в его голове приобрел ошеломительную силу и буквально не давал парню ровно стоять на месте. Но его взгляд был прикован к юной полуголой девушке. И в момент, когда боль была уже невыносима, он увидел, как гладкая спина девушки покрылась мелкими шрамами. Почти вся её кожа была в рубцах от колотых ран, можно было даже рассмотреть след от звериных когтей. Эти шрамы будто сами за себя говорили, сколько боев прошла девушка. Хакурю застыл в ступоре перед её телом, не в силах ничего с собой поделать, казалось оно было другим, более грубым, мускулистым и угловатым. В его голове все мельтешило, а глаза не могли сфокусироваться на чем-то одном, и буквально вся комната начала кружиться. А Моржана просто растворялась в этой белизне палаты, оставив парня наедине с собой, не окинув и прощальным взглядом. Джудар порой наблюдал, как его король поздним вечером проходил по покоям прислуги замка и спрашивал у них достаточно странные вопросы, записывая на клочках бумаги непонятные маги термины. Эта участь не обошла и королевского маги. Хакурю как по часам заходил в покои уже сонного маги и всегда задавал одни и те же вопросы: «Как твое самочувствие сегодня?», «Ты выпил свою порцию лекарств после обеда?», «Мучают ли тебя галлюцинации до сих пор и что ты видишь?». Под галлюцинациями он всегда имел в виду простое времяпровождение маги вне замка. Это было больше похоже на какой-то отчет, но порой Джудару было одиноко, и он отвечал на его вопросы, ищущий простой беседы со своим королем, вспоминая старые времена. Этим вечером Хакурю так же зашел проведать своего маги. Солнце уже давно село за хребет гор и только свечи освещали уютную комнату маги, увешанную дорогими коврами, расшитыми золотом и драгоценными камнями. Хакурю сонный и растрёпанный, стоял в дверном проёме, держа в левой руке небольшую стопку бумаг. Его белый халат для сна тащился вслед за ним, собирая дневную пыль с королевского пола. -Джудар, надеюсь, вчерашний инцидент не повторится? – сонно протянул император. -Извини меня, Хакурю. Я немного вспылил, обещаю, больше такого не будет. -Я принимаю твои извинения, в конце концов, ты личность достаточно эмоциональная, и из-за этого я добавил в твою дневную порцию таблетку Азалептина, это нейролептик. -Да? Я и не знал… - на самом деле маги не понимал, о чем идет речь, но ему было интересно подыграть своему королю. –А что такое нейролептик? -Это успокаивающие вещества, которыми лечат психоз. Я думаю, ты подвержен глубокому и сильному стрессу. В ответ маги только усмехнулся, но в этом смешке была капля скорби. -Я рад, что ты в хорошем настроении. Как прошел твой день? Джудар начал во всех красках описывать то, как с утра посетил королевский сад и попробовал новый урожай персиков, как после гулял по Ракушо и как уснул под кроной дуба, в надежде спрятаться от палящего солнца. А Хакурю сидел напротив и лишь кивал, что-то записывая на клочках бумаги. По окончанию беседы Хакурю вежливо попрощался со своим маги и пожелал ему спокойной ночи. Маги нравилось, как Хакурю ежедневно интересовался им, но он понимал, что это уже не тот человек, который с ним когда-то покорил лабиринт Белиала, хоть в этом теле все так же сияла искра королевского сосуда, пусть и не так ярко, как раньше, но она была, а значит прежний Хакурю жив и вскоре вернется. Хотя это было больше похоже на самовнушение, однако только эти мысли помогали Джудару заснуть. День выдался не из легких, а главе отделения нужно было еще заполнить месячные отчеты о всех его пациентах. Допивая очередную чашку кофе, Хакурю без остановки заполнял тонну бумаг. Шел четвертый час ночи, а стопка бумаг перед Хакурю не уменьшалась. На столе стояло 5 недопитых кружек кофе и откушенное яблоко, бумаги падали на пол, но доктор был полностью поглощен работой. К 5 утра парень решил дать себе небольшой перерыв. Заварив новую чашку кофе, Хакурю наблюдал за рассветом нового дня. Небо уже покрылось тусклыми цветами, а птицы начали свою заводную песню, будя сонных горожан на работу. Попивая свой кофе, брюнет пытался расслабиться, однако у него это явно не шибко получалось. Но времени до утреннего обхода оставалось всё меньше, а работы оставались ещё горы. Сделав последний глоток, он вернулся за стол и продолжил заполнять бланки. Морфей нежно тянул парня в свое царство фантазий и снов, но Хакурю всеми силами сопротивлялся его зову. От переутомления доктор начал совершать грубые грамматические и орфографические ошибки в отчетах, а временами и сам не понимал, что пишет, и приходилось перечитывать каждый листок по нескольку раз. Расписав новые порции лекарств для пациентов, Хакурю решил перечитать, проверив верность написанных доз. Но он не мог понять ни единого слова. Листы были разрисованы странными символами, напоминающие смесь иероглифов и арабского письма. Взяв копну уже заполненных больничных карт, Хакурю принялся вновь перечитывать их, но на каждой бумаге были расписаны незнакомые письмена и рисунки. Ему казалось, что это просто симптомы помутнения и перенапряжения, но чем больше он перебирал листы, тем больше тушь размазывалась по кистям его рук. Хакурю был уверен, что его шариковая ручка не может так мазать и долго сохнуть, это вообще не свойственно современным шариковым ручкам. Врач знал, что в большинстве галлюцинации, это лишь визуальный образ, не поддающийся физическому, вкусовому и обонятельным контактам. Но как ни странно, Хакурю чувствовал холод остывающих чернил на кончиках пальцев. Даже на вкус они были горькими. Это была уже необычная галлюцинация из-за переутомления. И это все больше и больше пугало его. Сегодня с Моржаной он почувствовал то же самое, и вчера, при вечернем посещении Джудара, то море крови, которое не оставило за собой ни следа на одежде. Но то, что происходило с ним сейчас, все казалось куда более реальным. В голове путалась каждая мысль, а руки предательски дрожали под кучей бумаг. Глаза все хуже и хуже воспринимали свет лампы, казалось она тухла, а комната наполнялась бесконечной мглой и атмосферой некого отчуждения. Вскочив из-за стола, Хакурю подбежал к стене с выключателем около двери и попытался включить свет, но, к его удивлению, зажглась не лампа на потолке, а неистовый огонь, охвативший все вокруг, от чего Хакурю в панике попытался открыть дверь, но её не оказалось. В панике врач пытался кричать о помощи и стучать по стене, где некогда находилась дверь, но ничего не выходило. Неожиданно, от безрезультатных криков его отвлекла неразборчивая речь людей. Как добропорядочный лекарь, Хакурю побежал к вероятным пострадавшим на помощь. Сквозь огонь он заметил три фигуры. Он пытался им что-то кричать, закрывая лицо от пламени. В голове Хакурю проскользнуло секундное ощущение дежавю, которому он не придал ни малейшего значения и продолжил идти к трём силуэтам. Добежав до людей, он понял, что было уже слишком поздно. Двое взрослых мужчин лежали без сознания с ожогами на большей части тела, а рядом сидел мальчик, покрытый кровью с ног до головы и кричавший что-то. Хакурю попытался взять мальчика на руки, чтобы спасти из огня, но как только их взгляды встретились, лекарь заметил огромный шрам на левом глазу мальчика. Как у него самого. Панический страх от увиденного заставил Хакурю попятится от ребенка. Это был он сам, только когда-то очень давно, когда его братья умерли. Ребенок кричал врачу, что тот должен что-то вспомнить, но Хакурю не знал, что именно. В считанные секунды ребенок успокоился и начал вставать с колен. Но когда ребенок окончательно встал, Хакурю увидел перед собой себя же, в полный рост. «Нет, немного младше. Это я в возрасте 18 лет.» – подумал доктор. Парень был одет в какие-то темные национальные китайские одеяния покрытые поверх белым кимоно с изображением дракона. Он пристально смотрел на трясущегося от паники себя. Но его глаза были полны решимости, ненависти и злобы. -Ты должен все это вспомнить, – тихим голосом произнес подросток.