Спасти рядового Андерса

      Они встречаются – спустя столько лет – в Долах.       Изумрудные Могилы прошиты сотнями тайных троп и скрытых путей: орлейские партизаны знают их, контрабандисты знают их, ищейки красных храмовников знают их. Те, кто желает пробраться под шелестящей завесой зеленых крон вглубь Орлея, тоже знают их.       Потайные тропинки древнего леса – истинный подарок для целителя. Нигде больше не собрать такого множества ингредиентов, даже если ограбить лавку лучшего городского знахаря.       Андерс привык полагаться на Справедливость: чутьё духа не подводило его никогда; Справедливость различал любое дурное намерение, верно, на другом краю Тедаса. Но в этот раз спасла удача, слепая и безоговорочная, как уже давно не происходило с ним.       На эльфийском корне, к стебельку которого уже протянул руку целитель, поблескивали крошечные крупицы алого.       Он не успел подобрать посох, лежащий рядом на траве; успел только вскинуть руки, призывая Тень соткать щит вокруг него, и щит взвизгнул сразу же, принимая очередь хищно впившихся в незримую преграду красных кристаллов-стрел. Андерс видел раньше: такие пробивают грудь человека в крепком доспехе легко, как добротный арбалетный болт.       Но в этот раз он не позволяет себе ни мгновения сомнений: окунается в Тень ещё глубже, пробуждая гнев и ярость, первозданные гнев и ярость Справедливости, спящие глубоко в его сердце – и, ожидая, когда всколыхнется беспощадная волна внутри, обрушивает на храмовника чистую силу магии. Держать щит – удар. Уйти от меча – удар. Броситься в сторону, удерживая дистанцию – удар...       Справедливость просыпается неохотно, совсем не так, как обычно – раскаленным сверкающим лезвием истины внутри; тяжело, противоестественно приходит всегда готовая к бою сила, тяжело, почему же так тяжело...       Сущность духа внутри рычит, рвётся, не складывается никак в смертоносный удар, но последние годы сплавили их воедино, и воли Андерса теперь достаточно, чтобы соткать из лазурного света смертоносный клинок, не знающий пощады и промаха – и достаточно, чтобы так отчетливо, как никогда, увидеть уязвимость в лириумной ауре, окружающей врага – и достаточно, чтобы...       ...остановиться на полувыдохе, не сумев ударить.       - Кэррол?       - ...кто бы мог подумать. Тень нисходит на землю. Маг и храмовник дружески беседуют о жизни посреди кровопролитной войны Ордена и магов, - смеется Андерс по старой привычке.       Кэррол хмыкает. Лириум изменил его, исковеркал тело и голос (но вернул разум), оставив только струящийся из него алый свет: Андерсу нет дела до этого. Алый свет поет единством. Алый свет поёт требованием справедливости. Андерсу он не причинит вреда.       Дух спокоен.       - Вряд ли мы были бы здесь сейчас, если бы не ты, - свистит Кэррол лириумным полушепотом. И доверительно сообщает зачем-то, – знаешь, ещё в Кинлохе ты был самой большой занозой в заднице.       - Теперь, полагаю, я потерял это почетное звание, - фыркает маг.       Они молчат не слишком долго – война не любит остановившихся до смертельного удара, и мир слишком хрупок, чтобы его испытывать. Когда Андерс всё-таки поднимает с земли забытый посох, Кэррол не останавливает его.       - А всё-таки хорошо, что мы союзники, - задумчиво бормочет храмовник.       - Мы союзники? – вскидывает бровь целитель, оборачиваясь. Кэррол неловким, нечеловеческим жестом пожимает плечами.       - Это было бы справедливо, разве нет?       Андерс готов поклясться: сейчас Кэррол ухмыляется совсем как десять лет назад.       И сам не может сдержать улыбки.