Демоны дальнего космоса

«На что ты готов ради звезд?» - сухо и величественно вопрошал статный седой мужчина на помосте перед Военной Космической Академией, с лицом жестким, точно у древнего монгольского воителя. Рука его лежала на груди, в почти наполеоновском жесте ныряя за отворот мундира, а за спиной на каменном шлейфе вздымалась острая игла ракеты. Еще в детстве, в теле тщедушного и низкорослого мальчишки, Стив часто прибегал к этой статуе – поздно вечером, скрываясь от глаз других мальчишек за мерцанием шумевших полупрозрачными листами голограмм, имитирующих зеленые насаждения; смотрел в чуть прищуренные, окруженные частой сеткой морщин глаза легендарного генерала Дуку и спрашивал себя: а действительно, чем он готов пожертвовать ради космоса? И стоял он так долго-долго, пока совсем не становилось темно. И тогда просыпался космопорт: невидимые звери поднимали заостренные головы, низкий рык летел над вибрировавшей под ногами землей, и ослепительные конусы прожекторов разрубали пахнущую металлом ночь, вырывая у мрака бронированные горы звездолетов. Стив опрометью бросался к ограде, вжимался лицом в прутья решетки, что стремительно холодила ночь, и, затаив дыхание, следил за тем, как рвутся в небо величественные огненные драконы, унося в чреве жар реактора и лед человеческого разума. - Когда-нибудь, Стив, - обычно говорил в такие моменты притаившийся рядом Тор, и его глаза сверкали так, что Роджерсу казалось, будто их заметно из космопорта, – когда-нибудь, в одной из этих ракет будем и мы! Стив хмурился, ощущая, как шуршит под пальцами темно-серая ткань сна, сбиваясь комьями и неумолимо тая, и цеплялся за паутинно-дымчатые обрывки, пытаясь что-то осознать до того, как сон растает окончательно. Человек долга не может умереть зря. Генерал Дуку. Герой планеты Земля, гениальный стратег космических боев, честь и совесть космического флота. Во время войны со Свартальфахеймом расстрелявший их пассажирский корабль, что отказался выдать укрывшихся на нем террористов. Знал ли генерал, что на этом корабле находилась его жена – мирный посол Свартальфахейма – и двое их детей? Конечно, знал. В этом-то и заключался его величайший подвиг – землянина и офицера – поставить долг превыше всего, и именно поэтому Дуку был героем в глазах многих поколений космоплавателей. Одного только не мог понять Стив, чьи мысли и дух были воспитаны старыми гимнами воинской чести: почему в глубокой старости, на склоне лет, генерал выжег себе череп насквозь алым плевком бластера? Капитан Стивен Роджерс вздрогнул и открыл глаза. Перед глазами все еще колыхалась мутная пелена сна, стены рубки тонули в тускло-зеленом мареве мерцающих индикаторов. Стив медленно перевел дыхание, сбрасывая последний морок и ощущая, как холодит пот виски: неожиданный сон, воспоминание вековой давности, пришедшее к нему сквозь грохот памятных перестрелок – как дар, как напоминание. О чем-то давнем и светлом, что сейчас – особенно сейчас – очень важно было вспомнить. Сны о детстве не снились ему уже долгие годы – все скрывала либо война, либо пустота. Солдат вновь с силой зажмурился, так, что перед глазами полыхнуло белым огнем. Из глубин разума медленно поднималось осознание чего-то неправильного, чего-то, что он – и ни один землянин – не должен был ощутить. Что-то случилось там, в каюте, когда его дыханием стала чистая ярость, а мыслями – душное, слепящее желание. На грани осознания приоткрылась завеса, подобная запирающим перегородкам, что перекрывают палубы корабля, когда пробита обшивка, чтобы дать уцелеть тем немногим, которым посчастливилось оказаться в других отсеках. Словно сдвинулась тяжелая бронированная панель, за которой царило нечто темное, безбрежное, и отчего-то притягательное. Прикрыв глаза, Стив двигался в зеркальном лабиринте собственных мыслей, очень осторожно, на ощупь, борясь с ощущением смертельной опасности, покалывающей кончики пальцев. В памяти снова вспыхнули, точно угли, воспоминания о черных ониксах кошачьих глаз. Что-то очень теплое, живое, истинное - и погасло яркими звездами. Точно затаившиеся, глубинные бури надломили плотину, о существовании которой Стив даже не подозревал, и по бетону собственных монолитных убеждений зазмеились жирные потоки эмоций и ощущений, ярких и обжигающих. И в какой-то момент Роджерсу вдруг захотелось оказаться далеко отсюда, за тысячи световых лет, так, чтобы со всех сторон раскрывалась замкнутая бесконечность, и чтобы ни единой души на корабле, чтобы нигде, хоть всю жизнь лети, не было ни единого клочка камня, лишь всюду – вечное, беззвездное падение. Лишь бы не дать выхода этому первобытному, древнему, дремавшему на самой грани человеческих инстинктов. Непознаваемое и не поддающееся математической логике. Первородный грех во всей его классической невинности. Ему очень хотелось верить в то, что все это – и всплеск чувственности в крови, и зашкаливающий ток по венам – плод обмана, искусного и дымного, как речной туман. Какая-то часть его существа его понимала, что, стоит сейчас сорваться с этой проклятой планеты, ощутить в руках уверенную вибрацию штурвала – и он найдет себе оправдание, сумеет утихомирить проснувшихся в душе демонов. Но сейчас, когда еще были живы воспоминания о жарком флере близости дикаря, о солнечных озерах глаз, нечто большее, чем просто желание – сама страсть, любовь к жизни, любовь к идее любви – обуревали капитана. Словно очнувшись, Стив посмотрел на свои руки. Длинные пальцы тускло светились, обвиваемые прозрачным мерцанием голограммы, что он бездумно чертил сейчас, будто вылепливая из глины маячивший перед глазами образ – и Стив без труда узнал тонкий профиль, густой беспорядок волос и напряженно приподнятые уши Асгардского кота. В рубке было темно и пустынно, лишь мерно шуршали над головой вентиляторы, качая стерильный воздух в извилистые легкие корабля, а перед лицом мужчины мерцали лазурные столбики расчетов, переплетающиеся друг с другом, точно танцующие змеи. «Телепатия, - мучительно думал Стив, бездумно водя пальцами по графикам, что стекали по его запястьям, точно вязкие ручейки. – Телепатия, гипноз, внушение – что угодно. Во что же мы опять ввязались…» Кнопки мерцали, точно плесень на стенах древних пещер. Да и сама рубка на мгновении напомнила Стиву пещеру: огромную, затемненную, со свисающими сталактитами проводов. Глухо щелкнул тумблер внутренней связи: - Мистер Беннер, вы мне нужны. Кажется, наши опасения о способности дикарей к гипнозу и внушению оправдались. - Вас понял. Сейчас буду, кэп, - ответили динамики, а капитан закрыл глаза и откинул отяжелевшую голову на спинку пилотского кресла, погружаясь в темноту, озаряемую всполохами хаотичных мыслей. Есть такая страсть, близкая к болезни: страсть по космосу. Вечное метание, сознание того, что, однажды заразившись, излечиться уже не получится. Бесконечность космоса всегда будет вызвать тоску по Земле, а там, на родине, неумолимо будут приковывать взгляд знакомые созвездия, бередя в душе вечную человеческую тоску по полету. И это – единственная страсть, которой может быть подвержен капитан звездолета. Верность только одному любовнику – пусть не телесная, но духовная. Сначала военным запретили браки с представителями других планет. Затем – и капитанам кораблей запретили брак на время службы. Не поощрялись даже романтические отношения (если можно назвать романтикой красочный фейерверк гормонов). Просто затем, чтобы облегчить долю человека, раздираемого тягой к Земле и страстью к вечному падению в межзвездное пространство. Стив помнил, как болезнь переходит в тяжелую стадию. Пережив космическое одиночество, первой мыслью, жарким шепотом, что будет звучать в голове, когда ступишь на Землю, будет единственное – «Останься!». Остаться навсегда, зарываться руками в землю, пусть даже и в выжженный радиоактивный песок за забором космопрота, смотреть только в землю, дышать только ее ароматами и больше ни разу не поднять глаза на звезды. И первые месяцы проходили именно так, в жадном приветствии с планетой, в ласковых прикосновениях к деревьям и листьям, в каком-то патетическом нежелании обращать глаза к небу. И даже ночью приказываешь домашнему роботу плотно сомкнуть непрозрачные жалюзи, чтобы не смотреть лишний раз в терпеливо выжидающий лик космоса. Все меняется одним неосторожным поворотом головы, когда встречаешься взглядом с первой вечерней звездой, задумавшись на веранде собственного дома. Тогда-то и поселяются первые отголоски пустоты под сердцем, тогда-то и начинаешь понимать, что где-то далеко осталось нечто потерянное, но очень для тебя важное. Через неделю ты уже стоишь, запрокинув голову и жадно пожирая тоскующим взглядом темный звездный купол, торопливо ищешь знакомые созвездия, улыбаешься, вспоминая былые дела, или же, напротив, морщишься, ощущая, как болезненно ноют старые невидимые шрамы. А через месяц, сжимая стальными от напряжения пальцами штурвал, с каким-то хмельным возбуждением ощущаешь вибрацию и рокот могучего корпуса корабля, что течет через твое тело, опьяняя, смотришь в голодный зев космоса и клянешься, что это твой последний полет. И лишь годы спустя приходит осознание и какое-то успокоение, когда ты, наконец, понимаешь, что метания – вечное, и остановить этот гигантский маятник собственных сомнений может лишь случайный метеоритный поток, с которым не справятся плазменные щиты ракеты, или удар огненного хлыста лазерной пушки, или обычный отказ двигателя. И да помогут тебе тогда демоны космоса, чтобы твой корабль забросило гравитацией куда-нибудь на звезду, и тебе не пришлось долгие годы сходить с ума в бронированном саркофаге, пока не отключатся системы жизнеобеспечения ракеты. А сейчас что-то препарировало уверенность Стива, впивалось мелкими трещинами в непоколебимые колонны разума, заставляя отбросить математическую абстракцию и ринуться в водоворот чувства и формы, из мира идеи прикоснуться к слишком реальному, бессознательному. Никакого благополучия, ничто не гарантирует безопасность – риск в чистейшем виде, искушение, когда требовалось больше мужества, чтобы поддаться, чем устоять. В одно мгновение на Стива рухнул шквал накалившихся, чуждых ему эмоций, чувств, отголосков, прикосновений. Он словно заново ощутил мир вокруг себя: кожей улавливал, как тревожно вздрагивает могучее тело корабля, как стонет металл вокруг, скручиваемый колоссальными напряжениями, а далеко-далеко, за толстой броней, лунный свет ласкает кроны деревьев, путается с ветром и срывает влажные цветы росы с черных листьев. Но все это было неправильно. Нельзя рушить то, за что цепляешься долгие годы жизни одним ударом. Ведь между ногами и полетом, между замкнутостью и бесконечностью, он выбрал крылья. - Космос, мальчик мой, это тот наркотик, что убивает милосерднее всех, - мягко прозвучал голос Беннера за спиной, и Стив, вздрогнув всем телом, резко вскочил. Совсем он уж плох стал, если не способен почувствовать приближение человека. Неужели последние мысли Роджерс произнес вслух? Ученый чуть улыбнулся, глядя на встревоженное лицо капитана, и жестом указал ему обратно на кресло пилота. В руках доктора поблескивала узкая металлическая коробочка. - Смерть в космосе почти всегда легка и мгновенна, не успеваешь сделать вдох – как ты уже становишься частью межзвездной пыли, растворяющейся в темной материи. Это ли не лучшая плата от космоса за то, что мы любим его с такой страстью? – Брюс хмыкнул, и за стеклами его очков промелькнули зеленые искры. – Однако, как я понимаю, Стив, ты позвал меня не для того, чтобы вести пространные рассуждения о смысле человеческого бытия. И, исходя из нашего недавнего разговора, осмелюсь предположить, что это связано с нашими хвостатыми друзьями. Стив молча кивнул, пока ученый крепил мерцающую паутину присосок к его запястьям. - Более того, осмелюсь предположить, что ты попал под влияние инопланетного гипноза, и очень сильное… - Не настолько уж сильное… - хрипло запротестовал Стив. - Капитан, вы себя видели в зеркало? – лукаво спросил Брюс, отходя на полшага и быстро щелкая по кнопкам, вспыхнувшими на поверхности прибора. – Да и вмятина в металлической стене коридора, в точности повторяющая формой чей-то кулак, не может обманывать. Стив виновато промолчал. Когда он, шатаясь, выбрался из каюты дикаря, сладкий морок вновь начал заволакивать сознание, и капитан со всей дури шарахнул кулаком по металлу, воспринимая нахлынувшую боль с наслаждением, как освобождение. - Расскажите мне все, мальчик мой, - попросил доктор, склоняясь к мерцающему экрану. – Желательно, без стыда и утайки. Капитан прокашлялся. Отчего-то казалось, будто он собирается признаться в чем-то ужасно постыдном: - Мы… хм, разговаривали с Тони, он прикоснулся ко мне, и я… - - Испытал неконтролируемое сексуальное вожделение к одному очаровательному хвостатому. Не смотрите на меня так, капитан, мне все прибор показывает. - Угу, - буркнул себе под нос Стив, замявшись, точно школьник. - Не мудрено, - хмыкнул Беннер. - Тони весьма и весьма привлекателен… - Док! - Извини, Стив, я просто ценитель прекрасного. В любом случае, компьютер не видит следов внешнего воздействия и нарушений в твоей крови – разве что уровень тестостерона повышен… - И что теперь? – уныло спросил капитан, с наслаждением выбирая провода из вен. - Поешь, потаскаешь на плечах снятые ребра жесткости, вымотаешься и можешь ложиться спать, - миролюбиво отозвался Брюс, и Стив чуть не взвыл про себя: только спина болеть перестала… - А еще, - доктор внезапно посерьезнел, - нужно убрать дикарей с корабля. Если они могут настолько сильно влиять на ваше сознание – кто знает, во что вы превратитесь, если они побудут тут еще немного, - Стив недоуменно поднял бровь, а Брюс с неожиданным для него жаром продолжил. - Неужели ты не видишь логики последних событий? Стив задумался, на несколько мгновений его лицо приобрело отрешенное, почти бесчувственное выражение. - Пьянка Бартона, - наконец, тихо произнес капитан, сжимая подлокотники так, что твердый пластик жалобно хрустнул. – Страсть Тора и то, как он волочится за этим рогатым обманщиком… И, наконец, Тони… - Подорвать устои, выбить то самое, на чем мы стоим, - пожал плечами Беннер, откидываясь на спинку стула. – Ослабить нас, исказить все, на что мы опираемся. Сломить дух солдата – значит, выиграть войну. - Но зачем Тони нужно было, чтобы я его… хм! Я же мог его покалечить, в конце концов! - выразительно закашлялся Стив. Доктор в ответ чуть слышно хмыкнул: - Ну, ты мальчик симпатичный… - Доктор Беннер!!! - Молчу, молчу… что будем делать, кэптен? - Собираем экипаж, - решительно отозвался Стив. – Нужно ввести их в курс дела. - Бартон ушел спать, я проследил, - напомнил Брюс. – А вот Тор остался у костра… - Будить Клинта – дело неблагодарное, он нас не простит. Пусть спит, а вот Тор… - и капитан решительно придвинул к себе наушники для переговоров. _________________ Губы все еще помнили прикосновение синего мрамора губ дикаря, щека горела от удара, в голове шумел Асгардский лес, а в груди клейкой смолой разливалось гадкое чувство, будто Тор только что совершил что-то непоправимое, мерзкое и очень грязное. Как ребенка ударил, ей-богу. Однако Одинсон тут же одернул себя: не хватало еще сравнивать с ребенком слишком хитрого и слишком искушающего дикаря, который, что удивительно – своей угловатостью, заметной резкостью черт и полным отсутствием сексуальности во взглядах и движениях умудрился опьянить искушенного штурмана. Запрокинув голову, Тор выдохнул тающий фантом сизого табачного дыма в сторону мерцающее-безмятежного леса, беспечно перекатывавшего волны листьев, кажущихся лиловыми под светом разгоравшейся третьей луны. Ощущение неправильности поступка, который Тор не мог для себя оправдать, упорно портило настроение – а ведь то был, всего-навсего, один невинный поцелуй! Мимолетное помутнение, шаг навстречу желаниям, за который – Тор твердо знал – он не будет себя корить. К тому же, иной возможности прикрепить жучок к проворному синехвостому штурман не видел: едва ощутив тепло прикосновений, Локи срывался прочь, точно подхваченный ветром, и исчезал быстрее, чем штурман успевал среагировать. К чувству удовлетворения выполненным заданием примешивалось легкое злорадство: редко кто так долго был в состоянии крутить хвостом перед Тором, бесконечно обаятельным в своей какой-то варварской красоте, и, пожалуй, мало кому удавалось на столь долгое время возбуждать его интерес. Так что поцелуй носил оттенок легкой мести за ожидание, яркий намек на то, Одинсон не привык отступать от своей цели. И все же Тор замечал, что во влечении к Локи мало было чувственного, эротического – рядом с ним штурмана не покидало ощущение какой-то духовной возвышенности, ощущение собственной незначительности – но не унижающей, а той, что позволяет влиться в нечто более величественное, более значимое, чем ты сам – то чувство, что испытывает человек, влюбленный в пропасть под ногами, в опасность, в космос, в бесчисленные провалы гор и ритмичную гармонию природы. В то, что захватывает дух своей непознаваемостью; тянется целую вечность, связывая воедино давно растаявшие времена и времена, что еще наступят, когда от тебя самого не останется даже слова. И от того еще более странным казалось испытывать это чувство к живому существу, ничтожному даже на фоне землян. Тихо охнув, Тор неожиданно хлопнул себя по лбу с такой силой, что гулкий звук разнесся по лесу, заставив испуганно притихнуть лениво перекликавшихся ночных птиц. Ровно пять секунд Тор ощущал себя совершеннейшим идиотом. Забыл он, черт возьми, что то, что может быть естественно для современного землянина, вполне вероятно окажется диким святотатством для дикаря. На Земле, где уже почти стерлись гендерные различия, а триумф генной инженерии позволил без проблем заводить детей однополым парам, подобные отношения давно стали чем-то само собой разумеющимся и законным. Но кто бы знал, как относились к мужеложцам в племени Локи? Это еще хорошо, если просто жениться заставят… - Вот придурок… - пробормотал себе под нос Тор, гадая, как воспринял его действия своенравный абориген, и щурясь сквозь евший глаза дым на холодные чужие звезды. – Прокололся я тут, мда… И все-таки, подумалось штурману, как красиво аборигены вели свой обман – а в том, что они лукавят, Тор не сомневался ни на йоту: опыт приручил к тому, что на отсталых планетах туземцы порой бывают коварнее самых искушенных земных политиков. Из раздумий штурмана вырвал шум индивидуального передающего браслета – узкой металлической полоски – на запястье. - Тор, прием. Рубка на связи, – прозвучал голос Роджерса, искаженный волнами радиопомех, на которые был щедр поврежденный реактор, - Мы выяснили кое-что. Поднимись на борт. ____________________________ - И все-таки, странные вещи говорят эти аборигены, вам не кажется, док? – Беннер вопросительно приподнял бровь, ожидая разъяснений. – Я к тому, как резки они в своих суждениях про наш мир. Их послушать – так это мы жестокие звери и дикари, живущие по первобытным законам. Доктор чуть слышно хмыкнул в ответ: - Они мыслят, как дети, Стив. Их раса, их племя с историей, на многие тысячи лет короче человеческой. Они смотрят на этот мир, как злые подростки, для которых нет полутонов. Для них мы – бездумные захватчики, оторвавшиеся от родной земли и помчавшиеся куда-то в космос. Им не понять этого, ведь для них единственная ценность – гармония с природой и с самим собой, обретение безмятежности на родной земле, что свойственно ранним языческим верованиям. К тому же, Локи и Тони, судя по состоянию их организмов, еще весьма и весьма молоды. А все мы в юном возрасте страдаем агрессивным идеализмом… Кстати, неплохой рисунок, мальчик мой. Я давно не видел, как вы рисуете. Опустив глаза, Стив вновь увидел незаконченную голограмму – кофейно-золотистые линии профиля дикаря и насмешливые огни глаз – и одним движением смял незавершенный набросок, превращая его в клубок обрывистых вспышек. Док тонко улыбнулся. Дверь скользнула в сторону, пропуская Тора, и что-то в выражении его лица заставило Стива напрячься: слишком долго он знал Одинсона, чтобы игнорировать тревожную складку меж его бровей и заледеневший отсвет тревоги в глубине зрачков. В свою очередь, вопросительно изогнутую бровь капитана штурман тоже понял без лишних слов, и четко, без запинки, не пытаясь скрыть собственный промах, изложил ситуацию с Локи. После его рассказа в рубке воцарилась тишина. - Тор, я тебя когда-нибудь кастрирую, - с ласковой угрозой в голосе пообещал Стив. Ладонь капитана стремительно скользнула по подлокотнику пилотского кресла, опускаясь на штурвал, и стиснула пластиковое навершие, имитировавшее дорогое темное дерево. - Виноват, сэр, - Тор склонил светлую голову: отрывисто и четко, совсем как раньше, когда его плечи украшали золотые пластики погон. – Разрешите исправить ситуацию. Капитан бросил на штурмана долгий взгляд, замерев над пультом, и точно тень хищной птицы на мгновение скрыла его лицо. - И как же, по-вашему? – звонкий щелчок рычага – и по широкому черному экрану пробежали первые искры. – Джарвис, координаты дикаря. Выведи на его траекторию, – рубку залил бедный свет, и на мерно засветившемся экране пролегла ослепительно-лазурная линия, наброшенная поверх карты местности, отмечая путь Локи. - А уверенно так по лесу пилит… - удивленно хмыкнул Тор, отмечая про себя, как стремительно и непринужденно мчится дикарь по лесу: так, точно ему не страшны ни дикие звери, ни заросли плотоядных растений. - Осталось только узнать, куда же так спешит наш юный гость, - свет экрана заливал очки Беннера, превращая их в подобие узких пластиков синего льда. – Дальше на карте ничего нет, только сплошные скалы, поросшие мхом… - неожиданно дрожащий синий огонек, отмечающий путь дикаря, моргнул и пропал с экрана. Вздох изумления пронесся в затененной рубке. - Приехали… - в полной тишине буркнул Тор. - Что-то глушит сигнал передатчика. Локи мог уйти под землю? – бросил Стив, и его пальцы взметнулись над панелью, тщетно усиливая сигнал. - Нет, датчик работает и на глубине. Сигнал будет пропадать, только если там породы высокой радиоактивности… - задумчиво пробормотал Тор, потирая подбородок. – Но мы не обнаружили в этом районе всплесков радиоактивности. Еще есть шанс, что маячок вышел из строя, но это маловероятно: у передатчиков этого типа повышенный запас прочности. - А если нашего Локи кто-то съел? – с любопытством спросил Беннер. - Исключено, сквозь живую ткань радиоволна пойдет без задержек, - рассеянно отозвался Стив, а затем, сердито щелкнув языком, отбросил наушники, беспомощно глядя на экран. - Бесполезно. Сигнала нет. - Остается только одно, - по лицу штурмана пробежала тень улыбки. – Сэр, позвольте исправить свою ошибку. Я пойду и осмотрю место происшествия. - В ночь? – приподнял бровь Стив. - Датчики не обнаруживают крупных зверей вокруг, хищники ушли из этой части леса, - отрапортовал Тор. – Прошу разрешение на вылазку. Идти нужно незамедлительно: если Локи ранен, возможно, удастся его спасти. Жду вашего решения, сэр. Капитан поднялся – пружинисто, одним толчком выбросив тело из кресла – и на полвздоха Брюсу показалось, что они все еще на борту космического линкора Херлиф – первого корабля, которым командовал Роджерс. Отсветы датчиков ложились на капитана и штурмана, бледными мазками расставляя диковинные ордена и погоны на широких плечах офицеров, вытянувшихся один напротив другого во въевшемся в кости, типично-военном напряжении. Будто и не было нескольких лет слепящей гонки по забытым закоулкам космоса; точно перед доктором вновь – молодой капитан военно-космического флота и такой же молодой и яростный штурман, неожиданно признавший право на командование в высоком светлоглазом офицере, скрывавшем старого друга детства под жестким мундиром. Стив неожиданно развернулся на каблуках, поворачиваясь лицом к экрану, где размытыми летними красками вырисовывались контуры Асгардского леса. - Разрешаю. Готовьтесь к вылазке, штурман. ______________________________ Арт по "Демонам" от Smokey_eyes: http://cs310725.vk.me/v310725445/ca6/ZndnEqkK6Mg.jpg Спасибо ей за это огромное ^___^