Демоны дальнего космоса

От великого множества своих коллег Тора Одинсона всегда отличала своеобразная профессиональная черта, неожиданная для военного десантника: Тор Одинсон был на удивление ушлым человеком. Выражалось это в особом, заточенном до бритвенной остроты, нюхе на опасности, который Брюс дипломатично называл интуицией, а Бартон беззастенчиво именовал «жопным чувством». Во времена служения на благо человечества эта черта, в сочетании с летными навыками Роджерса, которым могли позавидовать все крылатые демоны с древних гравюр, не раз вытаскивала потрепанные задницы десантников из самого адского пекла, а когда бывшие военные удалились от дел, перейдя в мирное русло вольной космической торговли, обернулась предпринимательской жилкой и необычайной изобретательностью. Даже капитан признавал, что никто лучше, чем Тор, не подскажет, в каком порту выгоднее пришвартовать корабль, у какого торговца закупиться товаром и какому таможеннику дать на лапу, чтобы тот не сильно утомлялся, осматривая содержимое трюмов Вдовы, особенно если груз был не совсем законен. Достигалось это особым сочетанием звериного обаяния, врожденной способности вынюхивать полезные факты и шестым чувством штурмана, позволявшим «Вдове» уносить дюзы всякий раз, когда стальная буква закона уже намеривалась крепко цапнуть ее за плазменный хвост. И лишь один раз интуиция штурмана дала сбой, запутавшись в полутонах, как порой замираешь на пороге абсолютно темной и холодной комнаты, где годами привык встречать тепло и свет. В тот вечер на Тортуге, когда оба пышущих жаром, раскалено-багряных солнца кутались в зыбкое марево, поднимающееся от бетона космодрома, а Тор сидел на выходе из шлюзового отсека, свесив ноги в колючий жар летнего вечера, и жмурился на медные диски светил, как ленивый кот, узкая лента трапа завибрировала, запела, словно камертон, чистым металлических голосом, под чеканными ударами магнитных подошв. - Капитан Стив Роджерс? – спросил незнакомец хрипловатым голосом, какой бывает только после длительного курения пряного Льесальвхеймского гашиша. Гость был на удивление высок, массивен и хмур, а буровато-бронзовая кожа и отливавшая золотом радужка единственного уцелевшего глаза выдавала в нем потомка земных колонистов на Марсе. - Штурман Тор Одинсон, к вашим услугам, сэр! – Тор отвесил шутливый полупоклон, одарив незнакомца белоснежно-саблезубой улыбкой. – По какому поводу желаете видеть капитана? - Фрахт, - высокомерно хмыкнул тот, и Тор присвистнул. Фрахт на такой планете, как Тортуга, где ошивается все отребье исследованной вселенной – редкостная удача. Фрахт от такого почтенного и уважаемого торговца, как Ник Фьюрри – почти чудо. Только вот ни тогда, ни после, когда подписывали договор и каменно-невозмутимый Стив подал Нику руку, никак не мог Тор окончательно поверить в ту редкостную удачу, что свалилась на головы группке космических авантюристов. Вроде бы, все законно, клиент уважаемый, уже не первый год в космической торговле, дело кидаловом не пахнет, но и золотые горы не обещает. И все же – предчувствие, на грани боли и щекочущего по нервам ощущения – что-то неправильно, что-то грядет. Как в разгар жаркого лета поднимаешь голову, невольно ища на прозрачном глазированном небе тьму и небесное пламя – а к вечеру разливается гроза, причащая землю хлещущими плетьми дождя. А сейчас старушка-Вдова, с корпусом, покореженным от сокрушительного удара о тело планеты, тонула в сырых джунглях, а Тор Одинсон, костеря на всех известных языках свою недальновидность, синехвостых дикарей и всю вселенную в придачу, с боем прорывался сквозь вскипавшую глухими провалами, угрожающе-чернильную ночь Асгарда. Ночь огрызалась гибкими ветвями, наотмашь бившими по бронированной груди десантника; тяжелые кольца лиан извивались под ногами, точно доисторические змеи, гибнущие под безжалостными и чистыми взмахами стальной улыбки мачете, на последнем издыхании брызжа зеленой кровью в забрало шлема. И всюду, куда ни глянь – вместо ставшей уже привычной иллюминации беспутных асгардских цветов, с наступлением темноты вспыхивавших роскошью радуги и драгоценностями древних гробниц – темнота. Древняя, с запахом пыли и горького ветра, неподвижная, словно глубокая речная вода - ночь липкой паутиной цеплялась за кончики пальцев и плечи штурмана, тянулась за ним, просачивалась сквозь дыхательные фильтры, клубясь в шестиугольной сетке респиратора; и Тору казалось, что он вдыхает сумрак, вязкий, как чернила, а выдыхает электричество, что искрилось на губах под матовым забралом шлема. За его спиной шевелилась и стонала темнота, затягивая весь мир мягким черным шелком, ноги утопали во мраке, точно в болоте; кроны деревьев схлестнулись над головой, потопив в шепчущем сплетении непослушные звезды; и порой казалось, что единственное, что от тебя осталось – это разум, чистый и свободный, что скользит в вязкой тишине леса; а тело, твое тело, изломанное и испитое лесом без остатка, осталось лежать где-то на забытых асгардских тропинках – ты его скинул, как запылившуюся одежду, даже не заметив, что случайно умер. И Тор тонул в бесконечной ночи, как тонут в воспоминаниях, и порой казалось, что он барахтается в этом сумраке, как беспомощный, стертый эволюцией доисторический монстр, увязший в асфальтовом озере неогенового периода. Ночь вздохнула, разгоняемая единственным огоньком – мерцанием упрямой человеческой жизни, осторожно, точно вор, кравшейся под тяжелым куполом деревьев и ажурными веерами гигантских папоротников. Тор сердито тряхнул головой. Чертов Асгард с его чертовыми дикими лесами. Пожалуй, Асгард был самой необычной планетой из всех, на которых доводилось побывать штурману – даже присыпанные пеплом горы Хель с узкими лавовыми реками, струившимися глубоко в ущельях под ногами, казались привычнее. Но сейчас важным было другое: прозрачная лазурная фигура, что невесомо текла на внутренней стороне забрала, заботливо рисуемая крохотными клеточками пикселов: затерявшийся в смоляных косах дикаря маячок удачно записал и оттранслировал в память брони Тора каждый шаг и каждый жест, что совершил Локи, ведомый одному ему ведомой целью. Вот он склонился, стройный, будто стебель полевого цветка, проводя пальцами по буро-мясистым листьям неопрятного лохматого куста, взъерошенного и насупленного, точно уличный мальчишка – и штурман нахмурился, вспомнив, что плоды того куста – вон они как раз, вытянутые и остроносые, будто маленькие ракеты – могут выстрелить в любой раздражитель, пробуряясь глубоко в плоть и пуская там свои побеги. Однако куст на голограмме оставался глух к осторожным прикосновениям дикаря – лишь сильнее зашелестели листья на полупрозрачной записи, что накладывалось на реальное изображение с прибора ночного видения в шлеме – помимо движений объекта, датчик записывал еще и изображение местности на несколько метров вокруг. Тор, хмыкнув, пожал плечами и двинулся дальше, след в след ступая за удравшим в чащу дикарем – в бронированное плечо костюма с разочарованным шипением врезались выпущенные кустом плоды. Стряхнув вязкую мякоть расплющенных плодов, Тор вновь поймал взглядом облитую в синий лед фигуру. Гибкий и шустрый, словно змея, наклоняется, отводя рукой свисающие с ветвей лозы – шелковые, точно очень длинные волосы. Красивый. Наверное. А затем случилось нечто странное. Хлесткая фигура изогнулась в последний раз в трепетном сплетении ветвей, словно исполняя движение какого-то очень сложного древнего танца, вздернула волной хвост, небрежно задев кисточкой по косам лиан – и пропала. Тор тихо ахнул. - Тор, прием. Что это было?..- встревожено спросил далекий Стив – его голос был едва различим за усилившимися помехами. - Секунду, капитан… Странно тут… - пробормотал себе под нос штурман. Рассказывать смысла не было: капитан и так видел все, что видел Тор; изображение транслировалось на корабль сквозь установленную в шлеме крохотную камеру. Осторожно переступая через вившиеся по земле корни, скрюченные и узловатые, точно уходившие в землю пальцы гигантского скелета, Тор приблизился к отвесной каменной стене, покрытой целым водопадом вьющихся растений. Так-так… вот эту лиану отодвинул Локи, перед тем, как махнуть хвостом на прощание и смыться. Вцепившись бронированными пальцами в живой ковер, штурман рванул тугие стебли, сдирая огромный кусок волокнистой растительной плоти с белоснежной кости скалы – и застыл, с изумлением рассматривая сплошную стену камня. Хотя, погодите-ка. Вон она, вьется черным волосом, брошенным на холст, тончайшая щель, прорезая цельную скалу. Тор провел по ней пальцам, отслеживая смоляную прорезь, которая вскоре расширилась, утопая в листве под ногами, и превратилась в узкую расселину, куда даже змееподобный Локи мог протиснуться с трудом, что уж говорить о широкоплечем десантнике. - Уполз в свою нору, зараза… - разочарованно выдохнул Тор, прицокнув языком. - Не стоит лезть под землю, - ровно отозвался капитан, неожиданно пробившись сквозь всплески эфира – так, точно говорил, стоя прямо за спиной штурмана. - Робота бы сюда… исследователя… - тоскливо пробормотал Тор, опускаясь на колени перед норой и вытягивая голову, чтобы хоть как-то заглянуть внутрь. – Вот уж не думал, что асгардцы норы роют… Поцарапанные бока шлема ударились о края расселины, мешая заглянуть глубже, и Тор, хрипло рыкнув сквозь зубы, стянул шлем с головы. Холодные шелка ночи тут же обмахнули его жесткие щеки, влажным воздухом промакнув потрескавшиеся сухие губы. Вытянув из шлема портативную гарнитуру, Тор прицепил ее на ухо, успев услышать обрывок проникновенной речи капитана, который обещал ему множественные анальные кары за нарушение техники безопасности. - Спокойно, кэптен, - пробубнил Тор, и чистый луч фонаря, установленного на запястье, прорезал уходящий вглубь скалы тоннель и рухнул во тьму. – Беру операцию под свою полную ответственность. И все же надеюсь, что в случае опасности успею сориентироваться. Помехи атмосферы стыдливо заглушили крайне обидный и нецензурный ответ капитана, но рычал Роджерс скорее из чувства долга, полностью уверенный в разумности поступков штурмана. Тор усмехнулся себе под нос, целиком признавая справедливость капитанского возмущения, и вытянул шею, по плечи погружая растрепанное солнце светлой головы в сумеречный зев пещеры. - Чтоб тебе там голову отожрали, - миролюбиво пожелал в наушнике Стив и умолк, утонув в монохромных волнах радиопомех. Штурман хмыкнул сквозь зубы и с наслаждением втянул воздух пещеры, земляной и резкий, с едва заметной примесью горечи, раскрашенной мазками чего-то хмельного и почему-то навевавшего неясную тоску. Тени пещеры, более темные и тяжелые, чем срываемые ветром тени ночного леса, потянулись по широкой спине, навались на Тора – а он, рассматривая уходивший вглубь цельной скалы проход, даже не заметил, как начала мягко проседать почва под упертыми в землю ладонями, стекая, точно зыбучий песок. - Что за… - выдохнул Тор, бросив взгляд вниз и увидев, что почти по запястья увяз в текучей почве – но даже не успел вскочить на ноги. Земля рухнула, втекая в неожиданно расширившуюся пещеру, будто в узкое устье реки, стремительно закрутилась воронкой, словно прорвалась невидимая плотина – и Тор провалился в скалу. В это мгновение изображение на экране в рубке «Вдовы» мазануло белыми полосами помех и пропало, сменившись безразличным «нет сигнала». Асгардская ночь тихо вздохнула. __________________________ Тор летел долго. Рыча, ругаясь сквозь зубы, выплевывая попавшую в рот землю и обрывки листьев, тщетно пытаясь зацепиться за лианы, что хлестали по лицу, словно плети, и старался не думать, что же там, внизу, и какой же силы ждет его удар: все же броня защищала от многого, но была бессильна против неумолимой мощи гравитации. Удар обрушился внезапно. Тор даже не увидел приближающегося дна – лишь вдруг резко выбило из легких дыхание, и что-то сдавило тело, распластывая по мягкому покрову мха, точно штурман попал в огромные тиски. На несколько мгновений Тора покинуло зрение, мир треснул, осыпавшись осколками в темноту, будто гигантская ваза; Тор пытался вдохнуть, ощущая, как тяжесть давит и дробит кости, возвращая всю кинетическую энергию. И все же почему-то не было мыслей о таком некрасивом финале – а лишь ощущение, что нужно переждать, перетерпеть… Когда Тор сумел вдохнуть, он увидел над собой небо. Отчего-то пыльно-серое, точно затянутое в истлевший погребальный саван, с тусклыми отсветами лиловых лепестков на волнующихся дымных шелках: где-то там, в толще тумана, затаилась увиденная сегодня фиолетовая луна, посылая заблудившемуся десантнику свои сигналы, как старому знакомому. Крякнув и тихо зашипев от боли в голове, Тор сел, с легким удивлением отмечая, что все еще жив. По крайней мере, кости и внутренности были целы – зеленый индикатор на левом запястье отмечал, что состояние организма удовлетворительное, но настойчиво рекомендовал выпить успокоительного. Штурман огляделся вокруг, все еще сидя на земле. Пещеры не было. Леса не было. Всюду, куда хватало глаз, тянулись ровные линии гигантских валунов, осуждающе указывавших в хмурое небо, точно пятиметровые каменные персты, грубо вытесанные из серого камня и покрытые темными кляксами мха. Они следили за десантником тысячами миниатюрных звездочек – простых белых цветов, напоминавших земной вьюнок. Неподалеку, поблескивая тусклым хромом крепления, валялся наушник – и штурман поспешно прикрепил его обратно на ухо. В барабанную перепонку тут же плеснул монотонный сигнал белого шума, но ни единый звук не выдавал близкое присутствие Вдовы – даже надрывистый пульс азбуки Морзе, к которой до сих пор прибегали при очень плохих атмосферных условиях, не прорвался сквозь мерное шипение. Тор задрал голову: пожалуй, он был очень далеко сейчас от Вдовы с ее влажной, окутавшей джунгли, ночью – вокруг него все наливалось той самой антрацитовой темнотой, что бывает только тогда, когда ночь вот-вот перевалит свой апогей, утягиваясь в предрассветный дым – и неровно рассмеялся. Страшное подозрение, точно искра по замкнувшим проводам, всколыхнула его мозг: а что если Тор лежит сейчас где-то в пещере, глубоко-глубоко под лиственной чешуей планеты, с пробитой головой, и, истекая кровью, медленно галлюцинирует? Под ногами темно-изумрудным покрывалом катились тяжелые волны мха. Стройные линии древних улиц, образованных скалящимися в небо, сточенными зубами валунов, напоминавших гигантские, выверенные до миллиметра надгробия, выныривали из пенившегося тумана, чтобы, обойдя замершего десантника, снова рухнуть в туман. И тут Тор заметил, что ошибся. Ровные коридоры, образованные валунами, постепенно сужались, рисуя на мшистом теле планеты огромное колесо-лабиринт, в недрах которого сейчас оказался Тор; и сходились они к центру. Штурман сощурился, пытаясь разглядеть, что там впереди, и втайне жалея про потерянный шлем – но все скрывал вездесущий рваный туман, что сейчас медленно, словно молоко, стекался под ноги выпрямившегося во весь рост десантника, устало опершегося ладонью о ближайший камень. Наушник шипел и плевался помехами – корабль слишком далеко, чтобы прошел сигнал. Или на его пути какие-нибудь горы. А Тор, раздраженно потерев ноющий затылок, осторожно двинулся к центру лабиринта по медленно сужавшемуся проходу между камнями. Окованные металлом подошвы тонули в мягкой земле, точно в трясине, легкий ветер завихрял белые космы тумана, гоняя его, точно брыкавшегося строптивого коня, в узких щелях между валунами. Первый шок отступил, оставив лишь легкое удивление: если все же не галлюцинации, то как объяснить факт внезапной телепортации? Еще одна загадка к ряду уже имеющихся: невзорвавшийся беспилотник, турель на Луне и причуды асгардских дикарей… Кстати, насчет дикарей. Пространство впереди точно посветлело, размытое быстрыми взмахами влажного, потяжелевшего воздуха; острого слуха бывалого солдата достиг низкий рокот, точно совсем близко, погребенный под землей, ворочался могучий зверь – а лица коснулись свежие потоки водяной пыли. Торопливо облизнув губы, Тор чуть пригнулся, будто лазутчик на вражеской территории – благо, бурно разросшиеся мхи позволяли ползти дальше на четвереньках без риска быть замеченным – и двинулся вперед, по сужающемуся коридору, туда, где надрывалась и кромсала воздух гигантская глотка. Цветы замерцали холодными голубыми звездами на бархатно-зеленых мшистых небесах, провожая внимательными взглядами дерзкого землянина, осмелившегося осквернить чужой древний храм – но Тор, как и вся его раса, уже вырос из мистического страха перед суевериями. Грохот нарастал, наливаясь соками и вплетаясь в монотонный, доносившийся из-под земли гул, а штурман, осторожно раздвинув кусты, приподнял голову, с любопытством и изумлением рассматривая выхваченную луной площадку. То был действительно гигантский доисторический монстр: бездонная круглая пропасть, метров сорока в диаметре, окруженная по краям зубчатой короной валунов, была его глоткой – черной, бесконечной, и в ней свистело ледяное дыхание вечности и метались давно ушедшие века; замыкавшие кольцо валуны, наклонившие зубчатые вершины к центру пропасти, были его клыками; а колоссальный каменный столп, вздымавшийся из самой середины бездны, был его языком, выброшенным в порыве яростной атаки и застывшим на столетия. Из вершины каждого зуба, масляно-черного от влаги и искрившегося окаменевшими искрами фейерверка, била тонкая струя воды; и десятки этих струй сливаясь в единый звенящий занавес круглого водопада, срывались в пропасть и хлестали белыми змеями метавшийся меж валунов туман, упрямо отгоняя его от освещенной луной площадки на вершине столпа. Над бездной, ныряя в разрезы меж шипящих струй, протянулись цепкие лианы, точно грязно-бурые, скользкие мостики. Последние ошметки тумана стекали по ним курившимся фимиамом в пропасть, клубились на плечах десантника, замазывая белой моросью пшеничное золото волос. А самую вершину каменного столпа венчала гибкая синяя фигура, колеблемая потоками метавшегося в ущелье ветра, точно бледно-голубой, упрямый огонек на толстой кости свечи. Тор застыл на краю глубокой раны на теле планеты, изумленный – над его головой яростно и бессильно пенился водопад. «Что происходит? Локи, что ты там забыл?» - тревога и растерянность, смешанные с абсурдной, детской раздражительностью на собственное непонимание, охватили штурмана. Тор замер, словно пригвожденный к месту, перебирая в уме тысячи догадок, угнетаемый сомнениями и собственным непониманием. Дело здорово попахивало оккультизмом и язычеством, и штурман, скрепя сердце и перебирая в уме выдержки из инструкций по общению с дикарями, схоронился в темноте под угрожающе склонившейся скалой, твердо решив для себя, что вмешается, если дело зайдет слишком далеко. Только вот даже Тор, опытный первопроходец, отслуживший в космическом флоте не один десяток лет и истоптавший пыль не одной планеты, не мог даже предположить, чем все обернется. Толчок интуиции, злобно царапнувшей изнутри грудную клетку, заставил его скосить глаза – и Тор чуть не вскрикнул от изумления. Поначалу ему показалось, что все вокруг: вся земля у пропасти, нависшие над рокочущей бездной лианы, каменные валуны - покрыто ослепительно-ярким подвижным ковром, на который не пожалели металлов и драгоценных камней лучшие ювелиры вселенной. Земля горела золотом и рубинами, поддергивалась льдом серебра и сапфиров, наливалась весенними красками изумрудов и ржавчиной меди. И все это великолепие, восхитительно-яркое даже в приглушенном свете едва различимой в тумане луны, вскипало и перекатывалось под штурманом, точно нарастающий прибой, карабкалось по его ногам и срывалось с гладкого металла, а Тор, с силой стиснув кулаки, смотрел на колышущееся под его глазами море и понимал, что это никакой не ковер. Змеи. Самые разнообразные, гигантские, точно топливные шланги, и крохотные, точно шнурки – змеи всех цветов и оттенков струились по земле. Тонны разноцветной, перекатывающейся, шипящей и грызущейся холодной плоти стекались к рычавшей водопадами червоточине на теле планеты, чтобы, вздыбившись на самом краю, хлынуть через край по протянутым над пропастью лианам к изящной нагой фигурке, неподвижно замершей на вершине колонны. Локи стоял, низко опустив голову и безвольно уронив руки – вся его одежда и украшения небрежно валялись у него под ногами, порванные и изломанные; длинные распущенные волосы, переплетенные ветром, волнами окатывали тонкое тело, сливаясь в единый черный саван. А площадку на вершине колонны, бурля и нарастая, затопляло волнующееся скользкое море – безобразное в своей роскоши одеяло, свитое из кожистых змеиных тел. Вот оно подступило к ногам безмолвного дикаря, захлестнув узкие щиколотки – но Локи стоял, все также неподвижно глядя в древнюю пропасть и позволяя черной воде волос стекать по своему лицу. Тор не оборачивался, зная, что увидит за спиной такое же хаотичное, вздымавшееся в молочной заводи тумана, живое покрывало, и, не отрываясь, смотрел на непоколебимо стоявшую под ветром фигурку, что ярился и завывал, сворачиваясь спиралями в узком жерле пропасти. Жив ли еще Локи? Или, быть может, в трансе? Точно в ответ на эти вопросы, Локи вздрогнул, рывком вскидывая голову – смоляные плети волос хлестнули синий лед его тела – и устремил невидящий взгляд в небо. Тор поднял глаза. Высоко-высоко, сияя безразличным глазом, горела крохотная фиолетовая луна – та самая, что недавно прокралась на небосклон. И только сейчас Тор понял, как на самом деле он далеко от Вдовы – там, где упал корабль землян, эта луна едва-едва только поднималась, робко пробираясь по верхушкам деревьев. Здесь же не было видно двух остальных лун, но зато самая маленькая, третья луна, сияла в зените, точно венчая диковиной короной изящную статуэтку на каменном постаменте, с безвольно запрокинутой головой и глазами, горевшими в ночи, как угли. Те, кто привык прижиматься грудью к камням этого мира, редко смотрят на небо. Тор похолодел – так чисто и ясно прозвучал голос Локи, точно синехвостый дикарь только что выдохнул ему это на ухо, почти прижимаясь холодными губами к бледному полукругу ушной раковины. Змеи яростно шипели, вились кольцами, неумолимо подталкивая десантника к краю пропасти, и стекали по камням, точно зрители, остервенело борющиеся за место в невиданном балагане – а Тор, затаив дыхание, ждал начала эксклюзивного – не каждую тысячу лет такое увидишь – ночного представления с единственным актером и бесчисленным количеством омерзительных гостей. Он ушел так давно, что они даже не помнят, с какой стороны Его ждать. Локи стоял, запрокинув голову к фиолетовой луне и закрыв глаза, а по нему очень медленно, обвивая тонкие ноги и грозя раздавить хрупкого дикаря своим весом, поднималась гигантская змея – золотисто-изумрудная, укрытая узорным панцирем брони. Тор замер, пораженный древней, языческой красотой открывшейся картины. Змея сплелась вокруг неподвижно замершего дикаря, облачая Локи в диковинный доспех, а плоская треугольная голова с алевшими зрачками и острыми костяным капюшоном нависла над лицом Локи, безмятежным и светлым, точно тихая речная заводь. Тор похолодел. Что если это – варварское и дикое жертвоприношение, если сейчас – вот-вот, еще немного – и хрустнут кости Локи, перемалываемые стальными жерновами змеиных колец? Но что-то – возможно, смутное восхищение – продолжало удерживать Тора на месте, заставляя, не обращая внимания на змей, опускаться на колени, кутаться в полумрак, скрываться, вжимаясь всем телом во влажную, пахнущую туманом землю. Змея медленно раскрыла пасть – над лицом Локи сверкнули длинные кинжалы желтовато-загнутых клыков, в три ряда, огромных, размером с человеческую ладонь каждый – ползучий гад мог одним движением челюсти перекусить дикарю шею. За камнями, замыкавшими круг вокруг провала, стонали и метались тени. «Что сейчас будет?» - мучительно думал Тор, разрываемый между желанием вступиться за хвостатого и каким-то незнакомым, суеверным страхом прервать древнюю церемонию. Удивительно, но в тот момент не было ни единой мысли о том, что все дипломатические потуги, которые старательно возводили незадачливые земляне, могут быть разрушены в один момент неосторожным вмешательством в священный Асгардский ритуал. Змея издала низкий, рокочущий звук – точно загрохотали у нее в глотке маленькие каменные шары – и на лицо Локи с клыков полился яд, склеивая безмятежно опущенные ресницы, окатывая острый профиль и вливаясь в приоткрытый рот. Тор рванулся, захлебнувшись бившимся в горле криком протеста. Золотые нити вязкого яда стекали на лицо дикаря, покрывая масляным блеском синие разводы кожи, прозрачным янтарем обвивали шею, пропитывали волосы, заставляя их облепить острое тело, что сейчас беспомощно висело на толстых кольцах змеи. «Он же захлебнется этим ядом, ему разъест кожу и выжжет глаза… - мучительно думал штурман, машинально придвигаясь ближе к краю пропасти вместе с всколыхнувшейся змеиной волной. – Неужели…. Локи пошел на это добровольно?» Ночь тяжело терлась о спину десантника, царапая острыми чешуйками невидимых ползучих гадов броневые пластины. И точно ватное одеяло упало на землю, загудело колоколом, поглотило все звуки – такая тишина рухнула вдруг на поляну между камней: ни шелеста змей, цеплявшихся и перекатывавшихся друг через друга, ни шума воды, что повисла в туманном воздухе косматыми прядями древней старухи – то взмахнул руками Локи, стряхивая с себя массивное змеиное тело легко, как вчерашние воспоминания. Змея гулко шлепнулась на своих сородичей под ногами синехвостого и осталась неподвижна, а дикарь, запрокинув голову, смотрел на луну, отражавшуюся в по-кошачьи раскосых, широко распахнутых глазах – бледные полоски яда пролегли под его глазами, дрожали каплями янтаря на ресницах и губах – и Локи начал движение. Не отрывая взгляда от неба, он медленно покачнулся, проводя руками в воздухе и гладя ветер, как большого укрощенного хищника. Вздох, невесомый взмах руки – пальцы задели столб лилового света – и зазвучала музыка. Луна тускло сияла над его головой, сокрытая туманом, точно затерянный в штормах маяк, а лунные лучи внезапно обрели осязаемость – будто струны, протянулись они с небес до земли, чтобы, увлекаемые пенившейся водой, смешаться с водопадами и рухнуть в землю под ногами. А Локи начал свой танец. Он кружился в кольце водопадов, точно подхваченный ветром, легко перелетал по лианам, натянутым над пропастью – и играл. Играл на натянутых струнах лунных лучей, выбивая резкими, четкими ударами гулкую музыку, что слышишь не ушами – и, тем не менее, она вибрирует где-то в глубине, бьется вторым сердцем о диафрагму, резонирует на антеннах вен, заставляя кровь течь тягучими толчками. Музыка лилась отовсюду, на всей поляне пели и стенали лунные струны, задеваемые то четким взмахом руки, то гибким движением стана, то щекочущей кисточкой хвоста – и весь этот гигантский оргАн, созданный из камня, воды и лунного света – заливался беззвучной музыкой. Пела единственная труба – бездна – рычали барабанами бившиеся о камень воды – звенели скрипочными переливами лунные лучи – и посреди этого, точно забытый столетиями демон – взвивался облитый ядом музыкант, вырывая из недр первородного инструмента неслышный концерт для своих жутких зрителей. Ветер гудел в бесконечной трубе пропасти, вибрировавшей, точно огромный резонатор, вздымал тонкую синюю фигуру – и казалось ли Тору, что ноги Локи не касаются лиан? Змеи медленно, точно крупные бутоны на тонких стеблях, подняли головы: разнообразные, тупые, треугольные, с торчащими рожками, шипами и костяными пластинами – и устремили подслеповатые глаза созданий вечного сумрака к ясному глазу луны, пробивавшейся сквозь колеблющиеся фантомы тумана. Они даже не узнают Его, ибо слишком давно не видели. Локи танцевал и метался по протянутым над бездной канатам лиан с той же неистовостью, как мечется осенний ветер, швыряя сухие листья. И все же было нечто странное в этом языческом, ритмичном движении, выбивавшем дивные неслышимые звуки из лунных столпов. Танец обнаженной фигуры не выражал ничего того, о чем может рассказывать танец: ни страсти, ни агрессии, ни угрозы, ни вожделения. Лишь безмятежность, текущую, вечную, теплую, как туман, вязкую, как долгое лето – бесконечное спокойствие обещал этот танец-полет среди мистических декораций. Локи вздрогнул, раскинув руки и запрокинув голову, точно что-то ударило его изнутри грудной клетки, стремясь вырваться наружу. И тогда я указываю им на Его лик. Точно гром рыкнул с неба, заворочавшись в пелене стягивавшихся туч – и порыв ветра сбил вскинутую к луне фигурку, сшибая ее на землю, как взмах ножа срубает тонкие стебли. Локи упал на каменную площадку посреди пропасти и больше не двигался, и тут же забормотали, просыпаясь, косматые ветры в ущельях – а через мгновение все скользкое холодное воинство, пришедшее почтить своего владыку, ринулось во все стороны, прочь от ямы, прочь от танцора, что своим танцем выторговал у ночи и смерти несколько мгновений лунного чистого света – и из ущелья поднялся туман. Змеи шипели и ползли друг по другу, утекая в сумрак, туда, куда уходили безмолвные линии столбов. - Локи!.. – Тор вскочил, не обращая внимания на стремительно удиравших змей: смысла прятаться уже не было – и понял, что больше не видит каменного островка с упавшим дикарем. Всюду, куда только хватало глаз, мир заволакивал туман – серо-дымчатая сеть, наброшенная вышедшей на охоту ночью, пришедшей напомнить, что мир все еще принадлежит ей. - Что же тут происходит… - одними губами пробормотал десантник. Белесая пелена колыхалась перед глазами, первые волны тумана уже подкатывались к ногам мужчины, сплетая тончайшие паучьи сети вокруг его колен. Шум воды доносился приглушенно, точно сквозь глухую стену, и Тору пришлось опереться о камень за своей спиной, чтобы не утонуть в этом ощущении призрачности и зыбкости, которую в одно мгновение примерила насмехающаяся Асгардская ночь. Мужчина облизал губы. Где-то там, за пеленой бредовых мыслей и забытых надежд, теплился, трепетал в холодных водах светлый огонек чужой, неизведанной жизни, за которой он и пришел, и почему-то именно сейчас было важно не оставить кусок этого мира на растерзание холодной ночи и призрачным клыкам тумана. Пройдя путь один раз, Тор мог после безошибочно повторить его в темноте – долгие годы в десантниках воспитывалась привычка подмечать каждую детали и размеренно, вздох за вздохом, считать собственные шаги. Бездну скрыло клубящееся месиво, но для штурмана это не было проблемой. Один прыжок швырнул сильное тело сквозь вихрившиеся щупальца тумана, снизу дохнуло холодом, запахло могилой – и стальные подошвы гулко ударились о ровный камень. Запнувшись обо что-то, Тор чуть было не перелетел через край площадки головой вниз в пропасть, но вовремя упал на колени, гася тащившую вперед силу инерции. Ладони опустились на что-то мягкое и, кажется, живое. «Локи!» - возбужденно-радостно мелькнуло в мозгу. Но это был не Локи. Медленно из темноты поднялось узкое, затянутое в костяную броню тело гигантского змея, пылавшие яростью желтые глаза, не отрываясь, следили за обидчиком, жесткая чешуя зашелестела по камню, сворачиваясь в тугие кольца, и Тор едва успел отпрянуть прежде, чем смертельная костедробилка перемолола его в труху. Змей открыл пасть и вновь издал противный грохочущий звук, обращая на землянина узкие кинжалы клыков, поднялся чуть выше, выбирая позицию для атаки и угрожающе раздувая золотистые костяные наросты на голове. - Вот только тебя здесь не хватало… - пробормотал Тор, опуская руку на кобуру бластера. Жесткий удар длинным хвостом, затаившимся в тумане, прошелся по коленям – упасть штурману не дали - желто-зеленые, покрытые пеплом оседавшего тумана кольца захлестнули его, как захлестывает штормовое море неудачливого пловца, опрокидывая на спину – по затылку резануло ледяное дыхание пропасти, с садистской услужливостью раскрывшей свою голодную пасть. Плоская треугольная голова на гибкой шее рванулась вперед, намериваясь одним ударом прикончить обидчика. Тор рыкнул, как попавший в силки зверь, и увернулся от первого броска. К следующему он был готов. Сильные руки перехватили стремительно мчавшиеся к его лицу клыки – те самые, что еще недавно лили прозрачный ядовитый мед на безмятежное лицо Локи – сдерживая ярость хищника. Стальные перчатки, разъедаемые ядом, задымились с легкими химическим шипением, тот же яд золотистыми ручейками потек по напряженным предплечьям десантника, капая на грудь – опустив глаза, Тор заметил, как пузырится и слезает краска на доспехе. Змей ярился и бил хвостом, силясь вырвать голову из неожиданного захвата – сильные руки мешали сомкнуть челюсть, доспехи трещали по швам под напором свивавшегося в клубок змеиного тела, но все еще сдерживали колоссальный натиск. А Тор лежал и, отворачивая лицо от брызгавшего яда, выгадывал момент, чтобы, рванувшись, одним сокрушительным рывком свернуть шею ползучей твари. Неожиданно что-то теплое и очень мохнатое бесстрашно сигануло на грудь штурмана из темноты, между землянином и змеей, распушилось, вспыхнув ярким фиолетовым огоньком в приглушенной палитре ночных красок, и яростно заверещало на одной высокой ноте. Мгновение – и змеиные клыки рванулись из разжавшихся тисков ослабленного схваткой Тора, стальной капкан на теле разжался – и гигантская змея бросилась прочь, торопливо, как убегает прилив, гонимый притяжением неба. Пока Тор, оглушенный, пытался откашляться, возвращая в сдавленную тисками грудь холодный спасительный воздух, пушистый клубок сиганул ему на плечо, брезгливо отдергивая лапки от желтых мазков яда – и заверещал прямо в ухо десантнику, громко и крайне сварливо. - Г-говард?.. – сипло осведомился Тор, с трудом веря в свое счастливое спасение. Гладкие кольца змеиного тела взрыхляли бледный мякиш тумана в паре шагов от сапог штурмана, но змей больше не обращал на него внимания. Фиолетовая белка покосилась на Тора круглым блестящим глазом и что-то злобно рявкнула на своем беличьем, не то жалуясь, не то ругаясь. - Говард, ты что здесь, местный пахан?! – возмутился Тор, у которого все еще не укладывалось в голове все увиденное. Белка сверкнула на десантника агатово-черными глазками и до объяснений не снизошла. - Ох ты ж черт, Локи забыли… - пробормотал Тор, с трудом поднимаясь на ноги, и шагнул прямо сквозь пенившиеся волны тумана – туда, где темной лентой скользнула змея, скатываясь с едва различимой тонкой фигуры, неподвижно лежавшей на мшистых плитах. Говард покачивался на плече штурмана, точно дивный плюмаж и презрительно молчал. Поначалу Тору, приподнявшему легкое тело на руки, показалось, что дикарь мертв – так неожиданно бледен был он для своей синей кожи, казался почти серым, гипсовым, припорошенным все тем же туманным пеплом, что покрывал сейчас весь мир. На темной коже Локи осели липкие желтые разводы змеиного яда, что Тор осторожно стер пучками вырванного мха, внимательно прислушиваясь к отголоскам жизни на неподвижном лице. Глубоко-глубоко, в юном теле дикаря, все еще билось слабое волнение жизни, и это волнение сейчас, проводя по синей коже облаченными в металл руками, улавливал Тор, старательно удерживая на весу растяпанную черную голову со слипшейся проволокой волос и стирая вязкий яд с длинных стрел ресниц и посеревших пергаментных губ. - Ну же, давай, Локи, ты у нас крепкий, синий, хвостатый, дыши, живи… - шептал штурман, хмуро ругая себя за то, что не захватил с корабля портативную аптечку. Да и какая тут аптечка поможет против неизвестного яда неизвестной в науке змеи? И Тор осторожно гладил скулы Локи, не веря, что из жизни может покинуть это изумительное существо, с легкой улыбкой игравшее отражениями реальности, точно с ограненным куском хрусталя, преломлявшем острыми гранями лучи то одного, то другого цвета. Наконец, дрогнули веки, теплый ветер выходившего дыхания шевельнул осенние чешуйки на губах – и Локи открыл глаза – необычайно яркие, а Тор с удивлением заметил, как примешиваются тонкие прожилки малахита к загустевшей крови радужки. - Тор… - выдох, шелестом травы пронесшийся в тумане, - Тор, - повторил Локи, точно заклинание, и впервые на памяти штурмана улыбнулся – не прохладно и не снисходительно, не той улыбкой, с которой хвостатый обычно поучал землян – но другой, скользящей, летней улыбкой, что улыбаются потерянному в детстве другу, коснувшейся щеки листве и яркому солнцу поздней осенью. – Нужно уходить… - шепнул Локи, и тонкие пальцы с неожиданной силой вцепились в наплечник Тора, оставляя на нем синие крапинки вырванных чешуек. Тор рывком вскинул голову, с тревогой всматриваясь в темные лабиринты камней. Из темноты туманов, из льдистой зеркальной ваты, на него дохнуло склепом и бесконечным, тягостным кружением времени. Точно тысячи морозных игл вонзились в тело, запутались в белесых проводах нервов – и потянули десантника за собой, в туман, туда, где во мраке и холоде блаженствовала вечность, ярились и таяли лица давно забытых, оставленных в прошлой жизни людей, чудились фигуры танцующих ночных страхов, стояли те, кто ушел давно, неся на своих плечах сизые шлейфы осуждения, обид и презрения. Те, кого когда-то размолотили колеса военной машины, медленно раскрошив каждую хрупкую фарфоровую косточку, тщательно растоптав их плазменными жерновами пушек и рассыпав по тропе, что пролегала меж звезд за спиной штурмана – и те, кто прятался от войны, окруженные живой, горячей броней человеческого мяса. Они все были здесь – незримые, неосязаемые, фантомы из скрученных спиралей тумана, и самых темных, присыпанных пылью времени, чердаков разума. - Не смотри… на туман… - почти невесомое прикосновение к запястью - тихий шепот шелковой лентой скользнул по шее, теплом дыхания стекая под доспех и изгоняя колючий холод, что уже вливал туман в застывшую в венах кровь. Тор опустил глаза, точно окунаясь в смешение крови и зелени во взгляде дикаря – и неуверенно улыбнулся. - Что нам делать, Локи? Волна улыбки на выбеленных ядом губах – зрелище страшное, но неожиданно притягательное. - Вниз, Тор. Нам нужно вниз. - Куда? – перепросил десантник, решив, что он ослышался. Вместо ответа синехвостый кивнул на рокотавшую водопадами бездну; по его скуле скатилась бледно-желтая капля яда, на ходу выцвечивая синюю кожу. - Вниз, к самому центру, - Локи кивнул в сторону пропасти, как раз туда, где сейчас торопливо уползала гигантская змея, обвиваясь тяжелым телом вокруг опасно раскачивавшихся лиан. - Может, лучше за змеями пойти? – с робкой надеждой в голосе предложил Тор. Белка на его плече явно издевательски что-то чирикнула. – Говард, тебя только не спросили! - Нет, - Локи неожиданно потерся щекой о плечо десантника, ласково, как трется добродушный кот. – Они ушли своими гранями, а мы пойдем своими…. – голос был тихий и шепчущий. - Ну давай же, Тор! – ясные глаза строго свернули на штурмана.- Ты летал уже, когда пошел за мной, верно? Еще один шаг, чего тебе стоит!.. - Да действительно… - пробормотал себе под нос Тор, нервно косясь в туман, неуспокоенной душой метавшийся в пропасти. – Чего терять… один шаг… и все… - белка на плече сварливо пискнула. - Решай быстрее, Тор, - неожиданно серьезно попросил Локи, выдыхая белые лепестки тумана и бросая встревоженный взгляд на набухавшие за краем платформы влажные облака. – Время тонет, и скоро дыхание этого мира раздавит тебя! - Локи, подожди! – Тор тряхнул головой, чуть не взвыв от очередной дикарской головоломки. – Я не могу прыгнуть в бездну, я разобьюсь к чертям! Если тебе не жалко меня, то подумай хотя бы о Говарде! Вдруг у него еще семья, дети, работа?.. - Но ты же летал уже… - Локи улыбнулся, сверкая белыми сабельками клыков. – Почему ты боишься? Это уже не Ничто для тебя, а Нечто. Нечто непонятое, но реальное. Это не неизвестность, Тор, после того, как ты попробовал Ничто на вкус. Штурман медлил. Все это хоть и звучало безумно, но какое-то рациональное зерно светилось смутным огоньком надежды. Шаги тумана на спиной, приглушенные вздохи ветра на ухо, точно пытавшегося нашептать штурману что-то сокрытое, таинственное, размытое; обрывки теней, улавливаемых краем зрения и узнаваемых где-то в глубине памяти – и, в противовес этому, легкое горячее тело на руках, острые клыки в уголках серых губ, рычание водопадов под ногами и леденяще-яркое, свежее ощущение падения с неожиданным счастливым приземлением. И, широко улыбнувшись, Тор чуть было шутливо не взъерошил волосы пятерней, вовремя вспомнив, что его руки все еще покрыты ядом – и пружинисто вскочил, поднимая на руках неподвижного дикаря: – Да черт бы с ним! Учти, синий, если что – оправдываться перед кэпом сам будешь! Говард, ты был мне, как брат! – и в два широких шага – торопливо, как самоубийца, бросающийся с карниза в лихорадочном страхе передумать – шагнул в пропасть. «Идиот» - последняя яркая вспышка мысли, солнечным зайчиком резанувшая по сознанию – и штурмана окутала белая пелена. Свист воздуха в ушах, надорванное чувство в животе – ощущение падения, тугая волна вздрогнувшего в руках тела – все это разом захлестнуло Тора. Непроглядный туман, захлебнувшийся паникой инстинкт самосохранения, который долгие годы удавалось перебарывать. Надвигающаяся тьма, ледяная волна холода, пронзившая все тело и превратившая его в неподвижную ледяную статую – и нарастающий, воющий, пустой звон в голове. Все закончилось внезапно. Яркая вспышка, удар, хрип, рвущийся с губ – кажется, что чужой, и только после приходит осознание, что хрипишь ты сам, не в силах заставить конвульсивно сжавшуюся диафрагму качать воздух в светлое облако легких. Сумрак, заливающий зрение, вой в ушах – точно только что на максимальных перерезках вывел из штопора истребитель - и неожиданно знакомый, дерущий горло запах выжженной почвы, машинного масла и металла. Ощущая под щекой колючие осколки песка, сплавленные страшным жаром дюз звездолета, вдыхая прогорклый запах сожженной земли и чувствуя, как сознание покидает тело, Тор услышал, как неподалеку очень тихо и расслабленно засмеялся Локи.