Из бездны к тебе взываю

      - Береги себя…       - Мне холодно, Кейл…       Благодаря собственной изобретательности и помощи Кейла, он смог сохранить свое кольцо, и теплую куртку у него, что удивительно, не отобрали, но он все равно никак не мог согреться. Пока ноги и руки его еще слушались, он пытался ходить по своей камере, делал какие-то упражнения, чтобы разогнать кровь, но силы быстро покинули его. Скорчившись на полу под дверью, он окоченевшими пальцами скребся в нее – «Пожалуйста…» - безрезультатно. Наверно, караульный задремал, а его сменщик придет на рассвете. И хотя до рассвета осталась пара часов, Миран его уже не застанет - замерзнет насмерть.       - Нет… не здесь…       - Когда мы оба вырастем, мы обязательно поженимся, - раздается у самого его уха, и тонкие девичьи руки, пахнущие сиренью, обнимают его за шею. – Обещаешь?       «ТЫ!?»       Но прежде чем Миран успевает ответить, уже давно ставший знакомым голос произносит:       - Доброе утро, молодой господин.       Миран открыл глаза и с явным облегчением вздохнул. Просто сон. Память прошлого, которая накатывает на него время от времени. До сих пор.       - Милорд? Уже почти девять, - напомнил услужливо ожидавший его в поклоне лакей. - Ваша ванна готова.       С непроницаемым лицом и отрешенным взглядом Миран выбрался из постели и прошел в ванную комнату, по пути избавляясь от ночной сорочки. Небрежным движением изящной руки он отправил ее в руки лакея, а, чтобы не намочить отросшие ниже лопаток иссиня-черные волосы, заколок их на затылке гребнем.       Теплая благоухающая вода, привычный утренний ритуал, когда он, словно наследный принц, отдавал свое тело в руки лакея, позволяя тому мыть и тереть себя в любых местах, вытирать огромным полотенцем, одевать и причесывать, - то, что нужно, чтобы прогнать непрошеные воспоминания.       Миран с двух лет умел и мыться, и одеваться самостоятельно, но теперь положение обязывало. По губам его зеркального двойника заскользила улыбка, легкая и торжествующая.       Восемь лет назад мог ли он предположить, что у него будет своя отдельная комната с ванной, собственный лакей, готовый выполнить любую его прихоть, что он станет носить шелк и бархат и есть вдоволь с золота и серебра?       Он не смел даже мечтать об этом. Даже не смотря на то могущество, которое он обрел вместе с кольцом Темного императора. Он знал, что он еще в самом начале выбранного им пути: пока он только чья-то пешка, но когда-нибудь... когда-нибудь он сам будет передвигать фигуры на доске. Чего бы ему это ни стоило!       Но, замерзая в карцере распределителя в ожидании ответа из архива, он не строил планов по покорению мира - он с грустью вспоминал Кейла с его яблоками. Думал, как он там… идет в наступление, чем закончился бой? Он очень скучал по Кейлу – впервые в жизни он скучал по кому-то. Он умел это делать? Или научился благодаря Кейлу? Одно он знал теперь точно - чувство, что он испытывал при общении с Кейлом, название которому не мог подобрать, даже прочитав столько книг, было счастьем. Он никак не мог соотнести это слово, употребляемое в тексте, его описание со своим собственным состоянием. Даже вернув кольцо, оценив всю его мощь, он все равно не мог сказать, что он счастлив. Как не мог сказать, что был несчастен. Он не знал этого, пока не встретил Кейла. Может быть, он скучал по этому ощущению, а вовсе не по Кейлу?       У него не было ответа. Ни на один из тех вопросов, что настойчиво лезли ему в голову. Он, наверно, сошел бы с ума (или замерз бы насмерть), если бы спустя почти сутки после прибытия в распределитель его не доставили к начальнику данного учреждения, который сообщил, что бумаги на него пришли, что все в порядке, но вместо направления в другой приют вручил ему договор. Это значило, что его купили.       Многие дворяне и состоятельные люди покупали себе сирот из приюта. Приходя инкогнито, наблюдая за детьми, они выбирали понравившегося - кого-то по успехам в учебе, кого-то за красоту, - и принимали его в свою семью, давали ему свое имя, еду и кров, обучали военному искусству, чтобы, когда придет время, отправить его на войну вместо своего собственного отпрыска. Это было стандартной практикой. Именно об этом предупреждал его Кейл.       Договор, предложенный Мирану для ознакомления, был примерно следующего содержания: «Его величество король Роланда, именуемый в дальнейшем «Поставщик», в лице начальника Детского распределителя империи Роланд (какое-то имя), действующего на основании приказа его королевского величества короля Роланда, с одной стороны, и его сиятельство маркиз Карл Фроаде, именуемый в дальнейшем «Покупатель», заключили настоящий договор о нижеследующем: Поставщик обязуется поставить товар…» Дальше шли данные самого Мирана, какие только нашлись в архиве: «Имя – воспитанник № 58 приюта № К-114, Миран; Дата рождения – не установлено (предполагаемый возраст – пять лет); Место рождения – не установлено; Родители – не установлено; Социальный статус – не установлено; Особые приметы (прочерк)». А Покупатель принять и оплатить товар…» и т.д.       Какая ирония! Сироту, который ничего не решал, ведь его просто ставили в известность перед уже свершившимся фактом, который даже человеком не был – «товаром», - закон обязывал подписывать эту бумагу наравне с сильными мира сего.       - Это большая честь для меня, ваше сиятельство, - с поклоном сказал Миран после знакомства со своим отцом. – Обещаю оправдать ваши ожидания.       - Я в этом не сомневаюсь, - ответил Карл Фроаде и, коснувшись его подбородка, заставил взглянуть на себя. – Я хочу, чтобы ты называл меня отцом.       - Да… отец.       Так он - воспитанник № 58 из приюта № К-114 по имени Миран - стал сыном его сиятельства маркиза Карла Фроаде. Миран Фроаде. Ему нравилось, как звучало его новое имя. Оно выглядело законченным.       И сам себе он тоже нравился.       Мадам, занимавшаяся его гардеробом и учившая его все это носить с достоинством, подобающим сыну маркиза, в первый же день подвела его к зеркалу, чтобы он увидел себя со стороны. Это было интересно. Как знакомство с самим собой настоящим. Откровенно говоря, Миран не ожидал увидеть в волшебном стекле ничего особенного: себе он представлялся таким же безликим, как и все воспитанники его приюта, но по ту сторону встретил немного растрепанного… маленького принца. И не роскошный наряд делал его таковым. Отнюдь. Захотелось провести рукой по стеклу, чтобы прогнать это наваждение, но ведь изящная рука с заветным кольцом могла принадлежать только ему? Второго такого кольца просто не было.       Тогда он поверил.       Его было сложно удивить чем-либо, он никогда не знал смущения, но тогда кровь прямо-таки бросилась ему в лицо. С тонкими, правильными чертами, с аристократически бледной кожей, бесстрастное, как у куклы, оно ожило, изнутри наливаясь жизнью и соками, как… как яблоко! Он тихо улыбнулся, вспомнив Кейла, и алые губы «принца» - этот скованный льдом самообладания цветок - дрогнули, раскрываясь в ответ, и взгляд его темно-синих глаз потеплел – как если бы драгоценный камень опустили в воду, и свет, попавший на его острые грани, больше не резал глаза.       Значит, таким видели его другие, и Кейл тоже?       - Все готово, молодой господин, - сказал лакей, отступая в сторону.       Миран мысленно пожурил себя, что опять витает где-то, оглядел себя с головы до ног и остался доволен.       - Благодарю, Така, - не обязательная для дворянина вежливость, но в отличие от его «дорогих кузенов» его учили уважать чужой труд и старость, хотя бы за глаза.       Относительно недавно (в масштабах вечности, разумеется) семья Фроаде, помимо его самого и его приемного отца, насчитывала еще восемь человек: старшего брата Карла Фроаде - Руперта, его жену, двух их отпрысков мужского пола, откормленных, как свиньи, дядю обоих братьев Фроаде по материнской линии, его сына с дочерью Софи и еще старушку-родственницу, приходившуюся кому-то из детей крестной матерью. И жили они все вместе, одной большой семьей, в этом огромном поместье.       Когда Миран впервые вошел в гостиную и был представлен своим новым родственникам, их реакция была неоднозначная. Но особой радости он не увидел на этих чопорных лицах. Они смотрели на него как на грязь у своих ног. «Семья? Не смешите меня».       И только девчушка лет десяти восторженно воскликнула:       - Какой хорошенький! – она спорхнула с кресла навстречу Мирану и взяла его за руки, с любопытством заглядывая ему в лицо. Она и сама была недурна собой; у нее были еще по-детски огромные карие глаза и черные тугие косы, перевитые шелковыми белыми лентами.       – Ты мой новый брат? Пожалуйста, зови меня Софи. А я буду звать тебя Миран, можно?       Миран невольно отпрянул, налетев на стоящего позади него Карла Фроаде. Ее детская непосредственность… ее реакция, отличная от реакции всех остальных, заставила его растеряться.       - Конечно, можно, Софи, дорогая, - вместо него ответил Карл Фроаде, успокаивающе положив руки Мирану на плечи, но все остальные были категоричны.       - Софи, отойди от него.       - Но, папа. Дядя Карл же сказал…       - Софи, - к ним подошла пожилая дама, - будьте хорошей девочкой.       Софи обиженно надула свои пухлые губки и, легонько пожав Мирану руки, отошла в сторону следом за своей крестной.       - Вы не должны общаться с ним, как с равным, - говорила та между делом, достаточно тихо, но Миран прекрасно ее слышал: - У вас есть только два брата, Руан и Руф, а это…       - Сиротское отребье, - Миран стоял, не шелохнувшись, и спокойным взглядом отслеживал все реплики. - Ублюдок, которого дядя Карл взял из жалости.       - Г-н Руан, как вам не стыдно, - всплеснула руками пожилая дама.       - А что значит «ублюдок»? – шепотом спрашивала Софи свою крестную, отчего та залилась стыдливым румянцем, не зная, что и сказать:       - Я тебе потом объясню.       - Попридержите язык, молодой человек, - вмешался Карл Фроаде.       - Я всего лишь называю вещи своими именами, - ответил Руан. - Чего уставился, щенок?! Ко мне и моему брату будешь обращаться г-н Руан и г-н Руф…       - Руан, хватит! - приказал глава дома Фроаде, который все это время внимательно рассматривал приобретение своего брата. – Мда… Карл, когда ты сказал, что хочешь купить ребенка для военной службы, я думал, что это будет… кто-нибудь постарше. Средний возраст, насколько мне известно, десять-тринадцать лет, а этому сопляку еще самому нужна нянька.       - И зачем ты разодел его, словно куклу? – спросила г-жа маркиза.       - Брат, нет ничего страшного…       Но никто не слушал возражений Карла Фроаде.       - Даже если он достался тебе по дешевке, подумай только, сколько денег уйдет на его воспитание и обучение прежде, чем он достигнет нужного возраста?       - Это если он не умрет раньше, - это был дядя обоих Фроаде. – Статистика – вещь упрямая, маленькие дети часто умирают: от болезней, от несчастных случаев. Поэтому есть специальное ограничение…       - А я вообще считаю это бесполезной тратой денег, - добавил его сын, кузен обоих Фроаде. - В вашем возрасте, брат, уже имеют собственную семью, а не обзаводятся… Если вам было скучно…       - Лучше бы вы завели себе собачку, дядя.       - Как вариант, и обошлась бы дешевле.       - Перестаньте считать мои деньги, дорогой кузен, - вставил слово Карл Фроаде. Значит, он все-таки был не безнадежен. – Миран очень одаренный мальчик. Его проэкзаменовали, для своего возраста он очень перспективен. Я уверен, он далеко пойдет. И именно потому что он еще так мал, его всему можно обучить.       - Хорошо, - согласился Руперт Фроаде. – Я позже посмотрю его результаты. Но его обучением, особенно военным делом, займутся те, кого я сам назначу, и я лично буду смотреть, как он справляется.       - Стоит ли, дорогой?       - Стоит. Иначе из него вырастет не солдат, а кисейная барышня наподобие моего дорогого братца. Нет, он должен будет отработать каждый грош, в него вложенный.       - Пойдемте уже обедать, дорогой, - г-жа маркиза взяла мужа за руку и потащила в столовую. – Руан, Руф…       - Надеюсь, ты скоро сдохнешь, - проходя мимо, бросил Мирану один из так называемых братьев.       - Руф, - с укоризной заметил Карл Фроаде, - от тебя я такого не ожидал!       - Я сам от себя не ожидал, дядя.       - Не обижайся на них, Миран.       - На правду не обижаются, отец, даже если она очень горькая.       И каждый раз, входя в столовую или гостиную, где собирались его вынужденные родственники, Миран попадал под перекрестье недружелюбных взглядов, под поток громкого осуждающего шепота и откровенных оскорблений, ответить на которые он мог пока только улыбкой, полной достоинства. Если бы не Софи… все завтраки, обеды, ужины, приемы были бы настоящей пыткой для самолюбивого мальчика, а ведь он был не просто ничем не хуже их - он был лучше. Во всем.       - Ты хорошо выглядишь сегодня, - попытался завязать разговор Карл Фроаде, возвращая Мирана к действительности.       Они завтракали. Маркиз Карл Фроаде, сорокасемилетний мужчина плотного телосложения, с пушистыми темными локонами до плеч; его лицо, еще довольно приятное, украшали тонкие усики и небольшая бородка. И его приемный сын Миран Фроаде, который предпочел бы провести это утро в тишине, но куда там?       - Как всегда, - ответил Миран, украдкой перехватив взгляд напротив.       «Вы все еще голодны, «отец»?»       Изначально много лет назад он не смог вовремя его истолковать, но уже тогда, чисто подсознательно, он ему очень не понравился. Под этим взглядом - Карл Фроаде смотрел на него и едва ли не облизывался - он чувствовал себя грязным. Что ж? Воистину, «целомудренна та, которой никто не желает».       - Выспался?       - Да, вполне. Спасибо, что так беспокоитесь обо мне, отец.       - Я должен. Ведь отчасти я причина…       Миран предостерегающе поднял на него свои темно-синие глаза: «Замолчи».       Карл Фроаде осекся: приемный сын виртуозно научился затыкать его одним вымораживающим душу взглядом.       - Прошу прощения, отец, - он отложил салфетку и поднялся. – У меня сейчас урок. Увидимся за обедом.       - У тебя сегодня будет тренировка?       - Да, в пять.       - Я приду посмотреть.       - Я буду этому только рад, отец.       Ложь, прикрытая приветливой улыбкой, слетела с его губ легко.       Это была плохая идея. Дело в том, что присутствие на тренировке Карла Фроаде, некогда желавшего отменить их вовсе, но Миран отстоял свое право делать то, что считает нужным, всегда заканчивалась истерикой последнего.       Миран, хорошо знавший свои слабые стороны, сам просил наставника не щадить его, но, неизменно приходивший посмотреть на своего сына, старый маркиз часто не выдерживал подобного зрелища.       - Остановитесь, идиоты! – кричал он со своего места всякий раз, когда ему казалось, что Мирану угрожает опасность. Наставник и оба его помощника останавливались, а Миран вынужден был объясняться с отцом:       - Отец, прошу, позвольте мне продолжить тренировку.       - Но, Миран… Это опасно. Эти живодеры могут покалечить тебя.       - Я хочу продолжать, отец, - настаивал на своем Миран. - Я должен стать сильнее. Я должен стать достойным вас и нашего славного имени. Прошу вас.       Старый маркиз, растроганный едва ли не до слез, нехотя соглашался:       - Хорошо. Можете продолжать. Миран, будь осторожен.       - Благодарю вас, отец, - с почтительным поклоном. – Не беспокойтесь, я знаю, что делаю.       Конечно же, он не собирался подставляться специально, но… почему бы лишний раз не потрепать нервы старому маркизу? Может быть, на нервной почве его хватит удар. Это было бы совсем не плохо.       Его беспокойство было вполне обоснованным, Миран не мог этого отрицать. В свое время ему здорово доставалось. Например, на первой же тренировке под руководством старшего Фроаде ему сломали руку.       Миран был хрупким ребенком, магические заклинания рисовал мастерски, но в бою на деревянных мечах ему было не выстоять.       Старший Фроаде это прекрасно понимал и, взявши, как и обещал, на себя заботу об обучении своего «племянника», первым делом подверг строгому отбору его учебную программу.       - Чему ты там собрался его учить? – поинтересовался он у брата. - Фехтование, верховая езда… Согласен. А это что? Этикет?! Танцы?! Музыка?! Каллиграфия?! Рисование?!       Чувствовалось, что после каждой озвученной им дисциплины, он теряет терпение.       - А «уроки любви» ты тоже здесь прописал? Или сам справишься?       - Брат, - примиряюще, но уверено озвучил свою точку зрения Карл Фроаде, стараясь не обращать внимания на колкости в свой адрес, - я считаю своим долгом воспитать из него всесторонне развитого человека, а не тупого солдафона.       Старший Фроаде тяжело вздохнул:       - Это все лишнее, - недолго думая, он разорвал программу пополам. - В приоритете физическая подготовка: бег, отжимания, подтягивания, борьба, плаванье и что там еще положено. Тренировки с использованием оружия и магии. Каждый день. Если после всего этого, у него еще останутся силы – бога ради! По мне, того, что он умеет читать и писать, более чем достаточно.       Естественно, Мирана гоняли так, что сил не оставалось. Он не жаловался, зная, что все это пойдет ему на пользу: он должен был стать сильнее. И потому на вопрос Софи, переживавшей, что он так сильно устает (и не только), не обижает ли его дядя Руперт, он честно ответил:       - В это трудно поверить, но дядя Руперт очень помогает мне, сам того не ведая. И когда-нибудь я обязательно его за это отблагодарю.       И он сделал это – от всего сердца! И ждать пришлось не так уж и долго.       Но тогда из-за того, что случилось, братья Фроаде едва не разругались окончательно. Карл Фроаде, видевший своими глазами, как «истязают его любимого мальчика», громко возмущался, но его брат был не умолим:       - Он ни на что не годен!       - Ему только шесть!       - Это не оправдание. Я дал ему отсрочку в полгода, чтобы его обучили основам. Он все знает, я проверял. Просто он слаб. Продолжайте! – приказал он наставнику, тот поклонился. – Переломайте его всего, если потребуется. Слабонервных прошу удалиться.       - Брат!       - Прошу вас, отец, - сказал Миран, отстраняя от себя Карла Фроаде, который любовно баюкал его руку. – Вам не нужно этого видеть.       Его жалость только раздражала.       - Я должен, отец.       - Брат, у твоего приемыша достоинства больше, чем у тебя.       Надо же, сам глава дома Фроаде похвалил его. «Много чести», – хмыкнул про себя Миран, пытаясь собраться с мыслями. Если он не будет максимально собран, он не отделается одной рукой.       Он двигался как кошка, но в отличие от своего наставника был ограничен в возможностях – или меч, или магия. Действуя одной правой, он периодически забывал, что вторая рука у него сломана, и пытался чертить заклинание, но из-за боли не успевал. И пропускал очередной выпад противника, который обрушивал его на колени под причитания Карла Фроаде (не ушел ведь!), но всякий раз находил в себе силы подняться, избежав последующего удара и контратаковав.       - Увертливый сукин сын, - процедил сквозь зубы старший Фроаде. – Хватит на сегодня. Завтра утром продолжим. Брат, прекрати кудахтать!       Это одолжение с его стороны только разозлило Мирана. Ему было не победить, он понимал это, но сдаваться не собирался – или бы он ушел с тренировки на своих ногах, или бы его унесли. Любой результат, даже самый плачевный, его устроил бы гораздо больше, чем это.       Конечно, если бы он использовал теневых зверей, его противник, кем бы он ни был, был бы с легкостью повержен, но полагаться только на силу кольца он не хотел. Он еще не овладел ею полностью и специально снимал его перед тренировкой, чтобы случайно не активировать, ведь он уже знал, что довольно было и силы мысли. А, согласно его легенде, это было обыкновенное кольцо, доставшееся ему родителей. Удобно, когда никто не может опровергнуть твою ложь, даже самую откровенную. Таким оно и должно было оставаться в представлении окружающих – до поры до времени.       «Если условия неблагоприятные, вы должны затаиться и ждать!»       За обедом они говорили о самом насущном, с точки зрения Карла Фроаде.       - Ты скоро уедешь, - не вопрос – констатация факта.       - Учитель считает, что мне следует продолжить обучение в специальном учреждении.       - Офицерская академия Роланда – прекрасный старт для того, кто хочет сделать военную карьеру. Уверен, ты много добьешься. Ты самый лучший.       - Мне лестно слышать ваши слова, отец. Но в этом всецело ваша заслуга. Вы вложили в меня столько своей заботы и любви, что я не могу позволить себе не оправдать ваши ожидания.       - Слова истинного сына.       - Благодарю вас, отец.       - Но тебе совсем не обязательно будет жить там постоянно. Ты сможешь возвращаться на выходные, на каникулы. Я буду скучать без тебя.       - Я тоже, отец.       - Ты… когда ты... Ты же никому не позволишь… встать между нами?       Вот чего он боялся! Того, что, покинув, наконец, отчий дом, Миран пуститься во все тяжкие.       - Я еду учиться, отец, - напомнил Миран, снисходительно улыбнувшись, - а не развлекаться.       - Я знаю, но мне все равно страшно отпускать тебя. Вдруг кто-нибудь настроит тебя против меня, твоего отца?       «Вы сами сделали все, чтобы настроить меня против вас».       - Этого не случится, можете мне поверить. Никто никогда не вобьет клин между нами, ведь связь между нами так крепка.       - Миран…       - Не беспокойтесь ни о чем. Вам вредно волноваться, помните об этом, отец, - и, скрепя сердце, добавил: - Конечно, я приеду. Ведь это мой дом.       Другого (дома) у него просто никогда не было.       И ради этого, в частности, он обезглавил эту гидру, именуемую семья Фроаде.       За полгода он изучил своих «родственников» вдоль и поперек и понял, что пришло время действовать. Он никогда не считал их своей семьей и не обязан был их любить, как и они не были обязаны любить его, но все это уже не имело значения: их дни были сочтены. Он так решил – его отец, Карл Фроаде, должен был остаться единственным наследником титула и всего состояния семьи.       И первой он убрал… Софи.       Тому был целый ряд причин.       Во-первых: ее смерть запускала цепной реакцией смерти всех остальных в ее роду: ее преждевременного ухода не пережили бы ни крестная, ни дед, а отец… ему всегда можно было помочь.       Во-вторых: он не хотел, чтобы она видела, как ее близкие умирают, не хотел ее расстраивать. Он хорошо помнил, как она плакала над мертвой бабочкой, которую они по весне нашли на чердаке, и слышать не хотела, что жизненный цикл этой крохи - месяц, что смерть – это естественный процесс.       В-третьих: он должен был проверить себя – сможет ли он убить? Убить того, кто ему не безразличен? Как если бы она представляла для него угрозу, и от нее нужно было избавиться. Она и была угрозой – отсроченной, но неотвратимой. Он не мог оставить ее в живых. Она бы не догадалась о его причастности – ей бы и в голову не пришло, что ее любимый младший братик на такое способен! Не поверила бы, даже если бы он сам сказал ей об этом. Но чем дольше они бы общались, тем сложнее ему самому было бы убить ее. Он это понимал.       Отравить ее не составило большого труда. Она приняла яд из его рук, даже не зная об этом.       На осеннем балу, устроенным в честь дня рождения главы семейства, они, не смотря на неодобрительные взгляды, много танцевали – Софии сама научила его – и угощались мороженым с фруктами и ягодами. Он незаметно добавил в ее вазочку ягоды белладонны, так похожие на дикую вишню, и, затаив дыхание, наблюдал, как она ест, как с каждой ложкой лакомства она все ближе подходит к краю бездны, как безвозвратно меняется его собственная жизнь.       Ничто не шелохнулось в его душе при этом. Не возникло желания одернуть ее руку.       Софи, которая всегда защищала его перед всеми, которая наравне с Карлом Фроаде искренне переживала за него, которая звала его младшим братиком и всегда так забавно обижалась, когда он, сбиваясь, обращался к ней «г-жа Софи», а не просто по имени, как она просила.       Он считал ее капризной и недалекой – сущее дитя по сравнению с ним, на уме только куклы и игры, танцы и бальные платья и еще куча всякой чепухи, о которой думают благородные барышни. Она иногда порядком раздражала его, когда, не слушая его возражений, не думая о том, занят он или нет, она брала его за руку и тащила за собой – к себе в комнату, в парк, в подземелье, на чердак, на кухню и куда еще пожелает ее душенька. Но и она удивила его, даже дважды.       Первый раз, когда угостила яблоком, чтобы поднять ему настроение.       - Я заметила, - призналась она, потупившись, - когда ты смотришь на яблоки, когда ешь их, твои глаза… они становятся другими. Не такими страшными.       - Не такими страшными?       - Да. Должно быть, яблоки напоминают тебе о чем-то очень хорошем. Можешь не говорить, если не хочешь.       Уточнять, что не так с его глазами, он не стал, но взял себе на заметку, что с этой милой и сердцу, и взгляду сестрицей нужно держать ухо востро. Она, может, была и не так умна, но в наблюдательности ей не откажешь.       В другой раз, когда заявила, что любит его и они поженятся, когда вырастут. Так и сказала, а еще обняла его за шею, обдав ароматом сирени, исходящим от ее волос и белого платья, и поцеловала в губы.       - Обещаешь, Миран?       Она была только пешкой, которая стояла на его пути.       Он подумал, правда, а если бы на ее месте был Кейл? Он принес бы в жертву его? Он пытался быть честен с самим собой – конечно! Не только Кейла – любого! Но был ли он также спокоен?       Но, как оказалось, все складывалось для Мирана еще лучше.       В какой-то момент Софи отвела его в сторону и доверительно шепнула:       - Дядя Руперт побежал в конюшню посмотреть на подаренного ему жеребца. Его только что доставили. Давай тоже сходим?       Они украдкой ускользнули от всех и пробрались на конюшню.       - Красивый! – Софи была в своем репертуаре, а Миран, глядя на жеребца черной масти, мысленно отдал приказ своим теням: «Напугайте!»       Камень в его кольце вспыхнул ярко, как звезда, и погас, а жеребец вдруг вздыбился, и ни конюх, ни старший Фроаде не могли его удержать.       Софи ничего не заметила и не поняла, что произошло, а, когда удар копыта отправил старшего Фроаде на пол, захохотала:       - Так тебе и надо! Не будешь обижать моего братика!       Мирану с трудом удалось увести ее прочь: ему совсем не нужно было, чтобы их видели на месте происшествия.       Бал немедленно прекратили, детей отправили спать.       - Теперь мы точно поженимся, - все болтала о своем Софи. – Дядя Руперт был бы против… Я так счастлива, а ты?       Она была так неестественно весела, что окружающие подумали, что у нее истерика, и только Миран знал, что это побочный эффект белладонны, что она умирает. Но ему было все равно. Ему не о чем было сожалеть и винить себя не в чем: она должна была умереть.       - Спокойной ночи, Софи! – сказал он, не ответив на ее вопрос ни «да», ни «нет».       А утром следующего дня его разбудили крики и стенания, еще более истошные, чем накануне, когда всем стало очевидно, что его сиятельство Руперт Фроаде скончался от травм, несовместимых с жизнью. Сколько шуму наделала смерть всего одной маленькой девочки, которую все любили! Умри он – у его постели горевал бы один Карл Фроаде. И еще большой вопрос, кого бы он оплакивал громче – своего сына или себя, лишившегося красивой игрушки? И Софи. Но ее больше не было.       Ее смерть признали несчастным случаем – съела что-то не то. Ее деда сразу же хватил удар, а крестная так горевала - все винила себя, что не доглядела, - что, в конце концов, наложила на себя руки. Как Миран и планировал.       С остальными родственниками он не стал церемониться.       Руана, только-только вступившего в права владения титулом и наследством, убил на охоте вепрь. Лодка, на которой катался Руф со своей невестой, неожиданно перевернулась - несчастную спасли, а вот тело Руфа нашли только через неделю, хорошо обглоданное рыбами. Их мать, г-жа маркиза, слегла от горя, а потом случайно перепутала дозу снотворного.       Отец Софи, уверявший, что собака обойдется дешевле ребенка, держался дольше всех, но и он однажды весьма удачно подавился за столом. Выражение лица Карла Фроаде, присутствовавшего при этом, было не передать. Миран едва удержался от смеха.       Но и это было еще не все.       Благодаря болтливости слуг и скверному нраву хозяев, не терпевших конкуренции в любом виде, он узнал, кто еще является «членами семьи». Руперт Фроаде был ходок еще тот: не было ни одной дворовой девки, которую бы он пропустил. Самому младшему его бастарду не было и двух лет, а старшему уже перевалило за тридцать. Но что приятно - с этими можно было особо не заморачиваться. Хозяйственные постройки загорелись из-за неаккуратного обращения с огнем одной из служанок и полыхали всю ночь. Из всей прислуги спаслись только те, что находились непосредственно в поместье при своих хозяевах. Тот же Така, например.       Череда похорон не прекращалась на протяжении трех с лишним лет. Быстрее было бы подозрительно. И, когда все было кончено, Миран позволил себе улыбнуться: «Они были слабы. И они умерли».       Все это время Карл Фроаде принимал соболезнования со скорбным видом. Он действительно был расстроен? Миран никогда бы не подумал. Люди, конечно, болтали всякое, но неподдельное горе нового главы семьи не оставляло сомнений, что он здесь не при чем. А Мирана вообще никто не рассматривал в качестве подозреваемого. Кто он такой? Ему еще и девяти не было. Да и по законам Роланда он не мог унаследовать ни титул, ни состояние своего приемного отца. Подозрение могла бы вызвать его полнейшая невозмутимость (даже на похоронах Софи он не пролил ни слезинки), но все делали скидку на то, что он приютский, а их с самого детства учат быть стойкими.       - Ты сегодня весь день о чем-то мечтаешь, - заметил Карл Фроаде.       Был уже поздний вечер. Как и все вечера до этого и после, они проводили его перед камином, сидя в креслах на расстоянии вытянутой руки друг от друга, глядя на огонь и потягивая горячий шоколад.       - Наверно, о том, как уедешь в Академию, как познакомишься с новыми людьми… Я уже немного ревную.       «Скорее уж предаюсь ненужным воспоминаниям», - подумал Миран и ответил:       - Не стоит, отец. На самом деле я думаю, как еще могу услужить вам, пока я здесь.       Глаза Карла Фроаде горели лихорадочным блеском, когда он повернулся к Мирану и, протянув руку, коснулся его щеки, обжигая его холодную кожу жаром своей ладони.       - Тебе не нужно беспокоиться о чем-то подобном, - хриплым голосом сказал он, очерчивая безупречный овал его лица и надавливая большим пальцем на его податливые губы.