Ярость тигра

       ЧонДэ был пессимистом по жизни.    У этого не имелось какой-либо конкретной психологической причины: детство у шерифа было счастливым, юность – вполне обеспеченной, да и надвигавшаяся зрелость ничем не огорчала.    Но этот человек всегда подозревал худшее и в девяти случаях из десяти оказывался, как ни печально, прав.    Полицейский возглавлял службу внутренних дел Сольчана,состоявшую из него одного. Он исправно получал оклад от государства, ответственно вел дела и изредка разнимал драки.    Восемь лет назад, когда юный блюститель порядка служил на ниве законности только третий год, случилось это жуткое убийство.    На юридическом будущих следователей, конечно, готовили к подобному, демонстрируя отвратительные в своём мрачном реализме картинки и подробно описывая реально существовавшие сцены преступлений.    Но ни широкоформатные плакаты, ни цветистые речи преподавателей никогда не смогут отразить всего трагизма настоящей сцены убийства, с её уникальным набором звуков, запахов и визуальных образов.    Разве могли слова, произнесённые хорошо поставленным преподавательским голосом, передать весь ужас и сюрреалистичность трупа, который лежал на земле, как насмешка над самой жизнью? Разве в силах было бездушная бумага отобразить эти пустые и безжизненные глаза на юном личике?    К чести ЧонДэ, он смог сдержаться: его не стошнило, как многих коллег при виде первого в их жизни тела. Полицейский смог даже вполне грамотно провести первичный осмотр места происшествия, несмотря на то, что внутри всё прямо-таки кричало: «Скорее отсюда!».    Шериф оказался в неожиданной для себя ситуации: он никак не ожидал, что будет расследовать тяжкое преступление. Служитель закона искал спокойствия и стабильности, и потому после окончания юридического факультета он не остался в столице, а вернулся домой и с удовольствием заступил на должность главы службы внутренних дел, пустовавшую уже около трех лет.    По показаниям перепуганных БэкХёна и ЧанЁля, вызвавших полицию, ЧонДэ задержал СеХуна. Парень был в бессознательном состоянии, будто его стукнули битой по голове. Пальцами, измазанными в крови, он то и дело чесал голову, а ещё периодически нервно спрашивал, что тут происходит.    А потом он провалился в спасительный сон.    Шериф обратился к властям ближайшего города, и те забрали обвиняемого к себе в изолятор. Полицейский, сотрудничая с прокурорской службой, представил им все доказательства, что успел собрать. И позже, стоя у трибуны в суде, служитель закона честно и объективно изложил всё, что видел, а также рассказал об уликах.    Конечно, ЧонДэ было жаль мальчика, такого юного и почти по-детски беззащитного. Сначала СеХун ещё пытался бороться, но в ходе судебного заседания что-то в нём надломилось, и паренек просто сдался.    Шериф присутствовал на последнем слушании – том самом, когда оглашали приговор. Он не мог ни уйти раньше, ни отказаться от посещения из-за того, что это был его долг. Полицейский избегал смотреть на обвиняемого, стараясь вызвать у себя в душе те же эмоции,что испытывало большинство жителей Сольчана, – гнев, негодование, ярость, направленные против убийцы, отнявшего жизнь юной девушки.    Но не мог.    ЧонДэ видел перед собой мальчика, загнанного в угол, припёртого к стене жуткими жизненными обстоятельствами.    Иными словами, это была жертва, а не убийца.    Но факты и улики говорили сами за себя, и СеХуну вынесли обвинительный приговор.    Как только молоточек председательствующего судьи коснулся деревянной подставки, и троекратное постукивание возвестило об окончании разбирательства, шериф немедленно вышел из зала.    Полицейский был реалистом и понимал, что в жизни случается всякое, и за проступки необходимо платить. Кто знает, может, этот парень налакался и нанюхался разной дряни, а после такого и на родных полезешь с ножом...    Но самое ужасное ждало ЧонДэ дальше.    Через год мать СеХуна покончила с собой, повесившись прямо в доме, на втором этаже. Отец, не выдержав горя, последовал за супругой через месяц, свалившись с сердечным приступом посреди дороги под ставшие уже привычными крики: «Породитель убийцы!».    Шериф пытался хоть как-то сдерживать жителей деревни, но что мог он со своим допотопным ружьем против мощной и пугающей силы толпы?.. Оставалось лишь надеяться, что со временем эта трагедия уйдет в небытие, забудется, как страшный сон.    Но у людей, живущих в миниатюрных городках, прекрасная память...    Восемь лет пролетели, как один день, и СеХун вернулся в опустевший дом.    ЧонДэ до последнего надеялся, что молодой человек решит уехать из Сольчана, но юному фермеру просто некуда было идти.    Этот несчастный парень, собрав почти все гроши, которые достались ему от родителей, купил нескольких кур, цыплят и петуха в соседнем городке. В качестве бонуса ему дали тощую козу, которая постоянно трясла головой, и казалось, что она вот-вот свалится замертво.    Деревня объявила молодому человеку бойкот, и ему приходилось возить свою продукцию на ярмарки в другие места, либо же продавать товар, что у него имелся, тем, кто приехал в Сольчан не так давно, например, китайцам со стройки, новому учителю из города, а теперь ещё и этому темнолицему антропологу.    СеХун сразу же вскопал несколько грядок и засадил их приобретенными заранее семенами быстрорастущих культур, таких, как салат, например.    Разумеется, прочие жители деревни никак не желали оставить несчастного юношу в покое, приняв тот факт, что его долг обществу уплачен. И самое страшное состояло в том, что они не ограничивались обидными надписями на заборе и воротах фермы и записками, приколотыми прямо на калитку. В ход пошли более серьёзные средства: люди несколько раз пытались поджечь дом и амбар, каждую неделю нападали на молодого человека,избивая его, а также порой отказывались обслуживать его.    БэкХён, в память старой дружбы, отпускал своему бывшему однокласснику продуктов, в которых тому отказывали в магазине, но бармен старался делать это тихо, чтобы никто не увидел.    Бедняга СеХун оказался в вакууме: с ним не общался ровным счетом никто. Китайцы-работяги либо плохо понимали по-корейски, либо, как Крис, не отличались разговорчивостью, либо, в случае Лу Ханя, нутром чувствовали, что лучше не иметь с этим отщепенцем ничего общего. ЧанЁль и БэкХён, ставшие уважаемыми членами общества, старательно избегали и своего однокашника, и даже любого упоминания об их совместных школьных годах. Учитель – ЧунМён – один из немногих, кто был довольно добр к мальчику, но и тот не мог уделять фермеру много времени.    Сехун не мог уехать, потому у него ничего и никого не было.    СеХун не мог остаться, потому что разъяренная толпа в конце концов попросту раздавит его.    Так что же было делать юноше?.. ***     ЧонИн с наслаждением отхлебнул чая и, зажмурившись, широко улыбнулся, сразу став похожим на довольного кота. – Воистину, ты бог, – вымолвил он, шутливо подмигнув товарищу. – Наконец-то кто-то это заметил, – ЧунМён, поддержав шаловливый тон друга, откусил от шоколадного печенья, предварительно обмакнув лакомство в напиток. – Какие у тебя планы на завтра? – Я думаю, лучше будет пойти к шерифу прямо с утра, – задумчиво изрек антрополог, ставя чашку на блюдце. – Так мы хотя бы постараемся побыстрее инициировать следствие по делу, если, конечно, Мистер Эмфизема не затормозит его, как обычно.    Учитель покачал головой. – Зря ты так, – мягко заметил он. – ЧонДэ не меньше нашего жалеет мальчика. – А почему тогда он потворствует этим избиениям? – возразил смуглый молодой человек. – Этот твой полицейский просто неосознанно подталкивает людей к тому, чтобы они ликвидировали паренька – и дело с концом.    ЧунМён с серьёзный видом сжал запястье собеседника и покачал головой. – ЧонДэ просто не понравился тебе, – серьёзно проговорил он. – Так бывает, но это ещё не означает, что он плохо исполняет свои обязанности. Не забывай, он ведь один, а ненавистников СеХуна – множество. – И что?! – ЧонИн раздраженно вырвал руку. – Пусть его убьют, лишь бы только лишний раз не напрячь его величество шерифа? – Вовсе нет, – голос учителя продолжал оставаться ровным и спокойным. – Просто суд пришел к выводу, что юноша – убийца, и всё население приняло это как факт, потому-то они так агрессивны. – Так пусть ЧонДэ заново откроет дело! – антрополог рубанул воздух ладонью. – Нужно же дать парню ещё один шанс обелить себя!    ЧунМён глубоко вздохнул. – ЧонИн, у шерифа нет никаких оснований снова запускать следственные мероприятия, – терпеливо вымолвил он. – Ни вновь открывшихся обстоятельств, ни новых участников производства, ни, тем более, требований от ближайших родственников жертвы. – Ясно, – городской гость махнул рукой. – Что ж, значит, придется СеХуну до конца жизни, которая, думаю, будет недолгой, существовать с клеймом преступника на челе.    Преподаватель взял со стола свою чашку и отпил небольшой глоток крепкого коричневого напитка. – Я имел в виду, – сказал он, довольно причмокнув губами, – что никто не санкционирует официального расследования.    И ЧунМён потянулся за ещё одни печеньем.    ЧонИн во все глаза смотрел на собеседника, размышляя про себя, правильно ли он всё понял. Наконец, торжествующе улыбнувшись, антрополог поднял свою чашку и отсалютовал однокашнику. – Я думаю, мне близка твоя идея, – произнес он, помешивая свой чай. – Только мне понадобится твоё содействие, так как наша с шерифом неприязнь взаимна. – Не проблема, – кивнул учитель, хрустя лакомством. – Завтра же, перед началом уроков, всё и уладим. ***     По статистике, самым тяжелым днем недели признан вторник. Доказано, что именно по вторникам самочувствие людей, как и их моральное состояние, находится на самой низшей отметке.    ЧонИн был учёным, значит, доверял статистике, но никогда не становился её рабом.    Вторник, пятнадцатое марта, был для него таким же днем, как и все остальные. Может, немного пасмурным и зловещим, но капризы природы, особенно в самом начале весны, являлись вполне в порядке вещей.    Сначала они с ЧунМёном навестили СеХуна, который наотрез отказался переезжать из своего дома к Исину, мотивируя это тем, что не может оставить животных без присмотра.    Антрополог и учитель, выслушав указания юноши, всё ещё бледного, но уже постепенно приходившего в себя, покормили кур и козу. ЧунМён заварив для молодого человека чай, оставил на табуретке, временно служившей фермеру прикроватным столиком, большую упаковку шоколадного печенья.    СеХун сначала отнекивался от столь щедрого и не привычного для него подарка, но преподаватель ничего не хотел слушать.    Было заметно, что визит людей, которые дружески расположены к юноше, подбодрил его; даже глаза, обычно такие безжизненные и тусклые, вдруг засияли, как звезды.    И это стало ещё одним обстоятельством из тех, что подталкивали ЧонИна во что бы то ни стало разобраться с убийством, произошедшим в Сольчане восемь лет назад.    И с этой решимостью антрополог и учитель пошли к главе местной службы внутренних дел.    ЧонДэ обитал в одноэтажном бетонном здании, выкрашенном в белый цвет. Вывеска «Полиция», намалеванная гигантскими желтыми буквами на синем фоне, виднелась издалека, поэтому ошибиться было невозможно.    Входная дверь была открыта, так что оба визитера беспрепятственно прошли в небольшую прихожую.    Бетонный пол, справа – вешалка для пальто, слева – дверь в небольшой узкий коридор.    В общем, стандартное полицейское гостеприимство.    Коридор, имевший такую же протокольную ауру, как и всё вокруг, оканчивался тупиком. По правую его сторону шел ряд дверей, одна из которых была приоткрыта, и именно туда и направились оба гостя.    Когда ЧонИн с ЧунМёном вошли к ЧонДэ, тот, по обыкновению, курил прямо в помещении, пуская клубы сизого дыма к потолку. Окна приёмной шерифа были наглухо закрыты, поэтому воздух внутри напоминал тот химический дым, который пускают на сцену во время выступления поп-артистов.    Сам кабинет был небольшим и вполне уютным. Письменный стол располагался посередине; на нем приют себе нашел старенький компьютер, который при работе гудел и периодически пищал. За спиной шерифа стояли два металлических шкафа, запирающиеся на ключи, а также приземистый сейф. Единственное окно было занавешено серыми линялыми шторами и, судя по всему, открывалось крайне редко.    Напротив стола стояли два стула, предназначенные для визитеров. По правой стене располагался стеллаж со специализированной литературой, а слева была пристегнута подробная карта области.    На полу был постелен слегка зашарканный, но относительно чистый линолеум, а стены, пусть и темно-серого цвета, вовсе не создавали ощущения безысходности.    ЧонИн, войдя в помещение первым, закашлялся. Метнувшись, к окну, он резко отодвинул в сторону занавески и распахнул ставни. Высунувшись наружу, он с минуту глубоко дышал. – Вам никто не говорил, что курить вредно? – заметил антрополог, распрямляясь и сердито глядя на полицейского. – Нет, – с олимпийским спокойствием ответствовал тот. – Вы первый.    ЧунМён, прочистив горло, поставил на стол шерифа холщовый мешок и осторожно распустил его тесемки. Он вытащил из сумки череп с вылепленным цеметопластером лицом и пододвинул к блюстителю порядка. – Вот так она и выглядела при жизни, – сообщил учитель, складывая мешок и убирая его в карман куртки. – Ты её знал?    ЧонДэ, раздавив недокуренную сигарету в переполненной пепельнице, стоявшей справа от него, промокнул внезапно взмокший лоб тыльной стороной ладони и пододвинул мёртвую голову к себе. – Быть того не может.., – прошептал он, осматривая лицо со всех сторон. – Так она вам знакома, или как? – ЧонИн, занявший один из стульев, нетерпеливо забарабанил по столешнице. – Знакома, – полицейский отодвинул череп прочь и закрыл лицо руками. – Но это невозможно, просто невероятно...    Антрополог цокнул языком. Этот тип безумно его раздражал, и городской гость с трудом удерживался, чтобы не схватить этого горе-шерифа за тощую шею и не преподать ему пару уроков по поводу того, как нужно соблюдать закон. – Кто это? – мягко осведомился ЧунМён, значительно более терпеливый, чем его друг. – Ты не скажешь нам? – Мельница, – начал ЧонДэ, устало потирая лоб. – Не старая, полуразвалившаяся, а новая. Её хозяина зовут Кан МинХёк, у него есть... была дочь восемнадцати лет. Странно, что ты её... не узнал, ведь она недавно... посещала школу...Полгода назад она уехала в столицу на учёбу и с тех пор не приезжала, но... Но она исправно пишет семье каждые две недели! Конверты из Сеула приходят периодически... – Это ничего не значит, – резко перебил полицейского антрополог. – Вы можете написать на конверте столичный адрес отправки и опустить его в любой ящик, ведь всё равно доставят по адресу. А время смерти подходит – шесть или семь месяцев.    Шериф помотал головой и глубоко вздохнул, неотрывно глядя на известковую маску черепа. – Не может быть.., – едва слышно прошелестел он.