Наруко Узумаки

      Учителя не любят разные вещи: каких-то студентов, практику. Но абсолютно все не любили отчеты. Как назло он остался один в свете настольной лампы. Когда полдела было сделано, ему начался мерещиться запах рамена. — Как насчет перерыва? — раздался знакомый голос от двери, после чего в учительской загорелся свет, который резанул по глазам. Наруко поставила перед ним быстрозавариваемый рамен, сев по другую сторону стола. — Ты меня спасла. Откуда ты узнала, что я здесь? -девушка пожала плечами, — Скажи, что случилось? Ты в последнее время… — мужчина не знал, что происходило с его бывшей ученицей. В последнее время она часто сидела дома, или на горе Хокаге, или где-нибудь на скамейка в парке. На лице не было привычной улыбки. — Вы знали, что Узумаки однолюбы? Это очень жестоко на самом деле, всю жизнь любить кого-то одного. — Ты про Саске? — Что? — пауза, — Нет, с чего вы взяли? Мы с Саске друзья, но многие почему-то думают иначе. Чужие жизни им интереснее, нежели свои собственные. Мне жалко таких людей. — Увы, сплетники одна из составляющей части общества. Они были, есть и будут. Но ты ведь пришла не для того, чтобы обсудить этих людей? — Так точно, — УЗумаки втянула в себя лапшу, разбрызгивая капли на папки, — Как я там начала? Да, Узумаки-однолюбы. Мама влюбилась в отца, когда была генином. А ещё она была очень красивой, — рассеяно произнесла Наруко, после чего встряхнула головой, отгоняя посторонние мысли, — И я тоже влюбилась, будучи генином. Да, именно тогда. Это было одно время здорово, а потом ужасно и до обидно. Я считала себя выше этих чувств. А потом начала понимать Сакуру, но я не могла, как она, в открытую выражать свои чувства. — Но почему? — Он бы этого не понял, — покачала головой девушка, — Я могла лишь смотреть, но казалось, что все вокруг и от этого знали мой секрет. Было противно. В какой-то момент мне показалось, что старик Третий ради этого и вызвал меня на ковер. Но, к счастью, он хотел поговорить на счет фото. И я снова отвлеклась. Так, что там дальше? Вспомнила! Начались миссии. И он был одним из тех немногих, кто верил в меня. И поддерживал, своеобразно, но поддерживал. И моя любовь вспыхнула по новой. Я надеялась, что долгожданными миссиями я смогла бы оставить эти чувства где-нибудь в прошлом. А в итоге всё время думала о нем, ревновала. Думала, что рядом с ним может быть кто-то, как я. Только… Тот, кто смог бы разбудить в нем то, о чем я и мечтать не смела. О взаимности моим чувствам не могло быть и речи. А потом… — Потом ты ушла в путешествие? — предположил Ирука, оставляя лапшу в стороне. Сейчас его куда сильнее беспокоила бывшая ученица, которая явно к чему-то вела. Но к чему? — Да, — кивок, — Три года большой срок, чтобы чувства стихли. Но, как я говорила, Узумаки однолюбы. Мне казалось, что я смогла наконец-то разлюбить. Но вернувшись в деревню, всё завертелось по новой. Я боялась, что он скажет, что нашел девушку, невесту или жену. Ту, кем мне не суждено было стать. Но от осознания, что его сердце было свободным, разрушились надежды. Думала, что чувства к занятому человеку легче приглушить. — Значит ты поняла, что всё серьезно. Что же было дальше? — Дальше… Дальше смерть Джирайи. Этот человек был тем, кто меня успокаивал. Да… Потом было нападение Пейнов. Я правда испугалась за него, боялась, что где-то в Деревне могу наткнуться на него мертвого. Никогда не чувствовала себя такой опустошенной. Но ещё хуже было во время войны. Когда нельзя было даже спросить, как он. Не хотела показывать свои чувства. Только после боя с Саске, в больнице, я нечаянно услышала, что он всё-таки жив. Я почувствовала такое облегчение! — И вот наступило спокойствие. Но ты ведь так ему и не призналась, верно? — Да, — кивнула Узумаки, отправляя в рот лапшу, после чего выпила бульон. Пустая коробочка из-под еды полетела в мусорку, — Уже прошло три года, но всё также по-прежнему. Он-одинок, а я не соберусь с силами признаться. «Неужели она говорит о Какаши-сенсее?» — мелькнуло в мыслях Ируки-сенсея, вспомнив, кого Наруко знает со времен генинства и кто одинок и по сей день. — Я его знаю? — Конечно, — кивнула Наруко, рассматривая стопку бумаг на столе бывшего учителя, — Даже очень хорошо. Кстати, — девушка поставила на стол бутылку сакэ, — выпьем? За мою храбрость так сказать. — Не знал, что ты пьешь, — не отказался, понимая, что Узумаки сложно продолжить разговор, хотя она этого очень хочет. — Не пью, но один раз можно. — Скажи, Наруко, зачем тебе нужна храбрость именно сейчас? — Я хотела… нет, хочу признаться этому человеку, — на столе появились молочные моти, — Любите? — рассеяно, — Я в последнее время что-то подсела на них. С сакурой, шоколадом, молочные, бобами. Со всеми вкусами ем. А в детстве их не любила. — Просто ты выросла. Когда человек растет, его вкусовые рецепторы тоже меняются, — Ирука-сенсей откусил один моти, наслаждаясь мягкостью сладости и нежным вкусом, — Я в детстве терпеть не мог дайкон, а сейчас люблю, — девушка слегка улыбнулась, представляя Ирука-сенсея ребенком, — Скажи, Наруко, зачем тебе сейчас храбрость? — Потому что, я захотела признаться. — Можно узнать, что за таинственный он? — Узумаки встала со стула. — Ирука-сенсей, я Вас люблю.       Мужчина распахнул глаза, после чего резко встал, уронив стул. — Н-но… — Я от Вас ничего не требую, просто хотела, чтобы Вы знали. — Это неожиданно, — пробормотал Умино, — Мне жаль, правда — Мне не нужна жалость, правда. До свидания, Ирука-сенсей, — Наруко вышла из учительской.       Со следующего дня мужчина стал избегать Наруко, не зная, что тем самым делал ей больнее. Но он ничего не мог поделать, знал, что начни он притворяться, сделает лишь больнее бывшей ученицы. Этот разговор так и остался в пустой учительской.