Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Наконец настал день, которого все так долго ждали. Два блестящих боевых мага, примерно равные по силам, замерли друг напротив друга, готовые по первому сигналу ринуться в бой. Вокруг столпились зрители, отгороженные от побоища мощными защитными чарами. Нервы противников были напряжены до предела, чувства обострены, а взгляды метали молнии.       И вот раздался сигнал!       Хагалар начал первым. Магическая энергия привычно протекла по жилам, срываясь с пальцев огненными шарами и электрическими всполохами. Противница ответила водой и льдом. Заклинания сплелись, обращая валуны в камни, а не слишком хорошо знакомые с наукой естества чародеи ощутили на себе всю прелесть мощнейшего удара током. Если бы не защитные заклинания, битва могла бы закончиться, не успев начаться. Хагалар пришел в себя первым, но доли секунд не сыграли никакой роли: огонь и вода породили завесу из пара, закрывшую побоище не только от зрителей, но и от дуэлянтов. Перейти на магическое зрение он успел, а вот атаку соперницы пропустил и со всей силы врезался в защитный купол. Перед глазами взорвались мириады звезд, но он поднялся прежде, чем туман рассеялся, повинуясь приказу мага льда: зрители пришли за зрелищем, нельзя его скрывать парами воды. Словно разъяренные пчелы, мелкие камушки бросились наперерез сопернице и разлетелись в пыль, дав Хагалару время на сотворение силового поля. Магичка задержала дыхание, творя вокруг себя вакуумное поле — самую сложную защиту от силового. Битва закипела. Температура то доходила до шестисот градусов, то снижалась до двухсот. Маги почти не двигались с места, но вокруг всё пылало, взрывалось и растекалось мгновенно застывающей лавой. Силы были примерно равны. Если бы не купол, надежно защищающий зрителей, они бы уже обратились в пепел.       Постепенно вокруг не осталось ничего: ни камня, ни травинки — только выжженное лавовое поле на месте мохово-лишайниковой полянки. Противники сцепились врукопашную для пущей зрелищности. Растрепались волосы, стянутые в тугие косы, покрылась сажей льняная одежда, скрыв защитные орнаменты.       Хагалар обратился крылатым ящером, соперница — гигантской птицей с огненным оперением. Она приняла правила игры и попыталась атаковать противника родной стихией. Ее огненные силы велики, но их недостаточно. Можно ли опалить огненную птицу? Можно, если целиться в глаза. И вот магичка камнем падает вниз! У самой земли обращается в змею и вновь устремляется вверх, забыв трансформировать хотя бы маленькие крылышки. Юркая, но длинная змея уворачивается от молний и плазмы и бросается на шею ящеру. Душит его изо всех сил. Ей почти удается. Она покрыта острыми льдинками, пронзающими даже толстую, лишенную желез кожу. Но ящер не так-то прост — он трансформирует огонь в кислоту, разъедающую лед и все немыслимые защиты, наложенные на тонкую змеиную кожу. Еще немного, и змея будет вынуждена разжать смертоносные объятия. Сейчас соперница сорвется вниз в заранее заготовленную огненную ловушку!       И тут раздается резкий оклик:       — Довольно!       Маги с неудовольствием опускаются на землю и приоткрывают купол сверху — чудовищные потоки энергии рвутся наружу, мешаясь с воздухом и не причиняя никому вреда. Площадка еще дымится от огня, кое-где искрят молнии и тает запоздалый лед. Вокруг не осталось ничего живого: ни букашки в воздухе, ни дождевого червяка под землей. Вот она — настоящая сила боевых магов.       Лишь убедившись, что взбесившаяся энергия растаяла, дуэлянты сняли купол. Они даже не запыхались, хотя издалека казалось, что дерутся из последних сил.       Локи гордо прошествовал по выжженной пустыне, словно не замечая хруста расплавленного песка под ногами. Никто из поселенцев не посмел двинуться за ним.       — Я никогда не думал, что настоящие боевые маги способны на нечто подобное, — почтительно произнес он. Впервые Хагалар слышал в его голосе подлинное уважение и восхищение.       — Ты окажешь мне огромную честь, если обучишь хотя бы толике своего мастерства, — продолжил царевич, преклоняя колено перед Царицей Листиков.       Не ожидавшая такого поворота событий магичка глупо хлопала глазами и переводила взгляд с Локи на Хагалара, который, недолго думая, запустил в царевича самый настоящий огненный шар, не оставивший от наглеца даже скелета…              Это было лишь видение. Не то кошмарный сон, не то выдумка — Вождь уже точно не помнил, но отчего-то не сомневался, что любой соперник, пусть и злополучная Царица, окажется достойнее него. Локи в любом случае откажется учиться. Извернется, выдумает какой-нибудь невероятный по сложности финт и выберет не его, а кого-то другого, даже если этот «другой» будет посредственным чародеем или женщиной! Хотя женщину он уже выбрал, запятнав себя позором в очередной раз.       Когда Хагалар увидел пародию на тренировку, да не с кем-то, а с собственной ученицей, то долго не верил своим глазам. Это могла быть шалость, глупая выходка, иллюзия, в конце концов. Но Отал беспощадно подтвердила худшие подозрения: Локи, повинуясь приказу отца, выбрал себе учителя. Только вот о таком учителе уговора не было!       В тот же день Вождь прискакал к Одину и допросил с пристрастием. В красках обрисовал случившееся, не пожалел метафор и эпитетов, чтобы бывший друг точно уяснил себе, какую чудовищную ошибку совершил. Отец всех миров сначала долго смеялся, а потом нахально заявил, что Локи далеко пойдет, что он не совсем пропащий, что в нем есть что-то от Тени.       — Я прикончил одну Тень, прикончу и вторую, — крикнул Хагалар, не сдержавшись. — Ты хоть понимаешь, что моя подчиненная точно знает тайну твоего поганого полукровки?       — Ну так прикончи ее, если она не умеет держать язык за зубами, — посоветовал Один. — В поселении Локи твой, вот и решай его судьбу.       И он снова разразился непристойным хохотом, за который его хотелось расчленить ничуть не меньше, чем чужую плоть и кровь. Хагалар ничего не ответил, но обиделся. Обиделся всерьез, как не обижался никогда прежде. Пусть приемыш делает, что хочет. В конце концов, есть еще Тор, который постоянно приезжал, точнее, прилетал в поселение, и которого Хагалар давно бы начал тренировать, если бы не межмировые проблемы, скрываемые от Одина уже просто из принципа. В разговорах с Всеотцом Вождь намеренно акцентировал внимание на своих трудностях с детенышем. Выходило так, будто он не занимается ничем более серьезным, чем охота на полукровку. Очередная ложь. Не лучшая и не худшая, чем множество предыдущих. Пусть великие дела вершатся тайно, совместно с великими асами.       Царица Листиков к неудовольствию отверженных практически переехала в поселение, но не сменила имя и в круг ученых не вошла. Пускай на «переезд» бесконечные прыжки меж пространством мало походили, тинг все равно твердил, что та, которая хотя бы иногда появляется в мире отверженных, должна сменить имя. Хагалар на это предложил поговорить с зачастившим в поселение старшим сыном Одина — пусть он сменит имя и побратается с преступниками. Его не послушали. Тогда Хагалар пригрозил демонстрацией силы — все прикусили языки, но ненадолго. Да и шантажировать союзников собственным могуществом было недальновидно. Действовать надо тонко, иначе бывшие убийцы прирежут его в собственной постели. Осознав свою ошибку, Хагалар шепнул пару слов Царице Листиков, и ей удалось в кратчайшие сроки очаровать несогласных и уверить, что через несколько месяцев она покинет деревню столь же незаметно, сколь и появилась. То ли ее красота так подействовала, то ли дорогие подарки, в том числе и магического толка — точно осталось неизвестным, но от нее отстали.       Сначала Хагалар пристально следил за каждым шагом союзницы, потом уверился в ее лояльности и умении за себя постоять. И без нее забот хватало: в Девятимирье было неспокойно.       Мидгард и Хельхейм никакой опасности не представляли ни раньше, ни сейчас, находясь вне межмировой политики. На них Хагалар даже внимания не обращал, предоставив логистам делать всё, что заблагорассудится и что позволит Хель.       Зато из-за поломки Радужного Моста пострадал тихий Ванахейм, поскольку его продукцию некому стало покупать. Мелкие внутренние проблемы тут же превратились в нерешаемые: перепроизводство, снижение цен на товары и вышедшие из тени преступники и разбойники, с которыми не справлялись местные власти, давно упразднившие собственную стражу и последнее тысячелетие надеявшиеся на мгновенную помощь асгардских молокососов, жаждущих славы и наживы. Дело шло к гражданской войне и из-за увеличивающегося числа мародеров, и из-за споров торговых гильдий, которые раньше разрешало асгардское право. Многие ванны считали, что Радужный Мост разрушен навсегда и стоит вернуться к прошлому, ванахеймскому праву, но не все были с этим согласны.       В Юсальвхейме ситуация была ничуть не лучше — без жесткого контроля извне единый мир распался на отдельные иллюзорные земли, почти не контактирующие друг с другом. Фрейр и Фрейя, даже будучи заложниками в Асгарде, играли существенную роль в политике своей родины, а без их вмешательства начался передел власти. Кроме того, светлые эльфы с молчаливого согласия Асгарда все последние столетия проверяли предел своих ментальных способностей на огненных этинах и етунах. Возможности оказались колоссальными, поселение еще двести лет назад с трудом изобрело артефакты, блокирующие хотя бы ненадолго ментальную магию фей, и вот теперь эльфы, незаметно практиковавшиеся на великанах, оказались запертыми в чужих мирах. Экспериментаторов было много, почти все кланы потеряли своих если не самых сильных собратьев, то уж точно самых умных и любопытных. Кто виноват — разобраться было нельзя, но эльфы, обладающие незаурядной фантазией и самолюбием, решили, что Радужный Мост разрушился из-за глупой шутки кого-нибудь из них. Вины своей ни один клан не признал, а ссоры уже кое-где превратились в ментальные конфликты с непредсказуемыми последствиями. Юсальвхейм был единственным миром, для работы в котором всегда требовалась специальная подготовка. Туда Хагалар не пускал даже Царицу Листиков, только обученных немногочисленных логистов Юсальвхейма, контролировавших свои мысли и буквально сроднившихся с защитными артефактами.       Ётунхейм так и не оправился после разрушений, нанесенных взбесившимся Радужным Мостом. И без того разоренный мир верно шел к гибели, но мужчины, способные носить оружие, думали вовсе не о стабилизации обстановки, а о скорейшей мести Асгарду. Будто асы виноваты в том, что силы моста вышли из-под контроля. Будто асы, а вовсе не етуны, заморозили Хеймдаля — единственного стража, безупречно управлявшегося со сложнейшей техникой.        Проблемы этих трех миров можно было решить, возродив Радужный Мост. В Ванахейм послать единственную плоть Одина, пусть учится справляться хоть с чем-то действительно важным, в Юсальвхейм направить уполномоченных послов Асгарда вместе с заложниками, а с Етунхеймом провести переговоры через сына Лафея — наследника двух народов.       Оставались два проблемных мира и три группы интересов, если принять во внимание разделение Свартальвхейма на владения темных альвов и цвергов. Эти миры, и без того недружественно настроенные, создали нечто наподобие мидгардского телефона, через который плели общий заговор и готовились воевать с Асгардом за свободу и независимость, по возможности увлекая за собой прочие миры. Хорошо, что никто из них не воспринимал всерьез Мидгард со всеми его технологиями, которые великаны и карлики просто не замечали. Пока им не удалось построить аналог Радужного Моста для переброски военных частей — договоренности были устные, но они пугали своей точностью, продуманностью и неотвратимостью. Хагалар приложил много сил, чтобы разузнать, какие именно у союзников претензии к Высокому миру. Ученых Асгарда все знали как идеологических противников Одина, поэтому доверяли им хотя бы в небольшой мере, надеясь увидеть в их лице предателей и шпионов. Не имея осведомителей в Асгарде, заговорщики не могли договориться меж собой. Им нужны были планы местности и столицы, примерная численность войск и прочие важные сведения, которые могли достать только предатели. Именно на этом сыграл мастер логистики, когда начал свою безумную деятельность — он передавал сведения об Асгарде и всячески втирался в доверие к иномирцам. Список претензий и желаний, разумеется, выходил за грани разумного, но многие из них действительно требовали скорейшего рассмотрения. Их стоило не просто удовлетворить, стоило провести несколько значимых реформ, от аграрной до военной, с учетом особенностей каждого конкретного народа, но ни Один, ни его наследник никогда не пойдут на уступки — в этом даже убеждать никого не надо было, все и так догадывались, раз за тысячу лет правления Один не провел ни одной значимой реформы. Он установил мир, победив Етунхейм, он сгреб под одну гребенку всех, чтобы миры восстановились после эпохи разрушительных войн. И он до сих пор отказывался признавать, что восстановление по большей части завершено и пришло время перемен.       Нифльхейм был на особом положении. Издревле великаны радели за сохранение Семени жизни — артефакта, согласно легендам, сохранявшего стабильность Девяти Миров. Больше всего на свете они боялись, что сокровище украдут, подобно каскету, увезенному из Етунхейма. Мистически настроенные великаны тысячу лет назад восприняли чудо рождения Локи как доказательство избранности асгардского народа в общем и Одина в частности. Даже история ледяного мира была полна загадок. С одной стороны — вражда с Муспельхеймом из-за пророчества, гласившего, что именно огненные великаны уничтожат ледяных; с другой — огромный генетический проект двух научных сообществ, в результате которого появилась целая новая раса — етуны. Новые великаны оказались гораздо ближе к своим ледяным родичам, чем к огненным, что послужило еще одним яблоком раздора. После последней войны Асгарду удалось поставить в Нифльхейме удобных правителей, но подросший сын нынешнего царя был лишен свойственной ледяным этинам религиозности, в чудеса не верил и был готов пойти на сделку с Муспельхеймом против Асгарда, но дальше разговоров дело пока не шло — нифльхеймцы выжидали.        Царица Листиков вместе с прочими, гораздо хуже подготовленными шпионами, с трудом добилась того, что предлагал еще мастер логистики — заговорщики обратили внимание на Локи. Его репутация мелкого пакостника и идеологического противника Одина по неведомым Хагалару причинам распространилась по всем мирам задолго до сорванной коронации Тора. Никто не знал, что вместе с поломкой Радужного Моста царевич пал в Бездну и лишь недавно счастливо вернулся, но поселенцы поведали обо всем и даже упомянули, что Локи живет с ними, что он изгнан из золотого дворца, отправлен в ссылку и скоро будет казнен, если ничего не предпринять. Поселенцы не лгали ни в едином слове — Хагалар подбирал тех, кто искренне верил в байки про царевича, чтобы никакие магические детекторы лжи не сработали. К тому же он лично уже несколько раз спас несносного детеныша от неминуемой смерти от рук Одина. Он может принести клятву на крови, что Всеотец жаждет смерти младшего сына, и она будет верна.        За последние три месяца Хагалар по уши погряз в заговоре и утащил за собой поселение, готовое идти отвоевывать для Локи трон ради лучшей жизни — своей собственной и, возможно, всего Асгарда. Но была еще одна проблема, возможно, самая большая из всех: виновник торжества ни о чем не догадывался. Ни о межмировых переговорах, ни о том, что друзья собираются возвести его на трон Асгарда ценой если уж не убийства, то отречения Одина. А еще и Тор… Старый маг не сомневался в разумности старшего сына Одина. Вступить в открытое столкновение одновременно с тремя или пятью противниками невозможно — не те у Асгарда силы. Даже военные таланты Гринольва не помогут. Пусть Локи станет царем номинально: надо выиграть время, приструнить зарвавшиеся подчиненные миры и вернуть всё на круги своя. Но пока рано посвящать Тора в детали плана — он слишком плохо продуман, не хватало многих частей. Заговорщики должны увидеть Локи, готового сотрудничать, и лучше бы они заодно увидели его полукровную сущность, доказывающую права на престол Етунхейма. А для этого надо наладить хоть какой-то контакт с царевичем, чтобы он не испоганил переговоры и не погубил многомесячные труды. Ведь речь шла не о мелком соперничестве между двумя магами, а о настоящей политике. Но в состоянии ли Локи понять, что есть вещи, более важные, чем детские обиды и ущемленное достоинство? Вряд ли. Не будь вокруг сильных магов, Хагалар бы наложил иллюзию Локи на Тора и повел бы на переговоры его. Но это было невозможно.       Стоило только Вождю подумать о проблемах, как они не замедлили появиться. Ворвались в его поле зрения, прошествовали к нему легкой походкой и сели рядом, будто ничего не случилось, будто с полчаса назад не признались, что нашли себе наставницу.       — Скажи мне, Хагалар, много ли в поселении тех, кто когда-то служил моему отцу на высоких должностях? Сравнимых с твоей, к примеру, — начал Локи с места в карьер, даже не поздоровавшись. И этот внезапный вопрос поставил старого мага в тупик и вызвал нешуточный интерес: Локи хочет собрать вокруг себя бывших дворцовых асов. Уж не о собственном ли заговоре подумывает?       — От твоего дорогого отца живыми редко уходят, — ответил он осторожно. — Доверенные лица Одина знают слишком много. Они служат либо во дворце, либо в Вальгалле. Если ты понимаешь, о чем я.       — Понимаю, — Локи замолчал, а Хагалар не стремился продолжить беседу. Он наблюдал. — То есть никто здесь, кроме тебя, не осведомлен о том, что происходило во дворце пару тысяч лет назад?       — Получается, что так.       — А ты, как всегда, не скажешь мне правды.       — Может, и скажу. Попробуй.       — Что ж, скажи, действительно ли отец менял свое окружение каждые несколько столетий?       Это был очень странный вопрос. По мнению Хагалара, у Локи не должно было быть сомнений насчет феноменальной жестокости приемного отца.        — Действительно. Но не всегда столетий, иногда тысячелетий.       — Почему?       Хагалар вздохнул и погрузился в собственные воспоминания, которые не считал чем-то секретным. Ребенок хочет знать больше об отце, причем неприглядной истины. Бывший друг покажет ему истину и не солжет ни в одном слове.       — Ответ простой. Единоличная власть. Бессмертный наш Один всегда к ней стремился, но законы Серого Гуся препятствовали. Я не знаю, что тебе рассказывали из древней истории Асгарда, но послушай, что происходило на самом деле. Когда-то в Асгарде были только тинги в каждой области и альтинг, собиравшийся раз в несколько лет для решения серьезных вопросов. Это было задолго до рождения Одина. Потом началась централизация власти и общение между мирами. Построили столицу, выбрали царя, но он не обладал единоличной властью, а был связан советом — промежуточным звеном между альтингом, который решал местные вопросы, и царем, который решал проблемы государственного масштаба. Вот рассказываю тебе эти простейшие вещи и не могу понять: ты их знаешь или тебя всю жизнь пичкали лишь байками про великого Одина, а всё, что было до него, как бы и не существовало? Можешь не отвечать. Так вот, постепенно совет все больше переходил на внешнюю политику. А потом на трон взошел Один и возжелал не просто низвести совет до слуг, а уничтожить. И уничтожил. Последовательно. Несколько раз он убивал советников, заменяя одних другими: более лояльными, более удобными, и только иногда — более талантливыми. А потом был печально известный последний совет, в который входил мой обожаемый мучитель. Всех членов последнего совета Один лично повесил, обвинив в предательстве короны. Кроме тех, кто вовремя унес ноги…       — … Дальше я знаю, — нетерпеливо перебил Локи. — Он создал себе помощника взамен совета. Но вдвоем не управиться с тем, что делали тринадцать асов. Должен быть еще кто-то. Какие-то «тайные советники». О которых нам с братом никогда не говорили.       — Были и тайные, — согласился Хагалар с тяжелым сердцем. — Их головы полетели последними после установления мира во всех мирах. Один решил, что с мирными царствами он управится в одиночку, что сильные личности больше не нужны, нужны только исполнители, которых ты наблюдал в течение всей своей жизни, мой юный бог. Безынициативные исполнители вроде Хеймдаля, ни во что не вмешивающиеся. Он безрассудно предан Одину, также как я безрассудно предан монархии. И в этом наше колоссальное отличие. Один оставил подле себя тех, кто предан лично ему, и у кого не хватит мозгов и смелости не то, что на полноценный заговор, а даже на сомнение в правильности поступков своего царя.       — А ты, значит, из умных, инициативных и опасных, так получается? И отец не знает о том, что ты предан не лично ему, а монархии? — глаза Локи пронзали насквозь. По крайней мере, пытались.       — Неисповедимы знания Одина, — Хагалар взъерошил волосы ребенка. Тот словно и не заметил вольности. Прогресс налицо.       — А твои знания исповедимы? Мне нужны ответы на скользкие вопросы.       — Да неужели? — Вождь наклонил голову. Похоже, высшие силы все же существуют, и они услышали его воззвания. Детеныш хотя бы пытается пошатнуть пьедестал, на который поставил родителей.       — Ужели, — Локи явно получал удовольствие от коверкания родного языка. — Последняя война, о которой я вроде как знаю всё. Отец никогда не объяснял, как наша маленькая армия сражалась одновременно с полчищами темных эльфов и разномастных гигантов?       — Военная хитрость и тактика, не более того, — Хагалар прекрасно помнил, как именно выигрывались сражения с численно превосходящим противником. Неужели Один не показывал детям подробности тех блестящих операций? — Милый мой, поверь, войны выигрываются не силой, не числом, а умением.       — Предположим. Но почему после битвы за Мидгард все миры признали Одина Всеотцом?       Хагалар скривился, но все же решил, что крутые времена требуют крутых решений.       — Благодаря тебе, в первую очередь. Ты ведь якобы родился сразу после Тора, чего не бывает у асов, и это восприняли как проявление божественное силы Одина, особенно учитывая, что ты родился магом, а считалось, что магия Одина не передается по наследству. Ни один из сотен его детей не был магом вне зависимости от сил и умений матери.       — Так вот зачем меня взяли в Асгард, — прошептал Локи. Лицо его выражало большую сосредоточенность. — Я считал себя артефактом, который должны применить в будущем, а меня, оказывается, уже применили. С самого начала!       Хагалар не позволил ему уйти на очередной круг самобичевания и саможаления.       — Дело было не только в тебе. Что ты знаешь о Вальгалле?       Недосын Одина повернул голову, нахмурился. Хагалар сбил его с мысли своим нелепым вопросом. По крайней мере, со стороны вопрос казался нелепым.       — Что это второй загробный мир наравне с Хельхеймом, — медленно ответил Локи, продумывая каждое слово, словно щупал болотную почву. — Туда попадают воины, погибшие с оружием в руках. Асы только после смерти оказываются там, а живых туда не пускают. Кроме отца.       — В общем, верно. Когда Один покусился на работу Хель, на мертвецов, то она поставила жесткие условия, мол, Один будет забирать только тех воинов, которые призвали его в бою. Но постепенно правила смягчились, и валькирии стали отбирать павших воинов собственноручно. Сотни, тысячи, миллионы духов пребывают в Вальгалле, пируют, борются друг с другом и ждут Рагнарек. Об этом ты знаешь. Именно из-за предсказания Вельвы у Одина обязательно есть сын Тор и страж моста Хеймдаль, повелительница мертвых — всегда Хель, как и царь Муспельхейма — всегда Суртр. Но ведь необязательно ждать страшного конца нашего мира. Понимаешь меня?       — Прекрасно понимаю, — глаза Локи опасно сверкнули. — То есть Вальгалла — это не чертог для Рагнарека, а огромная дополнительная армия Асгарда, превышающая численностью население всего Девятимирья!       — Официально — да, — Хагалар поспешил спустить Локи с небес на землю. — Так все считают, но это блеф.       — Блеф?       — Увы, да, — Вождь понизил голос до шепота. — Все дело в том, что наши многомиллионные войска действительно мертвые. А дух не может причинить живому никакого физического вреда, только напугать или проклясть. Можно, конечно, запустить дух в чье-нибудь тело, но тело должно быть подходящее, сильное, а где ты наберешь миллионы подходящих тел? Так что войско эфемерно. В Рагнарек мертвые пойдут сражаться с мертвыми, и это будет настоящая битва, а сейчас всё иначе. Но отдельно ни Муспельхейм, ни Свартальвхейм не выступят против нас открыто — боятся, скорее будут подтачивать нас изнутри.       — Подожди, — Локи нахмурился, обдумывая какой-то план. Хагалар милостиво не мешал.       — Говоришь, что духа можно вселить в сильное тело? Много поколений асов и прочих существ будут защищать Асгард, если дать им тела. Много сильных тел.       — И? — Хагалар легонько дотронулся до плеча Локи. Царевич закрыл глаза и медленно заговорил:       — Семь миллиардов людей. Вторая по численности раса Девятимирья — альвы — их два или три миллиона, из них едва ли пятая часть — взрослые мужчины, способные держать в руках оружие. Семь миллиардов людей. Анабиоз. Армия мертвых в телах сильных людей — Асгард станет непобедимым.       То, что вначале показалось Хагалару преступной глупостью, через пару минут обрело смысл. Конечно, ни о каких семи миллиардах речь не шла, но увеличить численность живой армии Асгарда за счет людей-химер теоретически возможно. Нужны длительные исследования, ведь никто прежде не пробовал так использовать одержимость. Впервые за два года Хагалар слышал от ребенка разумную мысль, но для ее воплощения нужно время, а его катастрофически не хватало. Ближайшие конфликты точно придется разрешать по старинке, а вот в будущем возможно всё.              Последние недели Тор пребывал в благодушном расположении духа. Началась летняя половина года — прекрасное время для покорения новых вершин в компании верных друзей. Сиф во время похода поймала парочку самых обычных птиц, на которых раньше и внимания не обращала — кулика-сороку с бекасом — и радовалась своему везению как ребенок. Для нее восхождение стало отличной возможностью ненадолго сбежать от консервативного мужа, с которым она не сошлась характерами. Разногласия обнаружились в первую же ночь: Гринольв женился ради наследников, а Сиф не собиралась рожать в ближайшее время.       — Как только починят Радужный Мост, грянет война, — объяснила она свою позицию сразу после свадьбы. — Я должна сражаться, а не заботиться о младенце.       В медицинские или магические средства Сиф не верила, поэтому огородилась от детей древним, как мир, способом — воздержанием.       — У Гринольва куча недостатков, — рассказала она друзьям по секрету, — но он не насильник.       Величайший полководец прошлого действительно не был насильником и уважительно относился к женщинам даже побежденных народов, во многом поэтому о нем время от времени ползти гадкие слухи, которые он пресекал на корню. Но он компенсировал следование своим моральным принципам такими громкими скандалами, что слышал весь Асгард, и только Сиф оставалась глуха к его ярости.       — Я его не слушаю, — хвасталась она. — Думаю о своем. Если ему что-то не нравится, пусть разводится. В Фенсалир я уже всё равно не попаду.       — Он может поступить как все мужчины, — забеспокоился Вольштаг.       — Если он посмеет меня ударить, я отрублю ему кисти обеих рук или вспорю брюхо, — на полном серьезе ответила Сиф. — Он брал в жены воина, а не служанку. Я подарю ему наследников, когда в Асгарде настанет мир.       — Я узнаю в тебе себя прошлую, — походя заметила Фригг, ставшая невольным свидетелем дружеского разговора. — Надеюсь, ты справишься с усмирением Гринольва.       Но усмирить Гринольва было невозможно, поэтому Сиф старалась не бывать дома, когда он возвращался со службы. Они жили вместе, но почти не встречались. Это был странный брак, обсуждать который никто не смел — боялись тяжелой руки Гринольва и острого копья Сиф.       Тор радовался, что боевая подруга не покинула команду, а наоборот стала чаще тренироваться. Да еще и Фандрал вернулся, как только научился немного контролировать свои силы. В дружеских поединках он больше не участвовал, но в остальном остался таким как раньше, а женщин вокруг него увивалось даже больше, чем прежде. Он так уставал от их навязчивого щебета, что первым поддержал идею Тора о походе, только бы не рассказывать в очередной раз красочную байку о том, как он стал одним из самых могущественных воинов Асгарда.        Друзья провели несколько незабываемых дней и ночей вдали от столицы, от Одина, от своих прямых обязанностей и веселых пирушек. В начале летней половины года Асгард был особенно красив: из-под снега пробилась ярко-желтая прошлогодняя трава, на фоне которой елки приобретали особую ярко-зеленую окраску, а вода — не менее ярко-голубую. Пожухлая трава у подножья горы собиралась в кочки, скрывавшие под собой мелкие ручейки. Промокнуть в них было невозможно, а вот подвернуть ногу запросто. На самой горе желтая трава сменялись молодыми побегами, которые постепенно переходили в мох, лишайники, а потом в голые валуны, щебень и гальку: скользкую, хранившую на себе остатки льда и снега. Отдельные овцы бродили у подножья горы, поедая первую травку, стаи дроздов-белобровиков сидели на лиственницах и кипарисах, поднимая крик и слетая с места при приближении чужаков. Из-под ног разбегались не то паучки, не то мошки, очнувшиеся после затяжной зимы. А, главное — безоблачное небо, которое обеспечила царица по просьбе сына, сопровождало воинов всё время. Ни одного дождя, ни одной тучки, разве что промозглый ветер, иногда дующий прямо в лицо. Толстые плащи спасали от холода, а запасы трески — от голода. Что может быть лучше, чем обжаренная на костре вяленая рыба? Только пожаренный на костре вепрь, но они не водились в Асгарде. И рыбу, и уголь для костра взяли из дворца, чтобы не зависеть от редких деревьев, и правильно сделали: елки остались далеко внизу, а на вершину не залезли даже стелющиеся березки.       Поход доставил молодым асам огромное удовольствие и прошел без всяких происшествий. Жизнь текла спокойно, ровно и никто не ждал беды в ближайшее время. Поломка Радужного Моста, с одной стороны, остановила торговлю, но с другой — принесла уверенность в завтрашнем дне. Ледяные гиганты точно не окажутся в хранилище оружия в самое неподходящее время. Нападения ждать неоткуда.        По возвращении в Гладсхейм Тор большую часть времени проводил с армией под командованием приснопамятного Гринольва. Тот был превосходным воином, шпионом, стратегом и тактиком — сочетал в себе несочетаемое и был готов помогать любому, кто стремился, как и он в свое время, дотянуться до вершин военного дела — единственного, достойного настоящего мужчины.       Другим увеселением стали полеты в поселение, где жил не только злобный брат, продумывающий очередные козни, но и мидгардский друг. Тор чувствовал ответственность за Брюса и старался развлекать каждые два-три дня. Они рассаживались у очага в тесном темном помещении, выпивали, обсуждали асгардский быт и его отличия от мидгардского. Иногда к ним присоединялся Локи, если не был занят очередными фокусами. Тор немного опасался, что Халк не сдержится и потеряет контроль, но все вышло лучше, чем он предполагал: Локи восхищался работой Беннера, а Беннер восхищался фокусами Локи.       Неудача с Джейн постепенно стиралась из памяти, хотя никто прежде не смел отвергать Тора, сына Одина. Это было немыслимо, и поначалу обида засела глубоко в сердце. Но друзья, любимое дело, семья — лучшие лекари от сердечной боли. Тор искренне желал своей бывшей девушке счастья и надеялся когда-нибудь увидеть ее избранника. Как выглядит человек, которого предпочли богу?       Джейн давно оставила Асгард, а Брюс покидать его не собирался. Он перевез свои вещи из дворца и не планировал не только отъезд в Мидгард, но и возвращение в Гладсхейм. И дело было не в порядках дворца, а в прекрасной деве, всюду сопровождавшей иномирского гостя. Она обладала на редкость аппетитными формами и природной притягательностью. Неудивительно, что смертный влюбился и не желал покидать мир отверженных.       — Я тебе вот что скажу, — заявил Тор, выпивая залпом огромную чашу меда, которую ему подала та самая прелестница, — в моей власти отпустить любого преступника. Живите в Мидгарде до самой твоей смерти!       — Какое заманчивое предложение! — ответила женщина, усаживаясь рядом с Брюсом и робко обнимая его одной рукой. В другой она держала блюдо с блинами — маленькую слабость бога грома, о которой он никому никогда не рассказывал. Неужели братец просветил местных жителей? — Но, ваше высочество, мне бы сперва хоть одним глазком узреть доблесть его светлости.       — Да, Тор, раз уж заговорили, — Брюс усиленно делал вид, что не замечает ласковых объятий, словно от друга стоило скрывать свои чувства. — Я же кому-то из твоих друзей обещал. Я не против сразиться с вашим воином. Но ты же понимаешь, что большой парень опасен. Так что как-нибудь, чтобы без жертв и крови.       — Друг мой, какая радостная весть! — Тор от души похлопал Беннера по плечу, чуть не столкнув на пол девицу. — О вашем поединке скальды сложат легенды. Хорошая драка — вот, чего не хватало Асгарду. И мой отец, и мои друзья поверят, наконец, что в Мидгарде живут по-настоящему сильные воины. Когда ты желаешь устроить поединок?       — Не прямо сейчас, — доктор принял из рук девы бокал с соком, разбавленный вином — только в поселении пили такую странную дрянь. — Драка подождет. Я изучил книги, которые Эльма перевела, — он обменялся с девой нежными взглядами, — и, кажется, я понял, что у вас творится с женщинами и почему так мало детей. Мне бы сперва проверить гипотезу.       — Это дело, — кивнул Тор. — Я готов помочь.       — Мне бы обследовать женщин на фермах. Это возможно?       — Вполне, — царевич встал и чуть не ударился о низкую потолочную балку. — Будь готов завтра выезжать. Я поеду с тобой. Еще меда!       И он грохнул об пол рог, который отлетел в дальний угол. Красотка услужливо подала другой, пригубила сама и изъявила желание поехать с ними. Тор только обрадовался такому сопровождению. Дева была очень хороша, уж точно гораздо красивее Джейн. И многих подружек Фандралла. Стоило посмотреть ей в глаза, как перехватывало дыхание. Или в этом повинно вино? Тор не стал разбираться. Хочет ехать — пускай, главное, чтобы в седле держалась.              Беннер был очень рад, что Тор согласился на небольшой поход. За три месяца он устал сидеть в четырех стенах, да и желание посмотреть поближе на жизнь простых асов никуда не делось. Хорошо, что удалось договориться с Тором и не привлекать к поездке Локи. Очень хорошо. С бывшим врагом Брюс старался сталкиваться поменьше. Ему хватало мало эффективных занятий математикой, во время которых Локи делился своими планами и наработками. Беннер запоминал, что именно интересовало Локи, и впоследствии наблюдал, как поселенцы стараются притворить его идеи в жизнь. В дискуссию он старался не вступать и не высказывать своего мнения, полностью сосредотачиваясь на задачах и формулах, но получалось не всегда. Примерно месяц назад он ради интереса попробовал объяснить Тору интегралы, и ему показалось, что это было гораздо проще, чем Локи, но по одному короткому занятию судить невозможно.       Его помощь и совет требовались буквально везде, но больше всего Брюса заинтересовала проблема рождаемости, во многом потому, что асы уже обращались к людям за помощью и не получили никакого точного ответа. Поражение человеческой мысли стало для Беннера ударом по самолюбию, поэтому он решил хотя бы попробовать разобраться, тем более, что из мира науки — Етунхейма или как-то так — недавно доставили книги, посвященные физиологии асов и ее нарушениям. А поскольку Беннера очень интересовало зарождение магических способностей и закладка второй системы сосудов, то он много времени потратил на изучение переводов, любезно предоставленных Эльмой. Порой с утра и до ранних сумерек они постигали науку другого мира. Эльма оказывалась совсем близко: такая желанная, но такая недоступная. Аромат ее волос (смесь цветочных духов и дыма) пьянил, от него начинала кружиться голова, так что смысл переведенного порой ускользал от Брюса, и он вынужден был просить чаровницу перевести еще раз какой-нибудь особенно трудный фрагмент. С ней любые занятия казались интересными и значимыми, а время пролетело незаметно. Она задавала такие неожиданные вопросы и с таким интересом слушала ответы, смеялась, ненавязчиво касаясь руки, что Беннер забывал обо всем, особенно о Земле.        Он быстро разобрался, что магическая система сосудов образовывалась из энтодермы, а не мезодермы и состояла в родстве с основными железами и легкими, а не с кровеносными сосудами. Гены, ответственные за магию, развивались в яйцеклетке, а в сперматозоидах полностью отсутствовали. Магические яйцеклетки формировались у любой асиньи, вне зависимости от ее личных магических дарований. У одной магических яйцеклеток была чуть ли не половина, у другой — одна десятая, поэтому даже у самой сильной чародейки могли появиться обычные дети, а у заурядной асиньи — дети с огромным магическим потенциалом. От женщины полностью зависела возможность обладания магическими силами, а вот степень развития дара полностью определял отец. Если он принадлежал к асам, эльфам или гигантам, то у зародыша развивалась магия и формировалась вторая система сосудов, причем магический потенциал был не только у асиней, но и у человеческих женщин. Авторы книг приводили кучу примеров появления ведьм и колдунов — потомков аса и человеческой женщины. Вероятность рождения магического существа ровнялась в этом случае примерно двадцати процентам.       Тут вставал вопрос, каким образом Локи мог быть хотя бы теоретически наследником магии своего «отца», если мужчина не передавал магию, но выяснилось, что от Одина ожидали всего, в том числе и передачи магической генетической информации. К тому же чем сильнее отец, тем активнее магическая природа эмбриона. Брюс внимательно рассмотрел асов на стадии бластулы и гаструлы, но никаких отличий от людей не заметил.       Увлекшись яйцеклетками и их разновидностями, Беннер обнаружил то, обо что сломали зубы земные ученые. У человеческой женщины только четыре основных гормона отвечали за половую функцию. На четырнадцатый день трое из них достигали своего пика и происходила овуляция: зрелая яйцеклетка выходила из фолликула, готовая в течение нескольких дней встретиться со сперматозоидом и дать начало новой жизни. Образовывалось желтое тело, вырабатывавшее последний, четвертый гормон, который готовил организм к беременности. Если беременность не наступала, то уровень всех гормонов падал, а организм через четырнадцать дней выпускал новую яйцеклетку. Понять эту простую систему мог даже школьник старших классов, что уж говорить о настоящих ученых, но у асов гормональная система отличалась невообразимой сложностью. Только за подготовку к беременности отвечало более двадцати гормонов. Причем пять или шесть из них — источники расходились во мнениях — способствовали поглощению организмом крови и слизистой оболочки матки, благодаря чему асгардийки были лишены одной из самых неприятных особенностей женского организма. Всего же в теле обычных асов было около трехсот гормонов против сотни у человека, а в теле мага — до пятисот. Такое различие объяснялось тем, что магия была не непосредственной частью организма, а благоприобретенной, подобно митохондрии у всех известных клеток, и иммунитетом до сих пор воспринималась как чужеродная сущность, которую следовало отторгнуть. Это противостояние напоминало конфликт резус фактора у плода и матери, с которыми Беннер сталкивался, когда работал врачом в Калькутте.       Стоило нарушить синтез хотя бы одного гормона, который включался в работу после родов, и яйцеклетка не могла разорвать фолликул и запустить следующий цикл. Книги из Ётунхейма давали вполне конкретные описания нескольких гормонов, выработку которых можно сбить действием магических артефактов. Если предположить, что где-то в Асгарде спрятан артефакт, достаточно сильный, чтобы покрыть весь остров, но испускающий почти незаметные импульсы, то головоломка сходилась. Если бы можно было получить данные про асинь, живущих в других мирах, было бы легче, но асиньи никогда не переезжали. Путешествовали только мужчины. И даже в поселении с его свободными нравами до логистики женщин не допускали.       При переводе на человеческие года получалось, что проблема с рождаемостью длится всего лишь сорок лет — рассмотреть ее со всех сторон медлительные асы просто не успели, а отослать женщин в другие миры и проверить, не родят ли они там больше детей, никому не пришло в голову.       Еще Беннеру хотелось разузнать побольше о кривой выживаемости асов, сравнить ее с древним и современным человеческим обществом, но для этого категорически не хватало ни данных, ни времени проанализировать уже имеющееся. К его несказанному удивлению, асы научного мира много занимались экологией рыб и птиц, но вовсе не своей собственной. Все разумные расы Девятимирья подробно исследовал Етунхейм. Раньше туда поставляли материал в виде приговоренных к смерти, на которых и проводили любые эксперименты. Но деловые отношения с миром льда прервались, а вырастить собственных специалистов асы не успели. В самом деле — прошла всего-то пара тысяч лет — что можно успеть за такой ничтожный срок? Беннер собирался доказать богам, что три дня могут стоить трех тысячелетий. В успехе он не сомневался. Во всех мифах и легендах великие боги приходили к несмышленым смертным и осыпали всевозможными благами. Брюс собирался нарушить эту традицию и облагодетельствовать сильных мира сего. Богам придется склониться перед гением смертных.              Беркана не хотела в Фенсалир. И оставаться в поселении. И переезжать в столицу. И замуж она тоже не хотела ни за аса, ни за человека. Как и возвращаться к заворотной жизни, которую вела до знакомства с Хагаларом.       Дочь Одина понятия не имела, чего желает, и была уверена только в том, что хочет решительных перемен к лучшему. Ночи проходили, сменяясь солнечными или дождливыми днями с редкими вкраплениями запоздалого снега. Она слонялась по поселению в безделии и довела нытьем даже Лагура, который несколько раз давал ей советы в своей излюбленной непонятной манере, а потом вдруг заявил:       — Скажи же мне скорее, дочь Вотана, какой ответ желаешь ты услышать? Его я дам тебе, но, может, Логе тебе помочь способен? Или Фрикка? А, может, сам Вотан? Я не всесилен. Всесильны боги, так узнай у них. Ведь Логе здесь, и Доннер скоро будет.       Этому совету Беркана не последовала, как и всем предыдущим. Ни к какому Тору она за помощью не обратилась, к Локи — тем более. Она отчаянно скучала, даже думала сделать себе на руке татуировку в виде эргона в огне, чтобы сперва сосредоточиться на высоких уровнях духовной вибрации, а потом очистить, преобразовать все низменное, что ее окружает, оставив только духовную, вечную составляющую. Она бы наверняка воспользовалась тайными силами человеческой науки естества, если бы не страх перед болью.       Ужасную скуку развеяло только небольшое собрание, которое для бывшего фелага провел Ивар. Он почти ничем не отличался от себя прежнего, но Беркана слишком хорошо помнила, как он грозился убить ее. И как Раиду пытал человека, она тоже не забыла. Из всех членов команды только Поэтический Лагур ничего ужасного в последний год не делал, поэтому предусмотрительная Беркана пристроилась на скамеечке рядом с ним. Раиду садиться не стал. Ивар тоже. Они стояли друг напротив друга почти в идентичных позах, что усиливало внешнее сходство, хотя они не были родными братьями.       — Я должен извиниться перед всеми вами, — начал Ивар своим привычным мелодичным голосом, который Беркана прежде готова была слушать бесконечно. — Под действием чар я вел себя ужасно. Особенно сильно я виноват перед тобой, милая Дочь Одина, и прошу у тебя прощения, — он выдержал паузу, наблюдая, как Беркана стремительно краснеет: почти никогда у нее не просили прощения, даже если бывали виноваты! Она хотела поблагодарить, открыла рот, но ничего из себя не выдавила.        — Друзья мои, не только за этим я попросил вас прийти сюда. Каскет. Больше он не великая задача, достойная лучших умов поселения.       — Что ты такое говоришь? — встрепенулся Раиду, но не было в его возгласе прежнего огня, прежней кипучей энергии. Он словно старался играть себя прежнего, но у него отчаянно не получалось.       — Я повидался с царевной Етунхейма и выяснил, — Ивар провел рукой по безжизненному артефакту, — что чинить каскет нам вовсе не нужно, поскольку етуны создали новый, лучше прежнего, с привязкой к новому царю.       — Пламя возмездия, какой еще новый? — не отставал Раиду, и Ивар рассказал чарующую историю о своем путешествии в Етунхейм вместе с подручной Хагалара, которая случайно узнала тайну Локи. Так вот почему именно она обучает царевича. Дело вовсе не в любви!       — Самое печальное во всей этой истории, что ни наш дорогой Локи, ни его опекун ни о чем не знают, — Ивар развел руками. — Я так и не подобрал нужных слов, чтобы поведать им о случившемся, не разгневав. Они не знают ни о возрождении каскета, ни о желании царевны видеть своего единственного брата.       — Не стоит раскрывать глаза тому, кто смотрит в даль, неведомую нам, — скороговоркой проговорил Лагур, хотя его не спрашивали.       — Ты будто прочитал мои мысли, — Ивар чуть склонил голову. — Хагалар действительно все время занят чем-то странным и непонятным, каскет он давно забросил. Соглашусь с Лагуром: нам не стоит говорить ни о чем Хагалару. Но Локи стоит повидаться с сестрой, особенно после всего случившегося.       Беркана нахмурилась. То, о чем говорил Ивар, было безумием, которое почему-то не всполошило обычно стоявшего на страже покоя царевича Раиду. Придется ей подать голос. Ивар сейчас не такой и страшный. Даже извинился за то, что угрожал ей смертью.       — Прости, — ее голос звучал тихо, но вскоре окреп, — Ивар, ты безрассуден. После всего, что случилось… с тобой и с Локи… царевну нельзя приглашать к нам! Безопасность Локи и всего поселения…       Беркана с трудом подбирала слова, которые совершенно не тронули Ивара. Она его насквозь видела: он хотел привести царевен. Неужто не полностью оправился от произошедшего и все еще желает Локи зла? Нельзя позволить ему совершить очередное безрассудство.       — Милая Беркана, — Ивар говорил нежно, как раньше, но все же по-другому. — Быть может, ты и права. Но пусть решает Локи. Если он будет против…       — Он будет против! — горячо заверила Дочь Одина. — Я уверена. Да он… чуть не умер в прошлый раз!       На самом деле она не знала, что именно случилось несколько месяцев назад, но точно что-то нехорошее, из-за чего переполошилась вся царская семья, даже всесильный Один.       — Пусть так. Но я обязан передать ему волю царевны. Иначе я вечно буду чувствовать вину перед ними обоими. Я и так чудовищно медлю. Царевны могли уже обидеться на меня. Я долго думал, как подстроить так, чтобы человека не было рядом, и вот сегодня Черная Вдова доверила мне тайну: он вот-вот уедет вместе с наследником. Но Локи тоже собирается поехать с ними.       — Попросим задержаться, — буркнул Раиду. — Бог окажет нам милость.       — Поговори быстрее с Логе, объясни, что, где и как — и пусть он сам решает, — подтвердил Лагур. Он вел себя странно — сидел на скамейке без книги и разговаривал с Иваром, не уткнувшись в давно знакомый текст. На него это было совсем не похоже.       — Вы все правы, друзья мои, но есть одна загвоздка — я боюсь заговорить в нашим добрым другом, — потупил глаза естественник. — После всего, что случилось из-за царевны в прошлый раз, я не осмелюсь передать ему просьбу.       — Трус! — фыркнул Раиду, а спустя секунду добавил: — Но я трус не меньший.       И тут Беркана заметила, что три пары глаз смотрят прямо на нее.