Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Когда ворон влетел в покои Локи, тот завтракал, несмотря на достаточно позднее время. В когтях Мунин сжимал письмо, при одном взгляде на которое Локи побледнел. Вот она — расплата! И нечего было даже думать о том, что истинный бог чего-то не знает, особенно «чего-то» уровня межмировых сепаратных переговоров. Больших трудов стоило Локи не запаниковать и не выдать себя прозорливой птице. Хорошо, что пути отступления заранее подготовлены. Хотя Локи не собирался пока выдавать отцу правду, он все же заблаговременно написал шифрованное послание, в котором признавался в заговоре и кивал на Хагалара как на единственного предателя, заставившего всё поселение и самого сына Одина выступить против короны.       Немного успокоившись, Локи таки открыл письмо, по которому ворон в нетерпении долбил клювом, и прочел ровные строки. Письмо было написано самым дружелюбным тоном. Отец вызывал его в Гладсхейм по просьбе матери. Локи поморщился: неожиданная поездочка к любимым родителям точно не входила в планы на ближайшие дни, но отец ждать не любит и слово "сегодня" в письме стояло чуть ли не на первом месте. Он нервно смял пергамент. Хотел сжечь, но в последний момент передумал и закинул в подпространственный карман. Задумчиво налил ворону молока. Тот ответил благодарственным карканьем и даже позволил погладить себя по голове, чего с ним отродясь не случалось — добрый знак.       — Подожди немного, полетим вместе, — принял Локи тяжелое решение.       Надолго ли его приглашают, неизвестно, устроит ли Хагалар какие-то новые переговоры в ближайшее время — непонятно. За последнюю неделю они с мастером магии не обменялись и десятком слов. Вождь не заговаривал о предательстве, что Локи вполне устраивало и позволяло не прикасаться к документам. Поселенцы делали вид, что ничего не знают. Локи делал вид, что забота о посадках плодово-ягодных культур занимает его больше всего на свете. Единственное, о чем он полюбопытствовал - каким образом Лафей остался жив после проигранной войны и потери каскета? Хагалар пустился в пространные рассуждения о преданности семьи, о шансе вернуть каскет и таким образом смыть позор с себя и потомков, об отсутствии достойного преемника - Локи мог выбрать любую версию, но вряд ли среди них была правдивая.       В подпространственный карман немедленно отправились хагаларовские бумаги по заговору — на всякий случай. Оставлять их без присмотра слишком рискованно. Насколько его жизнь была бы проще без вездесущего старика! Хоть бы лично вздернуть его на виселице! Это будет единственная милость, о которой он попросит отца, если заговор таки раскроется.       Не найдя больше ничего ценного, Локи предупредил рабов, что уезжает, обещал написать им в течение трех ночей и обратился в птицу, однако встретил такое негодование со стороны Мунина, что вновь принял человеческий облик.       — Что такое? — спросил он, и ворон недвусмысленно указал на дверь. — Ладно, что дальше? — Локи вышел на улицу. Мунин полетел вперед, довел молодого мага до конюшни и сел прямо на голову ванахеймской лошади.       — Ты устал и хочешь, чтобы обратно я тебя вез? — усмехнулся Локи.       — Кар! — возмущенно подал голос Мунин, демонстрируя, что везти его будет Марципан, а вовсе не лично Локи.       — Ладно, уговорил.       Дождей давно не было, а солнце скрылось за тучами — идеальная погода для конной прогулки. Ворон переместился на плечо царевича и задремал, полуприкрыв глаза. Таки заставил сына Одина везти свою пернатую тушку лично.       Локи взял с собой только двух человек и выехал за ворота. Он никак не мог решиться на отчаянный шаг. Сказать отцу правду — единственно возможный вариант. Он не пойдет против короны, он не пойдет против брата. Но как не подвести поселенцев под эшафот? Как объяснить их идеи и чаяния народов других миров? Локи пытался вспомнить, удавалось ли ему хоть раз в жизни в чем-то убедить отца? Обычно отец с легкостью убеждал его в глупости и недальновидности. Но промышленную формацию без поселенцев не свершить, они хранят сокровенные знания, которые некому унаследовать, их гибель поставит крест на будущем Асгарда!       Марципан скакал по лавовым полям. Вдали, почти за горизонтом, шипели и взрывались гейзеры, а впереди показался памятник — тот самый, мимо которого Локи проезжал, впервые следуя за отцом в мир отверженных. Мертвец воскрес, а истукан как стоял, так и стоит. Никто его не убрал, словно младшего царевича всё еще считали покойником. И в некотором смысле так и было, ведь в глазах простых асов отверженные не отличались от мертвецов. Только вот вряд ли простые асы знали о переезде сына Одина в «загробный» мир.       Ворон несколько раз срывался с плеча и разминался в полете, но неизменно возвращался на свое место. Осторожно садился, стараясь не поцарапать шею острыми когтями, и снова засыпал. Но ни его полеты, ни красоты окрестных пейзажей не помогали Локи отвлечься от мрачных дум. Сложное решение тяготило — слишком много надежд связано с миром отверженных и слишком мал шанс, что надежды обратятся былью.       Царевич въехал в столицу, но даже необходимость здороваться буквально с каждым встречным не мешала думать и подбирать правильные слова. Время утекало сквозь пальцы. Вот уже и величественный Гладсхейм. Золотой чертог. Родной дом. Который он не желает заливать кровью родных. Локи велел свите возвращаться в поселение. Если ему суждено вернуться живым, он найдет, с кем поехать, если нет, то его прислужники будут хотя бы в относительной безопасности в поселении.       Локи успел несколько раз мысленно проиграть разговор с отцом, но ничего хорошего ни разу не получилось — Всеотец слишком непредсказуем и порой скор на расправу. Царевич спешился перед золотыми воротами, отдал лошадь подоспевшему слуге и взбежал по блестящим ступеням, привычно игнорируя стражей. Он не собирался сразу идти к отцу с донесением. Сперва переодеться, отдохнуть, возможно, посоветоваться с матерью или Учителем. Да хоть с братом. Он же играет в благородство, а то, что мотив сохранить жизнь преступникам исключительно корыстен, можно не пояснять. Локи спокойно дошел до своих покоев, кивнул стражникам, зачем-то охранявшим жилище царевича, даже когда его самого не было дома, и вошел внутрь. Какого же было его удивление, когда в комнате обнаружился Фандрал! Он стоял у окна и, заслышав шаги, обернулся. Локи недоуменно вскинул бровь, взглядом требуя объяснений. Просто так в его покои пробраться невозможно.       — Прости за вторжение, — Фандрал попытался улыбнуться, но улыбка вышла безрадостной. — По приказу Всеотца ты задержан. При попытке сопротивления мы вынуждены будем применить силу, а в худшем случае…       Фандрал не договорил, но Локи и сам понял. Хотел уточнить, кто такие «мы», но не стал. Стража за дверьми никуда его не выпустит.       — Дурацкая шутка, — бросил он раздраженно, стараясь сохранить лицо. Неужели отец таки узнал о заговоре, и утренние подозрения подтвердились?       — К сожалению, не шутка, — Фандрал подошел ближе, а Локи едва не отступил, но быстро взял себя в руки. Он может попробовать сжечь приятеля заживо… Если успеет, учитывая его божественные силы. — Ты задержан. Дворец пока ни о чем не знает и лучше будет, если не узнает.       — Это какая-то ошибка. У меня письмо от отца, — Локи материализовал пергамент. — И ворон может подтвердить, — он кивнул на птицу, невозмутимо сидящую на плече.       — Именно Один и приказал арестовать тебя, — Фандрал опустил глаза, как будто ему было неловко говорить.       — Да в чем меня обвиняют? — спросил Локи, теряя самообладание, хотя ответ знал заранее. Ладно, заговор — не самое страшное. Заветное письмо, изобличающее Хагалара, должно сработать. Придется, конечно, выдать тайну осколков Тессеракта, но всё лучше, чем попасть на виселицу. Только сперва стоит разобраться, что знает Фандрал, какую версию отец выдал своим марионеткам.       — Тор, — начал было Фандрал, но вдруг осекся, будто сказал что-то не то.       — В чем меня обвиняет Тор? — тут же ухватился Локи за спасительную ниточку. Есть еще шанс, что дело не в заговоре, что братец решил обвинить его в падении Беннера. Да все лучше, чем кажется!       — Ни в чем, — Фандрал отвернулся. — Ты либо очень искусный лжец, либо и в самом деле ни при чем.       Локи воздержался от комментариев и весь обратился в слух.       — Тор умер, — сказал Фандрал тихим надтреснутым голосом. — Убит. И всё указывает на тебя.       — Тор убит? Что ты несешь?! — Локи одним рывком преодолел расстояние меж собой и Фандралом. — Гнусная ложь и клевета.       На большее на хватило воздуха. Такого возмущения Локи не испытывал уже давно. Еще одна дурная шутка, на этот раз от отца! Царевич гораздо больше привык к подобным мерзостям от Хагалара. Сговорились они с отцом, что ли? Да еще и Фандрала в свои игры взяли. И он верит их лжи, явно скорбит по другу. Истинные трикстеры! Один притащил младшего царевича на подставные переговоры, другой обвиняет в убийстве да еще и не лично, а через третьих лиц! Локи видел брата живым и здоровым меньше трех недель назад, сразу после злосчастного поединка Гринольва с Беннером. Брат жаловался на легкое недомогание, но не более. И теперь вроде как мертв. Нашли дурака!       — Объясни толком, что произошло, — потребовал Локи. — И где отец? Где мать? Я хочу поговорить с ними. Уж точно не ты должен меня арестовывать, — он не хотел срываться на Фандрале, но не получалось сдержаться.       — Тор убит зельем, изготовленным на проклятой земле деревни магов, — пустился в объяснения Фандрал. На Локи он не смотрел и явно боролся с собой, принимая какое-то тяжелое решение. — Родители в трауре и не хотят тебя видеть. У меня приказ сопроводить тебя в камеру без лишнего шума. Ты можешь просто не сопротивляться и пойти со мной? О допросах речь не идет, а дворец… не знает ни о чем. Даже Сиф, — Фандрал смотрел на него чуть ли не умоляюще. Локи прислонился к стене, за которой скрывался проход в катакомбы. Мунин ободряюще каркнул. Птица всё еще здесь, значит, отец все видит, это же его глаза. Что за фарс? Очередная проверка? Можно вырубить Фандрала, а потом стражников у входа и потребовать у отца объяснений, только вот если он и правда не хочет говорить, то от него слова не добьешься. Ладно, раз Всеотец заварил эту глупую кашу, пусть сам и расхлебывает. А приемный сын ему подыграет.       — Хорошо, пойдем в темницу, я не буду сопротивляться — Локи отделился от стены, прощаясь с самым простым вариантом побега. — Передай отцу, что я хочу его видеть и объясниться. Я брата не убивал. Могу поклясться.       — Передам, конечно, — Фандрал внезапно положил руку на плечо и крепко сжал. — Я не верю, что ты убийца. Ты тот еще проказник, и я ждал от тебя любой подлости, но, кажется, сейчас я тебе верю. О гибели Тора пока никто не знает, а я уже поклялся, что найду убийцу. Когда тебя оправдают, мы сделаем это вместе.       И столько искренности было в его словах, что Локи поверил: в самом деле найдет. Вот они — верные друзья, которых у него никогда не было. Фандрал напьется от радости, когда живой и здоровый Тор выйдет из башни отца, улыбаясь и подкидывая молот.       А если предположить, что брат и правда мертв, то вопрос наследника Одина решится однозначно в пользу етунской полукровки, ведь других претендентов нет… Наверняка, в этом и состоит проверка отца: хочет посмотреть, как воспитанник поведет себя в тюрьме, уверенный, что вот он, заветный трон, уже в кармане. Не дождется. Приемный сын не так глуп.       — Ты видел тело Тора? — тихо спросил Локи по дороге в казематы. Он спускался по золотой витой лестнице как ни в чем не бывало. Будто они с Фандралом решили посетить нижние этажи Гладсхейма, чтобы допросить какое-нибудь чудовище из подземелий, пускай на данный момент чудовищем пытаются выставить его самого.       — Я его обнаружил. Позавчера. Зашел утром проведать друга.       — Позавчера? — удивился Локи. Как странно, почему отец так долго медлил? Похоже, готовил декорации для нового спектакля. — И что же ты видел?       — Он лежал в смятой постели, — Фандрал нервно облизнул потрескавшиеся губы.       — Все шторы были задернуты. Темень. Я впустил солнце, позвал его по имени — ничего. Тогда я решил облить водой из кувшина. Я думал, он пьян…       — Так от чего брат умер? — задал Локи самый важный вопрос.       — От неизвестного яда. Не спрашивай подробности.       — Спрошу их у отца. И не поверю ни единому твоему слову, пока не увижу тело! — гнул свое Локи. До чего дошел Всеотец: подговаривает друга Тора, показывает «труп» царевича. Сколько усилий и ради чего? Ведь воспитанник уже не раз доказывал свою преданность короне. Что от него еще хотят? Неужели к отцу попала какая-то новая информация о таинственных силах, которые Локи получил в ином мире, но так и не освоил?       Тюремная камера, к которой направился Фандрал, была отделена от прочих магическим барьером. Локи видел всё вокруг, но его не видел никто. Пол устилала трава и мягкий мох, образуя подобие лужайки. Снизу бил ключ с прозрачной водой. Она собиралась в желоб, проложенный вдоль камер, и убегала под дворец. На стенах висели антимагические цепи: твори любую магию внутри, но наружу не пробьется ни крупицы. Вокруг пестрели надписи на древних языках — некоторые Локи сходу прочитал. Не то заклинания, не то послания тех, кто сидел здесь до него. Ворон слетел с плеча и устремился к потолку.       — Похоже, он хочет остаться со мной, — Локи указал на птицу. — Он — живые глаза Одина, вот и наблюдает.       — Надеюсь, Всеотец скоро придет к тебе. Не хочу верить в твою причастность, — откликнулся Фандрал. — Помнишь нашу безумную вылазку в Етунхейм? Ты спас меня тогда от ледяного гиганта. Ты прикрывал наши спины столько раз. Я не могу и не хочу верить, что ваши с Тором дружеские поединки закончились вот так! И то, что ты убил его не в честном бою, а ядом! Ты бы не поверг Тора в царство Хель и не лишил бы Асгард защитника в преддверье Рагнарека! — Фандрал как будто убеждал сам себя.       — Я не причастен ни к чему. И я это докажу. Верь мне, — заверил Локи. Что бы ни думал о нем Фандрал, это был товарищ, воин, к которому Локи мог повернуться спиной. И даже сейчас, когда Всеотец разыграл его втемную, он не верил в убийство родича. Зря. Об убийстве Локи думал не раз. Другое дело, смог бы он по-настоящему убить, если бы представилась возможность, или ограничился бы очередным ножичком в бок и сбрасыванием вниз с высоты нескольких футов?       Фандрал вышел за дверь, но закрыл ее неплотно, что не укрылось от Локи.       — Там мощные чары? — спросил он недоуменно.       — Нет, — Фандрал развел руки в стороны в извиняющемся жесте. — Я не хочу унижать тебя клеткой. Надеюсь, ты не станешь подставлять меня и никуда не уйдешь.       — Конечно, — вздохнул Локи. Куда ему идти? Он потеряет честь, если сбежит.       Оставшись наедине с вороном, он снял тяжелую одежду и растянулся на теплом мху. Приятно журчала вода. Если закрыть глаза, то легко представить себе полянку где-нибудь на бескрайних просторах Асгарда. Только солнца не хватает. На грудь тяжело опустился ворон, заглядывая глазами-бусинками прямо в душу.       — Мунин, — Локи попытался дотронуться до черной головы, но получил невесомый удар клювом по пальцам. — Ладно, не буду.       Он положил руки за голову. Творился какой-то абсурд. Брат не мог умереть — эта мысль твердо засела в голове. Кто угодно, только не брат. Да и от какого яда? Кто мог его отравить? Никто! Очередные игры отца, очередное наказание за то, что о семье забыл и давно не приезжал. Или еще что-то в этом духе. Может, отец в курсе предательства? И все переговоры — совместная шуточка отца с Хагаларом? Гадать можно долго, но бессмысленно. Локи заставил себя выкинуть из головы все тревожные мысли и заснуть, несмотря на то, что встал всего несколько часов назад. Бесполезно лежать на полу тюрьмы и накручивать себя. Во сне он быстрее скоротает невыносимые часы ожидания. Отец обязательно придет, иначе его шуточка не имеет смысла.       Фандрал и в самом деле первым обнаружил еще теплое, но уже не дышащее тело. Немедленно осознав чудовищность ситуации, он принял единственно верное решение — перенес Эйр в покои Тора со всей своей божественной прытью, а потом спокойным шагом направился за царем и царицей. Царская чета не позволила себе расторопность, поскольку вид спешащих царя или царицы вызвал бы кривотолки и жуткие слухи. Фригг, которую печальная новость застала в Фенсалире, собрав в кулак всю свою волю, медленно вышла из покоев, будто ничего не случилось, прошла быстрым шагом по саду, где ее никто не видел, и снова замедлилась в Гладсхейме.       Она вошла в комнату последней и застала печальную картину: Эйр колдовала над телом Тора, Фандрал мерил шагами пространство между кованым сундуком и дверью, а Один склонился над сыном, держа за руку и невнятно бормоча. Стражники, попеременно охранявшие покои царских сыновей и ставшие невольными свидетелями происшествия, мялись у стены, стараясь с ней слиться. Фригг владела целительными силами и почти ни в чем не уступала Эйр, однако помощь уже не потребовалась: сердце Тора, судя по всему, остановилось во сне, а тело оставалось теплым лишь потому, что было укрыто толстыми шкурами. Эйр колдовала по инерции, не пытаясь спасти того, кого уже нельзя было спасти.       — На первый взгляд, это смерть от острой сердечной недостаточности, — сказала она, закончив внимательный осмотр, — но у Тора никогда не было никаких проблем с сердцем.       — Никогда, — кивнув, подтвердила Фригг. — Должна быть какая-то другая причина.       Эйр потянулась за сундучком, который принесла с собой, и достала оттуда четыре маленьких одинаковых флакончика с прозрачной розовой жидкостью внутри. Затем с помощью шприца взяла немного крови Тора и добавила по капле в каждый. В трёх жидкость стала бурой и мутной, а в одном — прозрачной. Эйр потрясла его и посмотрела на свет — содержимое переливалось голубоватым свечением.       — Яд, — произнесли целительницы одновременно. Странный яд, едва различимый, не похожий ни на что. Таинственный отравитель пытался выставить всё так, будто сам сын Одина скончался от хандры и тоски, не выдержав потрясений последних месяцев.       — Похоже, его долго травили каким-то ядом, имитирующим естественные причины смерти, — тихо произнесла Эйр, вглядываясь в клубящиеся магические переливы. — При вскрытии определю точнее.       — Нет!       Все вздрогнули от резкого окрика, и даже стражники прекратили едва слышно шушукаться.       — Оставьте его во льду, — продолжил Один, не поднимая головы. — Не хороните. Асгард не должен потерять защитника мира.       Царица мысленно согласилась с мужем. Асам ни в коем случае нельзя узнать о смерти наследника, особенно о бесславной кончине. Его душа отошла в Хельхейм, а вовсе не в Вальгаллу. Когда случится Рагнарек, он встанет на сторону Хель, а не Асгарда. Это позор. Фригг провела рукой по мертвому лицу. Все считали, что царевич переживает из-за смерти человека. Даже она не разглядела за напускной дерзостью и злостью медленное угасание из-за неизвестной отравы.       — Яд мне неведом, — подала голос Эйр, оторвавшись от магического сканирования взятых проб крови. — Он такой изощренный. Даже не знаю, где его могли создать, кроме деревни бесконечной магии. А царевич Тор в последнее время часто туда наведывался.       Фригг задумчиво кивнула. Целительница, не посвященная в дела царской семьи, рассуждает верно. Локи расчистил себе путь к трону удивительно бездарно. Она думала о нем лучше.       — Тор упокоится в льду, — повторил Один и хотел было поднять тело, но Фандрал опередил его.       — Позволь мне!       Один не выказал раздражения ни единым жестом.        — Оставайтесь здесь, — бросил он остальным и вместе с Фандралом прошел через тайный проход в стене, демонстрируя его потрясенным охранникам. Только Эйр не подала виду, что удивлена. Она тяжело опустилась в одно кресло, Фригг — в другое. Повисла напряженная тишина, которую никто не смел нарушить. Царевич умер. Наследник Одина. Хозяин Мьельнира. Защитник мира. Его рождение предсказали норны, он должен был свершить великие дела, но что он успел сделать, едва преступив порог совершеннолетия? Поигрался с инопланетянами в Мидгарде? Устроил заварушку в Етунхейме? Спалил пару деревень в Норнхайме? Неужели ради такой малости норны спустились в Асгард и изменили жизнь правящего дома?       Фригг старалась забыться в размышлениях. Они с мужем так долго решали, стоит ли спасать Локи, что совсем забыли о Торе. Он в последнее время не причинял беспокойств, во всем шел за отцом, был готов на любые подвиги и жертвы. И вдруг его находят мертвым! В постели, будто дряхлого старика, разменявшего пятое тысячелетие.       Незаметно открылась дверь в стене, пропуская Одина и Фандрала. Царь присел на кровать, еще хранившую тепло наследника, Фандрал встал рядом с ним. Один выглядел ужасно, будто собирался отдать Хель свою душу заместо души сына.       — Всеотец, — начала было Эйр, но не закончила.       — Никому не говорить о том, что произошло. Поклянитесь хранить молчание. Я позже решу, что делать.       Стража, Эйр и даже Фандрал, сбиваясь, дали клятвы и удалились: возбужденные, расстроенные, но вынужденные молчать. Фандрал несколько раз оборачивался. Была бы его воля, он остался бы подле тела друга. Он очень любил Тора, но не сберег. Ни родственники, ни друзья ничего не заметили. В конечном счете Тор остался один.       — Идем, Фригг.       Один отвел супругу в их общие покои на самой вершине дворца. Оттуда открывался чудесный вид на столицу. Когда-то в молодости, сразу после замужества, царица любила смотреть на Асгард с высоты птичьего полета. Не говоря ни слова, Один сел за стол и принялся за письмо. Фригг не задавала вопросов. Всё было ясно и без слов.       — Я заигрался, — грузно произнес Всеотец, скрепляя письмо печатью. — Я думал, что нет того, кто превосходит меня мудростью. Я совсем забыл о смерти.       Фригг села рядом и взяла супруга за руку. Только так она могла его поддержать. Никакие слова не залечат ужасную рану.       — Что бы ни случилось, — глухо произнес Один, — не сжигайте тело. Пусть будет так, во льду. Пусть покроется инеем.       Фригг кивнула. Сейчас она видела перед собой не царя Девятимирья, а безутешного отца, которому невероятно, до боли тяжело расстаться с сыном. С сыном, которого растил много столетий, которого любил и в котором видел будущее Асгарда. Если он хочет, чтобы пустая, бездушная оболочка осталась в замке, замороженная, не подвластная разложению, пусть будет так. Она не против.       Письмо, законченное, запечатанное, сиротливо лежало на столе. Один долго крутил его в руках, а потом разорвал на множество клочков и пустил по ветру. Написал новое. Снова запечатал и снова не отправил. Весь остаток дня супруги провели словно в забытье. Вместе, но как бы порознь. Государственные дела отошли на второй план, а царская чета посвятила несколько часов друг другу и своему горю. Оно объединило их крепче любого торжества или победы, только никому не пожелаешь Такого объединения.       Супруги легли вместе, хотя в последнее время редко делили одну постель. Фригг заснула почти сразу, ощущая радом тепло мужа, которому когда-то отдала невинность и жизнь.       Следующим утром Один не проснулся.       Иногда Хагалару казалось, что всю жизнь он делал неправильные выборы. Один за другим. Прожив несколько тысячелетий — гораздо больше, чем среднестатистический ас, — пережив войну, плен, пытки, — он все же раз за разом делал неправильный выбор. То из-за собственной гордыни, то ради спасения других.       Первым неправильным выбором был побег с хутора Гринольва. Как признался недавно по пьяной лавочке тот самый злополучный Гринольв, Орм был настолько увлечен любимым воспитанником друга, что собирался усыновить его и ввести в семью. Ключевое слово: «собирался», но так и не усыновил. То ли опоздал, и Хагалар сбежал раньше, то ли на самом деле то был лишь пьяный бред, как недавно у Гринольва. Подробностей не узнать, оставалось только верить или не верить бывшему "хозяину". Который о многом не догадывался. Например, что Орм жив.       С тех пор, как Гринольв напомнил об искренней любви своего друга к воспитаннику, Хагалар потерял покой. Он и в самом деле не знал, где похоронен тот, кого он обожал в пору своего полного ничтожества. Он решил проверить Нифльхейм, потому что вроде бы Орм говорил, что именно там его идеи полукровок приобрели огромную популярность. И Хагалар нашел. Только не могилу, а информацию, которая позволила перенестись в Ванахейм, где Вождь обнаружил вполне себе живого Орма. Старого, но сохранившего удивительно ясный разум, все еще работающего над полукровками для армии инеистых великанов, но не в холодном и промозглом Нифльхейме, а в благословенном мире ванов. Полукровки турсов получались либо с асами, либо с огненными великанами и назывались в таком случае ётунами, но Орм искусственно вывел кучу гибридов, ранее науке неведомых. Своего прежде любимого воспитанника он не узнал, и Хагалар не стал ворошить прошлое. Он помнил Орма мужчиной в самом расцвете сил, а вовсе не стариком. Когда-то он искренне обнимал его, благодаря за очередной подарок, а сейчас предпочитал даже не дотрагиваться. И всё же он не удержался и сыграл злую шутку — рассказал, что Гринольв жив, причем в добром здравии и даже в молодости.       — Это лучшая весть за многие столетия, — тяжело проговорил Орм, и на глазах у него выступили слезы. — Мой друг, которого я предал и бросил, которого не нашел и оставил на произвол судьбы. Судьба милосердна к нему. И я буду спокоен.       Хагалару не казалось, что Орм как-то особенно переживал прежде из-за отсутствия известий о любимом друге, но язвить не стал.       — Мне передать ему что-нибудь? — спросил он доброжелательно.       — Нет, не нужно, — покачал головой Орм. — Пусть считает, что я мертвый. Ведь скоро и так помирать. Асы вечно не живут. Пусть будет счастлив с молодой женой и любимой армией. Эх, где мои три тысячи лет!       И Хагалар снова оказался перед выбором. Орму он представился заговорщиком, собирающим иномирские силы вокруг Локи. Про проект полукровок он знал и уже прикидывал, как использовать его не против Асгарда, а на благо. Он мог сделать большую гадость Гринольву и рассказать о том, что его лучший друг не просто жив, а еще и находится по другую сторону баррикад: готовит иномирскую армию. Хагалар прекрасно знал, как сильно Гринольв переживает из-за потери единственного друга, а также понимал, что этот Орм — старый и больной — окончательно добьет и без того ослабленного Гринольва, который с трудом осознал даже то, что дети, которых он выращивал, давно завели собственных детей и внуков. Никто в целом Асгарде не догадывался, насколько сложно бравому полководцу найти себя в новом веке. Он никого к себе не подпускал, друзей так и не завел… и Хагалар сделал очередной выбор — смолчал, ни о чем не сказал Гринольву, хотя сам несколько раз инкогнито посещал Орма. Так и хотелось задать вопрос об усыновлении, но зазвучал бы он сейчас глупо, а, главное, бессмысленно, да и вряд ли Орм вообще помнит о былом увлечении, даже если оно и имело место быть.       Итак, больше двух тысяч зим назад Хагалар сбежал. Правильнее было бы остаться на хуторе, но он слишком бредил войной. Настолько, что даже бросил не то подругу, не то возлюбленную — они так и не определились с отношениями, а потом Орм еще и сделал ее полукровкой, что окончательно всё запутало. Больше он ее никогда не видел, только слышал краем уха, что она впоследствии тоже пыталась сбежать, но неудачно — за ней и еще несколькими беглецами погнались, и они не нашли ничего лучшего, чем прыгнуть в водопад. Те, кто прыгнул, погибли. Те, кто испугались, счастливо дожили до совершеннолетия, а кто-то жив и до сих пор. О неудачном побеге он узнал давно, когда только пристроился во дворец, но душевной боли не испытал. Он успел забыть о первой любви, как и об Орме. Он вообще удивительно быстро забывал тех, кто хорошо к нему относился, зато прекрасно помнил тех, кто причинил хоть малейшее зло.       В армии ему не давали выбора, и отказаться от самоубийственного похода в Муспельхейм он тоже не мог, как и спасти хоть кого-то из ловушки, куда они угодили всем отрядом. Он был слишком юн, неопытен и ничего не умел. Не мог он и утаить сведения, которые добыл ценой жизни боевых товарищей. И вот дворец, вот Один, вот новый выбор — какую награду потребовать за чужой подвиг? Он мог попросить место во дворце, но нет, етун его дернул озвучить самое сокровенное желание — и он оказался подле Всеотца. Не то ученик, не то шут, не то всё сразу.       И снова он мог сидеть тихо и покорно исполнять предписанную роль, но гордыня подвела — он вмешался в дела взрослых, и взрослые ему жестоко отомстили. Точнее, тогда казалось, что жестоко отомстили, сейчас Хагалар понимал, что все было ровно наоборот - от него избавились самым мягким из возможных способов: ведь тюрьма лучше пыток и казни. И снова он мог сидеть тихо и ждать, когда тюремщикам наскучит его держать в камере. Всем, даже засадившему его Одину, было ясно, что он ни в чем не виноват, но в те годы Хагалару казалось, что его действительно считают главным преступником Асгарда.       Он мог ни во что не вмешивать невинную девочку, но вмешал из-за жажды приключений. И сколько трупов на его совести? Он всю жизнь отговаривался тем, что трупы, в общем-то, не его, что он ничего такого не хотел и не просил, но он действительно мог не втягивать юную деву в свои дела. Долгожданная свобода и снова выбор. Один делает предложение, от которого невозможно отказаться. Так казалось в те годы, но на деле отказаться можно было. Если бы он подумал хотя бы немного, то остался бы самым обычным асом… Но ему захотелось большего, захотелось проявить себя и хорохориться перед всеми. И вот — несколько столетий триумфа, славы и могущества. Но Фригга… Его прекраснейшая Фригга. Он сам отказался от нее, хотя мог поступить иначе. Один не приказывал, норны — тем более. Ему просто дали выбор, а он…       — Тор должен стать сыном Одина.       — Мне все равно, за кого из вас выходить замуж.       Две фразы, брошенные одновременно. Они вместе отреклись друг от друга, но он мог не отрекаться, мог оставить ее при себе, и Тор был бы его сыном, а вовсе не Всеотца. Он мог не отдавать свою жизнь и всё, что любил, Асгарду и Одину. Но он отдал. По своей воле. Еще один неправильный выбор.       Считать недобитого ребенка неправильным выбором у Хагалара не поворачивался язык. Но зато он точно помнил, где выбрал неправильно — в тот день, когда оставил Локи во дворце, а не забрал в Бездну. Когда решил, что ребенку нужны родители, а он уж как-нибудь сам разберется. В этот день он потерял свое будущее. И потом, когда вернулся в Асгард, у него был шанс снова оказаться подле трона и стать опорой детям, но он не оказался, предпочел лелеять обиды и уйти в поселение, где не сумел найти подход к Локи и отказался возвращаться во дворец… Десятки, если не сотни неправильных выборов привели к теперешней жизни, которая не соответствовала никаким его чаяниям. Всё, к чему он стремился, было уничтожено, почти все, кого он любил, были мертвы. И вот снова распутье — гибель Тора. Он знал, кто отравил его, но убивать Фену сейчас… Бессмысленно. Он сам виноват, он недоглядел. Ведь знал, как поселение относится к Локи и как жаждет посадить его на трон, но слишком увлекся мировой политикой и человечком. Это его просчет. Фену — просто исполнитель, смерть Тора — желание поселения. И это было больно. Безумно больно, ведь Хагалар помнил Тора младенцем и воспринимал почти как родного сына. Он видел в нем будущее, причем будущее, которое почти не шугалось его, в отличие от Локи. Он придумал сотни способов, как оставить Тора в живых и посадить на трон Локи. Да и, в конце концов, Тор был тем самым легендарным защитником, обещанным много столетий назад. Тот, ради кого он потерял Фриггу, тот, ради кого она нарушила все свои обеты, предала себя и в конечном счете погибла под пятой Одина, изменившись до неузнаваемости. Из-за Тора. Он одним своим появлением на свет разрушил жизни всех членов правящего дома, а теперь умер, поставив жирную точку в своих подвигах. Хагалар понимал, что его единственное предназначение сейчас — спасти Локи. Это самый простой выбор, его легко сделать. Но вдруг этот выбор такой же неправильный, как и все предыдущие? Быть может, стоит подождать и посмотреть, что предпримет Один, который подозрительно легко дал пронюхать о смерти наследника, тщательно ото всех скрываемой?       Вынуть мальчишку из петли он всегда успеет. Но стоит ли вынимать? Или все же Один — великий бог, вечный правитель Асгарда, и дети ему не нужны? Или проще убить всю царскую семью и заявить свои права на престол? Выбор огромен, требовалось сделать последний шаг. Спасти Локи — косвенного убийцу Тора… Пустить дела на самотек… Захватить власть… Трудный выбор, от которого зависит слишком многое и который не хотелось делать. Если бы мог, Хагалар скинул бы ответственность на кого угодно, хоть на пресловутую Царицу Листиков, но кто она и кто он? Никто, кроме него самого, не проживет его жизнь до конца.