Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Для верховной богини Асгарда темные одежды — столь большая редкость, что пришлось приложить усилия при поиске подходящего платья. Пальцев одной руки с лихвой хватит, чтобы сосчитать все случаи, когда прекраснейшая из бессмертных меняла светлые, подчеркивающие высокий статус одеяния на траурные, смотревшиеся на ней чужеродно. Однако настал день, когда лишь темные тона хоть немного отражали всю трагичность сложившейся ситуации.       Она сидела во главе стола, на почетном месте, где раньше председательствовал Всеотец. Вокруг нее доверенные лица Одина, все как один — марионетки, покорно исполняющие волю царя. Хорошие, но безынициативные, отобранные по одному-единственному признаку — личной безоговорочной верности.       — Моя царица, позволь выразить величайшие соболезнования по поводу случившегося, — произнес один из них, прежде чем занять свое место. Его имя и должность не имели никакого значения. Точно такие же слова мог произнести любой из них.       — Благодарю, — милостиво кивнула Фригг. Как никогда она рада своему извечному равнодушию, позволяющему принимать только обдуманные решения. — Мы собрались, чтобы согласовать наши действия на ближайшее время. В стране должна быть власть. Народ должен видеть своего правителя.       Повисло неловкое молчание.       — Положение и правда не из приятных, — заметил кто-то с дальнего конца стола. — Всеотец вторые сутки пребывает во сне Одина и вряд ли пробудится в ближайшее время. Старший царевич упокоился с миром, а младший схвачен по обвинению в убийстве брата. Других наследников мужского пола у Всеотца нет, и он не оставил никаких указаний насчет преемника на ближайшие недели и месяцы.       Фригг обвела взглядом присутствующих, но каждый опустил голову. Ситуация действительно крайне сложна. Один всегда заблаговременно готовился ко сну и раздавал указания — каждый знал, что делать, и государственный механизм работал как часы. В последний раз он собирался передать власть Тору, но ничего не вышло. Царица на свой страх и риск вручила Гунгнир Локи, но краткое царствование приемного сына закончилось катастрофой, хотя инструкции советники получили заблаговременно. Не зря законы запрещают несовершеннолетним участвовать в управлении государством. Сейчас же инструкции с назначением преемника были тайно сожжены лично царицей, а в ближайшем будущем ожидались, как минимум, война с половиной миров Иггдрасиля и починка Радужного Моста. Прежде сон Одина длился не более месяца, но никогда прежде его не вырывали из сна насильно, как случилось несколько зим назад. Никто не предполагал даже, когда он проснется. Неловким, невысказанным в воздухе висел вопрос: «проснется ли он вообще?» — ведь столь сильные потрясения в столь почтенном возрасте крайне негативно сказываются на здоровье, даже если ты трижды Всеотец.       — Коли так, я стану официальным преемником своего мужа, — объявила Фригг, так и не дождавшись ответа. — Я выступлю перед народом.       Тишина стала крайне напряженной.       — Ваше величество, — начал один из славных мужей Асгарда, — прости, что смею говорить такое, но наш народ слишком консервативен. Невиданное дело, чтобы женщина восседала на троне. Возникнут вопросы, начнется смута, и сам Имир знает, к каким ужасным последствиям это может привести.       — На пороге войны нам нельзя допустить разлада, — поддакнул другой. — Народ должен сплотиться. Он должен видеть мужчину, сильного лидера, того, кто сможет повести их за собой к победам, славе и богатству; только при таком правителе народ будет спокоен, а спокойный народ — залог успеха любого предприятия и решения.       Взгляд придворного впервые пересекся со взглядом царицы — и не уступил. Асгардец смотрел спокойно и твердо — зная свою правоту и чувствуя поддержку всех мужей, присутствующих в зале.       — Уж не предлагаете ли вы объявить Гринольва внебрачным сыном Одина Всеотца? — хмыкнула Фригг. — По вашим словам, он идеально подходит. Никто из вас не готов взять ответственность, никто из вас не согласится выпустить из тюрьмы братоубийцу, и, похоже, никто из вас не готов признать меня единственной правительницей Асгарда. Какой же выход вы видите? Говорите, я слушаю.       И вновь молчание было ей ответом. Достойнейшие из достойнейших переглядывались или сидели, опустив голову и делая вид, будто их нет. Каждый надеялся, что другой найдет идеальный выход, что случится чудо. Но время шло, а чудо откладывалось.       — Что ж, я вижу, что пока никто не может предложить ничего дельного, — Фригг встала. — У нас еще есть время, но скоро придется объявить народу о сне Одина. Думайте. Иначе вам придется-таки признать меня — первую женщину на троне Асгарда.       Никто не возразил царице, но еще до того, как двери за ней закрылись, возмущенные голоса наполнили комнату. Звучали речи о традициях и силе, порядке и устоях. Несколько голосов упомянули Одина — и шум пошел на спад. Женщина в Асгарде зависела от мужчин и выбирала свою судьбу, только когда ей позволяли либо родственники, либо вооруженные до зубов подчиненные, присягнувшие лично ей в верности. Когда будущей царице было меньше тысячи зим, она мечтала изменить асгардские порядки, но время шло, она взрослела, пора было задуматься о замужестве. Ей выпала честь стать женой самого Одина, тогда еще только царя Асгарда. Более удачно выйти замуж было невозможно, поэтому вместо того, чтобы изменить порядки, в котором жила, Фригг возглавила то, что всей душой презирала и ненавидела в детстве. Но задумываться об этом ей не приходилось, ведь она стала всесильной — Один прекрасно к ней относился: не презирал, не бил, не подминал под себя, наоборот во всем советовался и дал полную свободу действий. Все вокруг уважали ее и откликались по первому зову. Как же все изменилось, стоило остаться без мужского плеча! Ни супруга, ни сыновей, ни личного войска — и она тут же столкнулась с консервативной асгардской системой, о суровых реалиях которой успела забыть за тысячи лет царствования. Нет, так больше продолжаться не может. Она не пленница Фенсалира, не красивая кукла на троне и не утеха для мужчин. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько незащищенной. И никогда больше не почувствует.       Тяжелые двери отворились, пропуская внутрь некогда прекрасную в своей молодости и красоте девушку, которая сутками просиживала в алхимической лаборатории. В столе обнаружился старый рецепт, написанный рукой того, кто сейчас называл себя Алгиром. Успокаивающее лекарство, угнетающее психику. Фригг нужно было создать антидот — то, что разрушит действие седативного препарата. Она не боялась бури, которая неминуемо последует. Она была ко всему готова. Антидот, конечно, не решит проблему сразу, но запустит механизм, который будет сложно обратить вспять. Немного травы, немного магии, немного редчайших ингредиентов — и готова специфическая отрава. Отрава, которая подарит новую жизнь не только ей, но и всему Асгарду.              Локи сидел на полу камеры и терпеливо ждал. Ждал, что отец придет и объявит, что все это очередная проверка, очередное испытание, а по сути — издевательство. Или же придет сам Тор, хохоча до упаду, мол, глупый братец поверил шутке, выдуманной Фандраллом в пьяном угаре. Но ни один из них не появился. В тюрьме не было окон, поэтому пропадало ощущение дня и ночи. Локи не знал, сколько времени провел в заточении. Скорее всего, не очень много, поскольку легкий голод не перешел в безумное желание съесть ворона, который то взлетал размять крылья, то вышагивал по траве, то пил из ручья. Если Всеотец приставил птичьего стража, чтобы понаблюдать за побегом, то он просчитался: никуда сбегать Локи не собирался, как и говорить вслух, выдавая свои и чужие тайны. Недолгий сон не принес упокоения. Локи снова входил в свои покои, но в них никого не было. Царевич подходил к кровати, и вдруг его хватали за ногу и увлекали вниз, а из-под кровати горели бешеным огнем глаза голодного Фандрала. Изо рта у бывшего друга капала слюна и спастись от него было невозможно… Локи проснулся от предсмертной агонии и больше не решился засыпать. Видение было более чем отвратительный и, возможно, вещим.       Когда по ту сторону камеры появилось лицо Хагалара, который не мог его видеть, а нашел, видимо, по ауре, Локи только глаза закатил. Как же его достал противный старик! Без него нельзя шагу ступить. Он точно в сговоре с отцом. Сперва переговоры, наверняка подстроенные, теперь пленение. Локи что — просто забавный зверек для почтенных старцев, над которым раз за разом ставят всё более кошмарные эксперименты?       — Здравствуй, мое несчастное дитя, — голос Хагалара был непривычно грустен и холоден. Долго репетировал, наверное.       — Здравствуй. И как долго вы с отцом готовили этот дешевый фарс? — огрызнулся Локи в ответ. Он не видел смысла играть и подыгрывать. — Смерть Тора — очень смешно!       — Приди в себя! — Хагалар беспрепятственно вошел в камеру и схватил Локи за грудки, приподнимая над полом и несильно встряхивая. — Не веришь никому, только собственным глазам?       Крепко сжав запястье царевича, Хагалар бесцеремонно потащил его на верхние этажи. На слабые попытки вырваться и пойти рядом мастер магии ответил парочкой заклинаний, не болезненных, но весьма неприятных, и Локи предпочел покориться. Вождь сам на себя не походил, и судя по тому, что их странную парочку никто не замечал, отвод глаз работал отменно. Они вышли за пределы темниц, прошли по длинному коридору и спустились вниз по другой лестнице в сторону погребов и морозильных камер. Ворон догнал их и бесцеремонно устроился на плече Локи. Однажды в поселении Хагалар вот так же тащил его из разгромленного лабораториума. Неприятное воспоминание заставило царевича предпринять еще одну отчаянную попытку освободиться, но Хагалар ее даже не заметил. Одной рукой он открыл тяжеленую дверь в камеру, другой втолкнул туда Локи, с трудом устоявшего на ногах. Ощущение дежавю усиливалось.       В темной комнате с высоченным потолком и маленькими окнами, через которые едва пробивался солнечный свет, было очень холодно. В воздухе заплясали магические огонечки, освещая, но не давая тепла. На полу в беспорядке валялись огромные глыбы льда, на которых в обычное время замораживались мясо и рыба. А в центре комнаты на свежесколоченном постаменте, обложенном льдом со всех сторон, лежало тело, в котором Локи без труда узнал не родного брата. Он подошел ближе, сканируя комнату на предмет маскировочных заклятий. Он до последнего не верил. Не хотел верить. Но на постаменте точно лежал Тор. Не иллюзия, не кто-то похожий, не манекен. Локи распознал бы самую совершенную иллюзию. Это точно был Тор, и он точно был мертв да еще и заморожен. Судя по сероватому цвету кожи и отсутствию повреждений на теле, речь действительно шла о яде.       Локи дотронулся до ледяной руки. Словно камень. Но это невозможно! Отец не допустил бы гибели наследника. Он же всегда всё просчитывал на сто ходов вперед. Немыслимо!       — Брат! — бессмысленное слово сорвалось с губ. Да, брат. Был. Еще недавно они пили вместе. Из одного кубка. И не раз. Возможно, он тоже пил яд. Но на него не подействовало. Или подействует позже. Только сейчас Локи обратил внимание на Мунина, перелетевшего на грудь Тора. Ворон плакал, из его глаз катились едва заметные слезы. А ведь птицы не умеют плакать.       Локи непроизвольно сжал руку Тора — мертвую, холодную, как и все в этой морозильной камере.       — Бедный, бедный детеныш, — едва слышно произнес стоящий по другую сторону помоста Хагалар. Он перебирал отросшие волосы Тора, покрытые изморозью. — У него была вся жизнь впереди. Ему была уготована счастливая судьба. Он должен был стать защитником всех миров. Войти в зенит славы и возвысить Асгард. Сын Одина.       Сколько горькой нежности звучало в голосе старца. Локи хорошо различал интонации и отчетливо слышал безудержное горе и сожаление. Хагалар любил Тора. Он никогда не выказывал свою любовь прямо, а сейчас склонился над ним в скорби. Но Локи ничего не ощущал, ему казалось, что его собственные внутренности превратились в лёд и он с неестественным равнодушием следил за морщинистой рукой, очерчивающей лицо брата.       — Я должен был защитить вас, дети Одина, — голос раздался совсем рядом. — Но вы убили друг друга. Тор мертв, а тебя скоро казнят за убийство.       Локи с удивлением смотрел на мага, стоящего почти вплотную, и пытался понять смысл его слов, дошедший до сознания спустя несколько долгих секунд.       — Отец не…       Локи оборвал сам себя. Тор — первенец, любимец отца и матери. Даже если не казнь, как он посмотрит в глаза приемным родителям? Особенно матери — любимой и единственной. Не он убил, но по его вине, ведь нигде, кроме как в поселении, такого яда не достать и поселенцы не раз бахвалились своими чудесными отравами, среди которых, наверняка, были медленно действующие яды. Зря он пропускал их хвастовство мимо ушей. Локи прекрасно помнил все свои игры с поселенцами, намеки и двусмысленные фразы. Он сам выставил себя жертвой безжалостного Всеотца. Вот и доигрался: его решили спасти таким вот экстравагантным способом. Его игра удалась, в нее безоговорочно поверили, ему освободили путь к трону. И теперь Тор мертв, хладен и недвижим, а из его приоткрытого рта не поднимается пар от дыхания.       — Нам надо уходить, — послышался тяжелый вздох Хагалара. — Я заберу тебя в Бездну. Я не дам Одину убить тебя.       — Отец не… — снова начал Локи, оторвавшись от созерцания лица брата.       — Отец — да! — резко возразил Хагалар и положил руки царевичу на плечи, притягивая ещё ближе к себе.       — А если и нет, то ты хочешь остаться братоубийцей? — льдисто-голубые глаза Хагалара словно гипнотизировали, а голос стал тихим и вкрадчивым. — Тор погиб в той или иной мере из-за тебя, ты должен стать достойным царем Асгарда. Ты должен совершить подвиги, прежде чем претендовать на трон и власть. Какое бы преступление ты не совершил — в конце концов ты окажешься на троне, ведь теперь ты — единственный наследник.       — Но поселенцы…       — Переживут.       — Я лишусь всего, к чему стремился. Это путь труса.       — Это путь Орма, — добавил Хагалар тихо. — Помнишь историю Гринольва? Я сковал его и заточил. Его друг, еще один из советников Одина, Орм, понял, что в Асгарде опасно, и сбежал, покрыв себя и семью позором. Скажешь, ужасный поступок. Его предки недовольны им, а его потомки заклеймены. Но он жив. До сих пор. Он стар, но его разум ясен. Он укрылся в Нифльхейме и разменял почти пять тысяч зим. А что случилось с теми, кто смеялся над Ормом, кто презирал его за побег? Прочие советники казнены, их семьи сосланы или лишены имущества. А у Орма новая семья и новый род, который им гордится. Локи, иногда побег, отступление — лучшее, что ты можешь себе позволить… Или ты сможешь пойти к матери? Ты сможешь смотреть в глаза той, которая воспитала тебя, вскормила змею на своей груди?       Было так странно и страшно вести подобные разговоры, стоя над телом Тора. Локи снова глянул на его лицо, пытаясь представить, какого цвета сейчас глаза под закрытыми веками. Но старик мягко развернул его, заставив смотреть на себя. От него ждали какого-то ответа, но Локи не помнил вопрос.       — У тебя есть план? — произнес он наконец.       — Мы уйдем в Бездну. Туда, где Один нас не найдет, — успокоил его Хагалар. — Я знаю безопасные места, где смогу защитить тебя даже от того, от кого ты укрылся в Асгарде.       — Но не от самого себя? — меланхолично заметил Локи, не пытаясь высвободиться из цепких рук мастера магии.       — Как мне это надоело, — Хагалар прикрыл глаза. — Сколько бессмысленных слов. Локи, ребенок ты мой ненаглядный, я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты спасения. Я тебя в любом случае спасу.       — Нет, Хагалар, ты не посмеешь так поступить, — раздался тихий, но решительный голос со стороны двери.       Маги обернулись одновременно и замерли в изумлении. В дверях стояла царица Асгарда. В черной одежде, ни в коей мере не походящей на женскую, с собранными в сложную прическу волосами и, главное, с мечом наизготовку. Локи никогда не видел мать с оружием в руках. Он был уверен, что она не умеет управляться ничем, существеннее ножа, но сейчас от нее несло настоящей решимостью. На ее бледном лице отчетливо выделялись ярко-алые губы, словно она их специально подвела для решительного боя.       — Не вставай у меня на пути, прекраснейшая из бессмертных, — глаза Хагалара опасно сверкнули. Он встал, прикрывая собой Локи и перелетевшего ему на плечо ворона. От такой наглости царевич потерял дар речи: Хагалар что, защищает его от матери? Совсем свихнулся.       — Убьешь меня? — Фригг неумолимо приближалась, поигрывая оружием. — Убьешь женщину с мечом?       И Хагалар в нерешительности сделал шаг в сторону. Его руки, наэлектризованные готовыми сорваться заклинаниями, мелко дрожали, а губы беззвучно шептали не то «фула», не то «ула» — Локи не мог разобрать. Он смотрел во все глаза на мать и не узнавал ее. Никогда прежде она не была такой решительной, такой воинственной и такой убийственно прекрасной. Хагалар опустил руки, готовый признать поражение. Локи ничего не понимал, но и вмешиваться не собирался. Боль из-за смерти брата, стыд перед матерью и страх, витающий в воздухе, — всё смешалось воедино, переплелось в единый клубок ядовитых змей, отравляющих сердце. Всё происходящее было настолько абсурдно и не походило на реальность, что Локи просто наблюдал за действом, как за спектаклем.       — Ты пришла, чтобы заколоть меня? — с губ Вождя буквально тек яд сарказма. Конечно, царица ведь никогда не причиняла никому вреда, ее облик в глазах настоящего воина смешон.       — Нет, — покачала она головой. — Я пришла не для того, чтобы заколоть тебя. А для того, чтобы убить.       Прежде, чем Локи успел встать между ними, мать… не взмахнула мечом, и не отрубила голову обессилевшему магу, и даже не проткнула его сердце кинжалом. Она прильнула к губам Хагалара, накрыв их своими. Локи отчаянно выдохнул. Стоя над трупом собственного сына, царица Асгарда самозабвенно целовала мастера магии из мира отверженных!       «Я клянусь тебе, Локи, что мы с твоей мамой никогда не были любовниками», — пронесся в голове давнишний ответ Хагалара на прямой вопрос. Соврал, значит. И сейчас, над телом брата… У Локи голова шла кругом. Но даже больше, чем поцелуй, его изумило поведение Мунина. Взъерошенный ворон дрожал всем телом и изображал звуки, больше всего напоминающие шипение. Царица отбросила в сторону меч и с трудом отстранилась от губ мага. Взглянув на него, Локи непроизвольно отшатнулся: глаза приобрели красный оттенок, а лицо исказилось страданием, будто он только что испил яд. Схватившись за грудь, Вождь пал на колени, бормоча что-то нечленораздельное. Никакой магией в воздухе не пахло, а мать стояла и спокойно смотрела на скорчившееся у ее ног тело.       — Что… ты… наделала… — неожиданно разборчиво прохрипел Хагалар, не поднимая головы. — Локи, беги! Беги, пока не поздно! Мунин, защити его, умоляю тебя.       И Локи почувствовал волну магии, направленную на него. В следующий момент мир перевернулся, а руки обратились в крылья. Он стал воробьем — птицей, достаточно мелкой, чтобы просочиться сквозь решетку на окнах у самого потолка.       — Улетай отсюда! Я его не удержу! — хрипел Хагалар, а глаза все больше наливались кровью. Но больше, чем метаморфозы с Хагаларом, Локи пугала мать: она так и стояла над магом, не глядя на приемного сына, будто не заметила превращения в птицу. Она возвышалась над магами, словно памятник. Локи очнулся, когда ворон больно клюнул его в голову. Улететь? Но как Мунин выберется через решетку при его-то размерах! Локи устремился вслед за ним, отчаянно перебирая маленькими крылышками. Ворон, не мудрствуя лукаво, просто прошел сквозь решетку, наглядно доказав свою магическую природу и неестественную сущность.       Пролетев за решетку, Локи остановился и сел, прижавшись к стене. Он не обращал внимания на карканье кружащего вокруг Мунина. Он наблюдал, как Хагалар неестественно резко вскочил на ноги и, словно демон ночи, бросился к царице, вновь впиваясь в губы. Мелькнула отчаянная мысль защитить мать от монстра, и Локи дернулся было назад, но Мунин преградил путь. Царевич попытался обратиться в себя, но ни одно заклинание не действовало. Попытки заговорить тоже не увенчались успехом — кроме неясных чириков из горла ничего не вылетало. Локи притих, прислушиваясь к странному разговору, доносящему из камеры. Он не мог осознать происходящее, но старался запомнить каждое слово, чтобы проанализировать потом, в безопасном месте. Лица стоящего к нему спиной Хагалара он не видел, но слышал, как изменился его голос. Когда мать произнесла престранную фразу «ты нужна Асгарду», Локи решил подсмотреть, что за женщина появилась в камере, но Мунин сильным ударом клюва скинул его с окна. Царевич отчаянно замахал крылышками и, поймав воздушный поток, припустил вслед за вороном, который стремительно улетал прочь от столицы куда-то в неизвестность.              Если бы могла, Фригг наслаждалась бы ответным поцелуем. Мастер магии целовал жестко, слизывая с губ оставшийся антидот, купировавший действие сдерживающего лекарства. Наконец, спустя долгую минуту, он отступил на шаг и опустился на пол, тяжело дыша. Его глаза из ярко-алых постепенно приобретали обычный голубой цвет, зато лицо немного изменилось: с него исчезла былая беззаботность, проявились прежде тщательно скрываемые жесткость и надменность, а со дна души волнами поднималась черная, опутывающая и подавляющая всех аура. Та самая, которая котенком сворачивалась у ног Фригг много столетий подряд. Царица не ожидала, что лекарство подействует настолько быстро. Похоже, и без ее вмешательства преображение бы свершилось, только немного позже.       — Прекраснейшая из бессмертных, — протянул маг, смакуя каждое слово. Царица с удовлетворением отметила до боли знакомые интонации, внушавшие непосвященным священный трепет. — Чем обязан?       — Ты нужна Асгарду, — Фригг достала из-за двери небольшой ящичек, прежде сокрытый за створкой. — Я принесла подарок. Огненные клинки. Один хотел подарить их Локи, когда воспитает из него достойную замену тебе, но у него ничего не вышло. Поэтому я дарю их тебе.       Она открыла ящик, на дне которого лежали изогнутые, зазубренные кинжалы, призванные не просто вспарывать, а наносить страшные рваные раны противнику.       — Нравится?       — Достойная плата за предательство, — произнес маг, сжимая ручки клинков со всей силы: их лезвия тут же почернели, пропитываясь магией нового владельца.       — Я рада это слышать, — Фригг с нескрываемым злорадством любовалась на своё создание. — Я буду ждать тебя. У себя. Нам многое надо обсудить, — она направилась к двери, но все же задержалась на мгновение. Обернулась, встретилась взглядом с тем, кому в глаза боялись смотреть почти все сильные мира сего.       — Мой муж впал в сон. Мой старший сын мертв. Мой младший сын в бегах. Народ нуждается в тебе — до пробуждения Одина Асгард теперь твой.       С этими словами она вышла, плотно прикрыв за собой дверь.