Записки заключенного

Все по-настоящему началось, когда появился Артур. Нэйтона перевели в другую тюрьму. Пацан выглядел вполне нормальным все пять лет, которые мы провели в одной камере. Ну, я думаю, настолько, насколько может быть нормальным двадцатилетний парень, отравивший мышьяком всю свою семью за ужином. Он от природы был одиночкой и большую часть времени оставался в тени, радуясь тому, что остается незамеченным. У меня не было никакого желания навязывать ему то, что едва не навязали мне, так что я не трогал его. От того, что мы жили в одном и том же крошечном пространстве, у нас сложилось что-то вроде дружеских отношений, за что я был очень ему благодарен. Говоря иными словами, я не был тем, кто вынудил его порезать себе горло, когда ему в руки попал кухонный нож. Само-собой, его отправили, наверное, в психушку, а у меня почти неделю пустовала койка. К тому моменту я уже отсидел пять лет и два месяца. И почти махнул рукой и на надежды на то, что ошибка исправится, и на призрачные мысли о свободе. Я мог без помех передвигаться по тюремной территории после того фокуса, который я выкинул. Учитывая еще и то, что я выжил после ответного хода. Несколько друзей Рекса пытались припереть меня к стене вскоре после того, как я вернулся из камеры-одиночки, но я был рад этому. Потому что это была возможность доказать, что я могу причинить боль не только зубами. Я был в меньшинстве, один против трех, но было ясно, что у парней нет боевых навыков. Все они с серьезными травмами оказались в лазарете. Я отделался сломанным носом, вывихом запястья и подбитым глазом. Я не хотел быть альфа-самцом в тюрьме; альфа-самцу стремится бросить вызов любой мудак, считающий, что он хоть что-то из себя представляет. В конце концов, я так и не стал альфой, но до остальных дошло, что я могу постоять за себя, если меня спровоцировать. Кроме этого, они поняли, что я вполне цивилен, если меня не трогать. Кое-где я обзавелся несколькими приятелями: некоторые ребята из тех, с кем я работал в дни, когда мы трудились на открытом воздухе; а также один из врачей, Юсуф, и медсестра Ариадна из лазарета, где я частенько бывал. Удовольствия от жизни в тюрьме это не прибавляло, но делало ее более сносной. Мы приглядывали друг за другом, когда появлялся какой-нибудь новенький мудила, который пытался самоутвердиться, избив кого-нибудь. Мне повезло подружиться с несколькими надзирателями. Если честно, не уверен, что стоит рассказывать о том, как это произошло. Я не любил общаться с тюремщиками — ощущение власти било им в голову. Но то там, то тут я предпочитал замять конфликт до того, как он перерастет в драку. Не потому, что я хотел помочь охране, но потому, что я очень устал от грызни. В остальных случаях у меня просто была необходимая охранникам информация, или я мог выдать хорошую шутку, скрасив их скучный рабочий день. Когда Артур только прибыл, он ни с кем не разговаривал. Я лежал, растянувшись на нижней койке, полистывая контрабандный журнал, который Джимми достал для меня. Надзиратель, который привел нового сокамерника к моей камере, находящейся в самом конце блока, был одним из тех, кто хорошо ко мне относился — или, по крайней мере, не ненавидел меня, в отличии от большей части тюремщиков, непереносящих на дух заключенных. Черт возьми, в первый вечер я знал только то, что его зовут Артур, потому что Кельвин назвал долговязого и тощего парня по имени, пока конвоировал мимо решетчатых стен. Кельвин предупреждающе взглянул на журнал, а кроме этого, похоже, безмолвно попросил не прикончить пацана в первый же вечер. — Я Имс, — представился я, даже не подумав встать со своего неудобного матраса. До сих пор не знаю, почему чувствовал желание познакомиться — до этого я никогда ничего не предпринимал для того, чтобы следовать приличиям. Но не в тот раз. Хоть Артур и долго смотрел на меня, в ответ он ничего не сказал, сбросил вещи и поднялся на верхнюю койку. Я замолчал, подумав, что новенький хочет, чтобы его оставили в покое. Первая ночь в тюрьме — самая трудная, и я знал, что не могу сказать ничего такого, что сделало бы ее легче. Исходя из того, что увидел, я предположил, что Артуру не больше двадцати; он выглядел как я, когда оказался в тюрьме пять лет назад. Но в отличии от меня, сохранившего свою мускулатуру благодаря тюремной работе, он был невероятно тонок. Я немного беспокоился о том, как юнец будет выживать в тюрьме. Было очевидно, что Артур не слишком хорош в драке. Но взгляд этих его темно-карих глаз, несмотря на тень недоверия и страха, еще был острым, независимым и решительным. После отбоя я убрал журнал под кровать, лег на спину, вперив взгляд в матрас надо мной. Я слышал, как Артур иногда ерзает, ища удобное место на нём. В конце концов, поймет, что такого не существует. Я слышал, как другие новенькие плакали и скулили в своих камерах, а бывалые заключенные подтрунивали над ними. Я внимательно слушал, но в ту ночь не услышал от Артура ни единого всхлипа.