Записки заключенного

Все изменилось, когда Артура изнасиловали. Это случилось почти через два месяца после того, как он появился. Сначала именно такой выбор времени показался мне странным, но после того, как я пораскинул мозгами, это обрело смысл. Ублюдки смотрели и ждали, буду ли я претендовать на Артура. Как бы они ни хотели новую игрушку, им не хотелось ради нее наступать мне на пятки. Я лежал на своей кровати, последнюю перекличку закончили и должны были скоро погасить свет. Артур еще не вернулся, и меня бы это беспокоило, если бы он не предупредил, что его перевели на весь день в другую группу размером поменьше. Наверное, их взяли, чтобы помочь с грязной работой в озеленении фермерского участка неподалеку; одна из попыток руководства тюрьмы заставить заключенных выглядеть меньшей обузой для общества. Я никак не мог расслабиться, несмотря на его слова и на то, что я знал, где он находится. Мое внимание привлек лязг сдвинувшейся, а затем вернувшейся на свое законное место металлической решетки. Я не пошевелился и не открыл глаза, не желая показывать, что взволнован. Сначала я ничего не слышал, затем уловил звук медленных, спотыкающихся шагов, движущихся к кровати. Артур молчал и я тоже, подумав, что он слишком устал после работы. Я проследил передвижения моего сокамерника по крошечному пространству до кровати. Я слышал, как он замер у лестницы, скинул обувь, а затем поставил одну ногу на металлическую перекладину. До меня дошло, что что-то не так, сразу после болезненного вздоха, вслед за которым кислый запах блевотины окрасил угол нашей камеры. Именно в этот момент я открыл глаза и приподнялся, опираясь на локоть, чтобы посмотреть, что происходит. Я сглотнул с таким трудом, что стало больно, когда увидел, что рабочие брюки Артура испачканы кровью. Не слишком сильно, но все-таки заметно, я тут же обратил внимание и на капли крови, разбивающиеся о бетонный пол, оставшиеся и там, где прошел мой сокамерник. Я увидел все остальное, только когда он отвернулся от угла. Лицо Артура было испачкано кровью из его носа, разбитых губ и пореза на виске. На шее и левой щеке остались ссадины в виде отпечатков пальцев. Волосы были растрепаны там, где его хватали за них, не было никаких сомнений в том, что много других царапин и ссадин запятнали бледную кожу под мешковатой рабочей одеждой. Артур заметил, что я смотрю на него и надолго замешкался, еле стоя на ногах. А потом поковылял ко мне душераздирающе медленно, его ноги подгибались в бесполезной попытке уменьшить боль; могу только представить, что он чувствовал. Я не знал, что делать, когда он замер надо мной, выглядя так, словно только что умер; в конце концов, я отодвинулся ближе к стене. Часть меня понимала, что я должен уступить ему весь матрас целиком, но мысль о том, чтобы оставить Артура одного после того, что произошло, заставила меня остаться. Я ушел только если бы он попросил. — Я не могу подняться по лестнице, — нерешительно сказал Артур, словно ему необходимо было оправдание. — Все хорошо, зайка, — успокоил я его. Только когда выветрился адреналин, я понял, что использовал ласковое прозвище. Артур никак не отреагировал. — Можешь спать здесь всю ночь. Я… Я ничего тебе не сделаю, — добавил я, когда заметил, как настороженно он выглядит. Артур долго смотрел на меня. Не знаю, как он умудрился так долго стоять. Но потом все-таки схватился окровавленными пальцами за каркас кровати и медленно, очень осторожно опустился на мой матрас. Он отбил в сторону мою протянутую руку, так что я просто прижался поближе к стене, уступив больше места и беспомощно наблюдая. Мучительный всхлип вырвался из его губ, когда Артур наклонился, чтобы заползти на кровать, в итоге устроившись на животе. Я переложил свою подушку ему под голову и просто лежал рядом, глядя на то, как судорожные вдохи сотрясают тело моего сокамерника, как он пытался сдержаться и не заплакать, преодолеть боль. Последним, что я видел перед отбоем, было то, как Артур повернул голову на пропитавшейся кровью подушке, чтобы посмотреть на меня. Его призыв словно был услышан, темнота опустилась на нас, Артур расплакался. Я представлял свежие слезы, стекающие по лицу Артура, смывая кровь. До этого, я видел, как они наворачиваются на его глаза. Я знал, что это были не слезы стыда, хоть щеки Артура и были окрашены розовым от унижения. Это были слезы ярости. — Кто это сделал? — Я пытался спокойно спросить, несмотря на то, что мой голос был далек от спокойного тона. — Какая разница, — всхлипнул Артур; пытался казаться сильным. Я понимал, что он, наверное, злился на себя за то, что в довершение всего еще и плакал. Хотел бы я знать, как убедить его в том, что он имел полное право расстраиваться. — Конечно же, важно! — сорвался я, чувствуя нарастающий гнев. Я все равно почувствовал, как Артур вздрогнул от моего резкого тона, несмотря на то, что я не касался ни дюйма его тела. Я закусил губу, тотчас сбавив обороты. — Извини. Не хотел тебя напугать. Но мне необходимо знать, кто это сделал. — Зачем? — Для того, чтобы заставить их охуительно раскаяться, вот зачем! — прошипел я, зная, что нужно вести себя тихо, но едва ли будучи в состоянии сдержаться. — Я не маленький мальчик, которого нужно защищать, Имс! — парировал Артур, голос его дрожал тем сильнее, чем больше он нервничал. И все больше слез падало. — До этого момента я прекрасно справлялся сам. Я разберусь с этим. — Прекрасно справлялся до этого? — повторил я, холодная ярость разливалась по моему телу. Как долго это продолжается? Почему мне никто не сказал? Артур молчал. — Артур! — Раньше обходилось без рукоприкладства. Они пристали сразу после того, как я прибыл, но я отбивался раз за разом. Были только насмешки, и несколько синяков на теле под одеждой. — Артур расплакался сильнее, глуша звуки моей подушкой. — Ебаный в рот, — выругался я себе под нос. Я хотел быть сейчас где-нибудь, на работах, где можно было бы швырнуть и разбить несколько камней. Я не хотел быть здесь, слушать, как Артур пытается успокоиться, ведет себя совершенно неуютно. — Кто это был? — Имс… — Кто? Между нами повисла тишина. Я слышал тихие шорохи и храп в других частях блока. — Винс, — сознался Артур. — И его дружки. — Они что, пустили тебя по кругу? — спросил я, чувствуя, как начинает болеть голова от того, как крепко я стиснул зубы. — Нет, только Винс. — Я слышал, как Артур попытался двинуться с места и заскулил, упав в прежнее положение. — Остальные просто кричали и держали, чтобы я не вырвался. Я медленно выдохнул, безуспешно пытаясь успокоиться. Я был в ярости, фактически в бешенстве. Артур был чертовски хорошим сокамерником на протяжении последних месяцев, а я старался приглядывать за своими друзьями. Эта черта моего характера не отмерла даже после предательского поступка Джейкоба. Как ни странно, пусть даже подобное, естественно, случалось в тюрьме, я чувствовал себя так, словно подвел Артура. Я представить себе не мог, как Артур держит себя в руках. Я почти неделю ни с кем не разговаривал после того, как проучил Рекса, я не имел совершенно никакого желания быть опущенным. И все же, Артур отвечал на мои вопросы — хоть и немного неохотно и сквозь слезы, — отвечал так, словно я спрашивал о погоде. То, что испытал Артур, было намного хуже того, что произошло со мной. — Так… — шепнул я больше для того, чтобы напомнить Артуру о том, что я все еще тут и никуда не исчез. — Так, нужно отвести тебя в лазарет. — Пока я говорил, в моей голове уже родился план, и я сдвинулся с края матраса. Я хотел привлечь внимание надзирателя криками, стуча по прутьям. Меня не волновало, получил бы я взбучку за нарушение порядка. Мне просто был нужен кто-то, кто позаботился бы о Артуре. Холодная, липкая рука быстро сжалась на моем запястье, удержав меня до того, как я поднялся с кровати. Я не вырвал руку из захвата, потому что побоялся толкнуть Артура. — Нет! — Он умудрился звучать приглушенно, надломленный голос звучал в темноте угрожающе. — Тебе нужно обработать раны, — напомнил я ему. — А кроме этого, тебе стоит хорошенько отмыться и провериться. Кто знает, чем болеет этот ублюдок. — Рука, крепко стиснувшая мое запястье, начала дрожать. — Я не хочу, чтобы все узнали, — слабо возразил Артур. Я мог это понять и поэтому уступил. Надзиратель и так придет следующим утром, выяснить, почему Артур не был на перекличке. Я не спрашивал, хотел ли Артур, чтобы я занял его койку. Честно говоря, мне это даже в голову не пришло. Он сам тоже не упомянул об этом и лег обратно, на крошечное оставшееся место. Артур в эту ночь так и не сомкнул глаз. Я знаю, потому что тоже не спал. Мой друг всхлипывал и скулил от каждого движения, а мне на ум не приходило никаких стоящих слов. Это случилось всего час спустя, когда я притворился, что сплю: Артура накрыло приглушенными рыданиями от отчаяния и поражения. Тогда-то я и решил, что должен сделать что-нибудь. Утром, когда зажегся свет и распахнулись двери камер, мои глаза горели от усталости. В какой-то момент Артур провалился в прерывистый сон, но я всю ночь думал над планом своих действий. Я оставил его спать, пока идет перекличка, и один встал в конце ряда заключенных. Дом сразу заметил отсутствие Артура, — он всего на несколько камер ниже, чем мы — и в замешательстве прищурился. Я едва заметно потряс головой — не сейчас — и снова устремил взгляд вперед. Охране потребуется не много времени, чтобы заметить отсутствие Артура, и еще меньше на то, чтобы преодолеть два этажа и добраться до нашей камеры. Я дождался, пока они минуют меня, и обернулся, чтобы незаметно поговорить с охранником, вставшим в дверях. Им был Кальвин, охранник, с которым я ладил лучше остальных, особенно когда это было выгодно нам обоим. — Винс изнасиловал его прошлой ночью, — объяснил я, убедившись, что надзиратели слишком далеко, чтобы услышать меня. — Я хочу, чтобы его отнесли в лазарет. — Мой голос прозвучал зло. — И я хочу, чтобы Винсу преподали хороший урок. — А тебе-то какая разница? — Кальвин изогнул бровь, подав поверх моей головы знак главному надзирателю разрешить остальным заключенным идти на завтрак. Совсем скоро мы остались наедине. — Он меня спонсировал, а значит, и тебя тоже, — шепнул я. Украденные и заработанные деньги незаметно скользнули из моей руки в карман его нагрудной рубашки, пока остальные надзиратели пытались расшевелить Артура. Я откладывал эти деньги на черный день; если вдруг понадобиться выменять что-то серьезное или редкое. Но я ни секунды не сомневался, глядя на то, как Артур со сдавленными всхлипами сползает с кровати. — Ну и вкусы у тебя, знаешь ли. — Закатив глаза, Кальвин коснулся пальцами спрятанных денег, негласно пообещав сделать то, что я просил. Я не стал спорить. Не стал объяснять, что Артур просто мой друг и я не собирался трахать его. Чем больше людей ошибочно думают, что я сам заинтересован, тем серьезней будет воспринято мое требование. Тем безопаснее будет для Артура. Вскоре после того, как Артур прописался в лазарете, Винс отправился в камеру-одиночку. Через неделю Винса выпустили из одиночки. Кальвин и двое других охранников уже ждали его в камере. Позже, в тот же день, видели, как Винса увезла машина скорой помощи, его позвоночник был сломан. Больше его не видели никогда. Дружки Винса больше никогда не ошивались вокруг меня или Артура. Артур все еще лежал в лазарете. Через две недели после произошедшего Артур во время обеда вернулся в тюрьму. Он ни с кем не заговаривал, и никто не пытался вовлечь его в разговор. После обеда нас обоих по расписанию отправили во двор на тренировки. Артур еще прихрамывал, садился аккуратно, когда мы заняли скамью у находящегося под напряжением ограждения. Он сказал, что у него нет никаких необратимых повреждений, никаких заболеваний или инфекций. Я едва сдержал вздох облегчения. В ответ на эту новость, я спросил Артура, доверяет ли он мне. Артур издал невеселый смешок, подозрительно сверкая глазами. — Что ты задумал? — спросил он у меня. Я только повторил свой вопрос: доверяет ли он мне. Артур неохотно пожал плечами, не встречаясь со мной взглядом. — Думаю, мне придется кому-то доверять. Услышав это, я схватил Артура за руку и плечо, тесно и накрепко прижавшись губами к его шее. Я чувствовал, его пульс ускорился от страха под моим языком. Артур несомненно вспомнил то, что уже пришлось испытать. Я знал, что мог совершить огромную ошибку и сделать все еще хуже, чем оно есть. Но я просто не смог придумать ничего получше. Так что я удерживал его на месте, пока он сопротивлялся, посасывал и кусал, оставляя засос на его шее. Я отстранился с уверенностью, что отметка продержится минимум неделю. Я отпустил Артура и справедливо получил в нос, перед тем как он убежал. За ужином все увидели новую отметку, поняли, что ее оставил я. Артур не говорил со мной еще две недели после этого, но я уверен, что он понял, зачем я это сделал и почему с этим нельзя было подождать. Мне было наплевать. Плевать, если Артур после этого вообще перестанет со мной разговаривать. Важно было только то, что никто и никогда больше не прикоснется к нему.