Ради тех, кому мы улыбаемся

Я родился, чтобы он стал падшим, чтобы привести его к гибели. И, соединившись с его разумом, я начал управлять этим радостным юнцом. Я понял, зачем я здесь, почему стою здесь и для чего.

Но знал я лишь одно: я - гибель. Разрушение, уничтожение, гибель. Только для этого я и был создан - чтобы вернуть в равновесие суть этого безумного мира… «Sion Note», Vol. 2 Вы лучший. Ваш народ искренне верит в это. В его глазах вы — идеальный образ, романтический герой, который с мечом наголо ведет Роланд к победам и процветанию. Чуть ли не Господь Бог, несущий правое слово во славу империи. Да, вам было тяжело. Порой вы не могли отличить ошибок и промахов от по-настоящему верных решений. Вы терзались, боялись и оступиться, и отступить. Это были смутные для Роланда времена... Казалось, что в вашей груди бьется сердце целой страны, — и когда оно обмирало от страха и боли, то и Роланд останавливался вместе с ним. И все же вы нашли силы привести свою страну на пьедестал победителя, вы осветили своим величием тернистый путь. Вы — мой король. Мой свет. Время вас закалило; теперь в ваших исключительных глазах столько решимости... Неколебимый эталон, сверкающий символ благополучия, вы по-прежнему днюете и ночуете в своем кабинете, на неуютной постели из доносов и указов, сжимая перо в окостеневших пальцах. Пускай вы духом едины с народом — душой вы один... Вы нарочно воздвигли вокруг себя неприступную стену, отгородились от целого мира — отшельник в оживленном и гулком дворце. И только лишь горстка избранных, посвященных во все ваши тайны, может найти лазейку в этой замшелой стене. Я — один из таких людей. Я — единственный, кто понимает вас, как никто, и отдает все ради высшей цели... Нет. Ради вас, мой король. Итак, спустя пять долгих лет вы пришли на вершину всего континента. Бесстрашно сражаясь, обороняясь щитами верных вам армий, средь вспышек вражеских заклинаний вы явились на эту вершину размашистым шагом и стали недосягаемы. Немногие видели ваше лицо в тот миг. Оно не было преисполнено гордости, в нем не виднелось счастья. Оно было мокрым от слез и золотой крови. И несчастным. И, похоже, эта горькая маска останется с вами до самой смерти... долгой жизни моему королю. Пять лет прошло; вы тоскуете до сих пор. Хотелось бы знать, отчего. Kurau, Karune Спустя почти целый год ты, наконец, возвращаешься домой... А я вдруг понимаю, что мне нечего сказать тебе. Будто не было Клауса Клома всего лишь несколько часов, будто год обернулся мгновением. Что я могу сказать при встрече? — Клаус, друг... - поднявшись на цыпочки, шепчу ему на ухо: — Пойдем пить. Смуглое лицо вояки в мгновение озаряется белозубой улыбкой, и длинный шрам на виске собирается в морщину. — И это вместо "добро пожаловать"? Отличное заведение совсем недалеко от южных ворот Рейлуда, где я встречал возвратившегося фельдмаршала, и потому, переступая порог таверны, мы все еще смеемся. Мы берем по бутылке "вонючего пойла", как называет Клом местный хмель, устраиваемся поудобнее, и только здесь я позволяю себе окинуть взглядом давно не виданного друга: в полной боевой броне, пускай изрядно потрепанной; огненную шевелюру вновь отпустил, как в зеленой юности; знаменитая Черная Рука — ну да что ей сделается? Вот только лицо... Хотел бы я видеть того смельчака, который умудрился располосовать самодовольную мину нашего Клауса. А вот того, что потом стало со смельчаком, видеть я не хотел бы. — Что ж, — первым делом Клаус причащается к бутылке, крякнув, а потом продолжает: — Весело было в Гейлфикланте, вот что я тебе скажу. Суровые нравы. Подавлять тамошние восстания было бы сплошным удовольствием, будь я законченным садистом. А что нового в Рейлуде? Я ловлю себя на том, что без отрыва гляжу на пуговицу на рукаве своего штатского камзола: расшаталась, надо отдать Эслине, пусть подошьет... Но Клаус сверлит меня взглядом так пронзительно, что не ответить нельзя. — Да что нового, что нового... Брат мой Клаус, — на этот раз я, кажется, машинально ерошу волосы... Теперь он точно знает, что я нервничаю. — Леди Ноа справлялась о тебе три дня назад. Наверняка ей не терпится прижать героя к... августейшей груди. — Бог тебя покарает, Калне, если ты тут шашни крутил с Ноа, пока я развлекался в Гейлфикланте! — похоже, что Клаус не шутит. По крайней мере, наш ревнивый фельдмаршал чуть ли не рычит и краснеет до ушей. И я спешу разубедить его, пока он не размазал меня на месте. — Нет нужды беспокоиться! — примирительно поднимаю руки, бегая глазами по выпивохам вокруг в поисках спасения. — Уж на леди Ноа я бы и не взглянул! — Хочешь сказать, она недостаточно красива для тебя?! — Ах, Клаус, Клаус~ Тебе стоит поскорей навестить ее, а не то лопнешь от перевозбуждения, неровен час. А если серьезно, то ты же меня знаешь. — Потому и беспокоюсь, — буркает, язвит. Но вроде слегка успокоился и даже делает попытку переменить тему: — Так значит, наш блаженный трудяга остепенился в конце концов? Ой-ой. Именно этих слов я ждал, их же и опасался. С другой стороны, Клаус узнает рано или поздно, и удивительно, что не узнал до сих пор — в армии слухи разносятся быстро, и новость о королевском бракосочетании наверняка молнией пронеслась, несмотря даже на то, что Гейлфиклант от Роланда — в тысяче миль. Имя избранницы — сенсация, не больше и не меньше. Я сам, когда узнал (а произошло счастливое событие полгода назад) чуть было не помешался. После венчания позволил себе хорошо напиться. Эслина пилила меня четыре дня кряду. И снова я в замешательстве, и подозрительный Клаус явно мрачнеет. А потом вдруг присматривается ко мне, округлив глаза, и тычет мне в лицо грязным пальцем: — Генерал-полковник, это что... усы? Теперь настает мой черед залиться краской. Клаус ржет, сотрясая мощью своего голоса несчастный кабак, а я не могу понять: неужели мне настолько не идет? Это модно! И нравится зрелым женщинам! Хотя пестуемые усы ещё несколько жидковаты и в целом портят мой образ утонченного мальчика, но... пора взрослеть и работать над собой. А такие мужланы, как Клом и Миллер, уже никогда этого не поймут. Потому что оба женаты. — Так кто она? — А? — вот теперь, чувствую, не отвертеться, но, к своему стыду, продолжаю косить под склеротика. — "Кто она" — кто? — Сионова супруга, — хмыкает лучший друг, бесцеремонно облокотившись на стол. — Кому мне чинно целовать ручки? — Клаус, я бы не... — И вообще, какого демона Сион не обсудил это со мной... — Да послушай... — Я его нянчил, можно сказать, а он... — Не надо... Эх. И тут я называю имя. Клаус затыкается мгновенно. Я осознаю, что люди за двумя соседними столами уже минут десять как побросали все свои дела и с интересом прислушиваются к нашей беседе. А потом пальцы-клещи с такой силой сдавливают бутылку, что крепкое стекло раскалывается. С Черной Руки темная густая кровь капает прямо на столешницу. В следующий момент она сжимается в крепкий, словно молот, кулак — и стол трещит под ударом, прежде чем рухнуть. — ВРЕШЬ! Но я уже проглотил язык. Miran Мы добились всего, о чем мечтали. Вместе. Я и мой король. Менолис покорно следует за роландским светом. И хотя в годы оккупации восстания совершались одно за другим, Роланду удалось обойти все подводные камни и сплотить прежде разобщенные народы. Так же, как Роланд когда-то впитал в себя Эстабул, он впитал Руну и Нельфу, Эртолию, Касслу, Гейлфиклант, Сфельиетт... Последней пала империя Гастарк. Король-герой Севера Рифал Эдиа не пожелал сдаться и с помощью одного из Управляющих Осколков отдал свою жизнь, чтобы стереть с лица земли армию Роланда. Я стоял рядом в тот миг. Я помню, как изменилось его лицо, когда он понял, что страшная вспышка, порожденная исполинским мечом, канула в никуда. Его последним словом было "Элел". Вслед за тем мои теневые волки вырвали ему сердце. Но умер он мгновением раньше, когда кончились силы, затраченные на неудавшийся удар. ... Наш король, светлоликий Сион Астал... Король-герой Юга мудро правит нами и ведет за собой единый народ. Жаль, что Сион Астал ныне — только лишь морок. Его руки — Рахель Миллер, Клаус Клом, Калне Кайвел, Лир Ринкал. Я — его голова. Вот кто правит на самом деле огромным континентом, который лишь недавно оправился от опустошительной Мировой войны. Война кончилась два года назад. Но утрачивать разум Сион начал лишь недавно. Он долго сопротивлялся Темному Павшему Герою в своей голове, так долго, как не мог бы противиться никто в целом мире. Но даже так он не был способен сопротивляться бесконечно. Компилятор Всех Уравнений и Метод Решения Всех Уравнений ускользнули, и где они находятся, я не знаю до сих пор. Темный Павший Герой начал сходить с ума. А Сумасшедший Герой свел с ума Сиона Астала. Однако, держать морок благополучия, видимость благоденствия было необходимо, чтобы империя Роланд не заподозрила дурного в своем короле. Нужно было дать им понять, что все хорошо. Что мир движется дальше — к счастью для всех. Что король — самый обычный человек. Я знал, что делать. Много раз в прежнее время я пытался женить своего короля, я искал ему спутницу жизни, которая сможет хотя бы отчасти принять на себя тяжесть целой империи. Но лишь год назад я понял, насколько необходим этот брак всем нам. Rahheru, Jerume — Милк Эфиллет не существует. Рахель, прошу тебя... О, я давно ничего ни у кого не просила, пожалуй что целую вечность. Последний раз — когда несносные мои ученики, юные Райнер, Пиа и Перия, затеяли дружеское соревнование и попытались изжарить друг друга заклинаниями. Вот тогда я просила, чтобы больше подобного они не вытворяли. Просила и била их полированным прутом, невзирая на вопли, пока рука не устала замахиваться. Хотя Райнер, насколько я помню, молчал как рыба. Он вообще, по-моему, умудрился уснуть во время экзекуции. Но это сейчас неважно. Важнее, что мой муж спятил. Миллер уже подавал в отставку около года назад, и тогда ее не приняли. Но сейчас он твердо намерен добиться того, чтобы вышестоящие чины отстранили его от службы. Он задумал преступление. И по его словам, сама Милк Эфиллет благословила его на это — кто бы она ни была. И вот я ношусь вслед за ним по кабинету и уже совсем готова изжарить его заклинанием, пока его сумасшествие не передалось и мне. Рахель выскакивает в окно, я — вслед за ним. На крыше здания Первого Разведывательного Центра (именно в нем с недавних пор располагались отряды преследования нарушителей Запрета и их глава) мы оказались всего лишь спустя несколько минут. Только тут мне удалось в прыжке настичь и пришпорить Миллера, повалить его навзничь и со всем чувством нанести удар в лицо. — Ты же погибнешь! Я ору так, что меня наверняка слышит вся роландская столица. С мгновение мы боремся, но затем он оставляет попытки сбросить меня и с какой-то небывалой нежностью глядит мне в глаза. — Тебе должно быть все равно, — произносит он. - С тех пор, как я — снова твоя жена? Черта с два. Обычно, когда я злюсь, он "успокаивает" меня тем, что я поседею, если буду и дальше нервничать. Но в последние месяцы у меня были тысячи причин бесноваться, а в моих синих волосах ни одной белоснежной пряди так и не прибавилось. Наверное, он еще не довел меня до той черты, когда я посыплю себе голову пеплом и разорву его наконец. "Я не могу больше оставаться в этой стране", — говорил мне Миллер снова и снова, а я резонно замечала, что Роланд теперь — не маленькая южная империя, а занимает целый континент, и бежать, в сущности, некуда. В каком-то смысле я понимала, что он имеет в виду. Но не могла позволить ему пойти на шаг, который будет стоить ему... не только должности и карьеры. Хотя именно этого — смерти — он и добивается. Ведь нет места, где он сможет оградиться от этой страны, нежели в могиле. Но сам уйти не в силах. Нет, я не могу ему этого позволить. Мы оба слишком многое отдали нашему Роланду. — Жерме. Я продолжаю сверлить его взглядом. Я его ненавижу, честное слово. — Жерме. Кто бы мог подумать, что у вечно занятого, нелюдимого Рахеля Миллера могут быть такие глаза? Они по-прежнему спокойны и спокойствием этим напоминают о затишье перед страшной бурей. — Жерме, пусти меня. Я не выношу этих слов, они делают больно давно зачерствевшему сердцу. Поэтому — еще удар. Рука дрожит, но цель — его живот — находит точно. Миллер корчится, едва сумев вдохнуть, а я в это время ненавижу его всей душой. Да пропал бы ты пропадом! Иди! Убей королеву! Умри! Получи то, о чем ты мечтаешь! Освободись от гнета этой страны! Иди же! — Жерме, ты плачешь? Услышав это, я не могу удержаться от третьего удара. Я не плачу. Я не Жерме Клейсрол, если плачу. Он не должен врать мне о том, что я плачу. Глупости это. Плачут только тогда, когда нет никакого выхода. А здесь — выход есть. Я найду его, я постараюсь. Только мне нужно помнить, что гений Рахель Миллер всегда добивается своего. Miran В кандидатках на роль королевы Роланда я искал многие качества. Для начала, она должна быть аристократкой из той знати, что уцелела во время дворянской чистки семь лет назад. Древность её рода гарантирует знатность и безупречность крови. Затем, она должна быть внешне хороша собой, обучена всем необходимым премудростям этикета, воспитана, возможно, не слишком умна. Веселый нрав приветствовался, ведь отвлечь своего царственного супруга от тяжести на душе — ее первостепенная задача. Сион Астал не хотел этого брака, поэтому хотеть должна была она, чтобы на первых порах совместной жизни хотя бы один из супругов проявлял инициативу в общении. И еще она не должна мешаться под ногами. В конце концов я нашёл идеальную претендентку. Я не поверил тому, что среди всех девиц, которые являлись во дворец на смотрины, она все время была у меня прямо под носом. Noa, Esurina Расчесывать волосы королеве Роланда перед отходом ко сну было обязанностью Эслины Фолкал, в которой та не находила ничего обременительного. За полгода патронесса и служанка даже успели подружиться, несмотря на казавшуюся значительной разницу в возрасте. Иногда к ним заглядывала в гости и я. Обыкновенно вечерняя темнота уже опускалась на улицы, но мне не было страшно ехать в роландский дворец на ночь глядя, чтобы повидать своих друзей. Сиона я не видела вот уже много суток, но молодая его супруга по-прежнему принимала меня с радостью. Радость, впрочем, была лишь видимостью. И я, и Эслина видели, что королева опечалена. На белом лице не было никаких красок, идеальная прежде осанка поникла, голос сделался сух. И все-таки мы находили темы, которые могли развеселить ее. Мы смеялись втроем, и нам казалось, что дружба наша бесконечна, а радость — велика. И вновь я застала Эслину за ее вечерней заботой: она расплетала длинные волосы королевы, которые были уложены в сложную бальную прическу. Я помогла девушке с этим. Королева была тиха. — Его Величество наверняка снова заработался так, что забыл обо всем на свете! — нарочито беззаботно щебетала Эслина. Вот, значит, в чем дело: король не появился и на сегодняшних торжествах. Которые, между прочем, были организованы в честь возвращения моего супруга, фельдмаршала Клома, и его войск. Но я лишь мягко улыбнулась, разместившись в кресле и отвечая Эслине: — Уверена, Сион Астал в течение этого бала сделал для Роланда очень много полезных дел. Эслина кивнула, и мне показалась, что наша милая королева кивнула тоже. Беседа, какой бы нелепой она ни была, налаживалась. Дзынь! Это шпилька, выпав из расплетаемых волос, звякнула о паркет. Эслина вновь взяла гребень. Как хорош был этот вечер... Я предвкушала, что вскоре мой любимый придет в мои покои, и я смогу должным образом поприветствовать его после долгого пути. Мне нужно было лишь вернуться в свой дом до полуночи. Приятное волнение овладело мной, и я раскраснелась. И, конечно, Эслина мигом это заметила. У нее на сей счет была заготовлена шпилька иного рода. — Вам нездоровится, Ваше Высочество? — кротко поинтересовалась она. — Ну что ты, — рассмеялась я в ответ, — я чувствую себя превосходно. — В таком случае, это тоска сердечная? — Эслина сделала вид, что задумалась. — Наш бравый фельдмаршал, уверена, сможет развеять эту тоску... — Он постарается, — уклончиво отвечала я, краем глаза наблюдая за третьей нашей собеседницей. Та странным образом отсутствовала, витая в своих мыслях. — Повезло вам, — вздыхала служанка. — Я вот абсолютно уверена, что Калне гуляет на стороне!.. Ох! Говоря, она невзначай сильно дернула гребнем непослушную прядь монарших волос... Но королева даже не обратила на это внимания. Пока Эслина рассыпалась в извинениях, я тронула супругу Сиона за плечо. — Милая, что с тобой? Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем она ответила: — Я не понимаю... чего ему не хватает. Эслина моргнула: — Калне-то? Хорошей взбучки! — Полагаю, Ее Величество имеет в виду господина Астала. — О, если так... По правде сказать, я не видела Его Величество за пределами кабинета как минимум всю неделю. И еду, которую я приношу ему, он почти не трогает. — Правда? — королева явно взволновалась, на ее щеках вспыхнул румянец. — Может быть, он болен, как ты полагаешь, Эслина? Но та лишь неопределенно пожала плечами, отводя глаза: — Неужели вы бы не заметили этого прежде меня? — Я не больше тебя вижу его. — Вот как? Но... ночами... — неделикатно ляпнула Эслина и, маскируя замешательство, вновь занялась королевской прической. — Ночами? Недоумение, прозвучавшее в юном голосе, заставило нас с Эслиной неуверенно переглянуться. Затем служанка сделала робкую попытку объяснить, ночи какого рода она имеет в виду. Судя по глазам молодой королевы, она решительно не понимала, о чем идет речь. И намеки о Калне и Клаусе она тоже не понимала. Это вызывало некоторого рода... волнение. Но не могло же быть того, чтобы за полгода, прошедших после свадьбы, Сион со своей нареченной ни разу не оставались наедине? Пока я мучилась в замешательстве, Эслина выглядела так, будто проглотила свой гребень. Мы обе чего-то не понимали. Ведь... мы были уверены, что брак этот - по любви. Абсолютно уверены. Ведь король и его королева были знакомы уже очень, очень много лет. Miran Я все эти годы помнил ее красоту, хотя тогда она была еще слишком юна. Такая красота, как у нее и ее собратьев, запечатлевается в памяти мгновенно — и на долгое-долгое время. Сион Астал любил ее по-своему. И она переживала за него все время, что была рядом с ним. Маленькая докука, милая игрушка, слишком шумная... со временем она превратилась в идеал. И она страстно желала этого замужества. Нет, она не мечтала быть королевой и не была влюблена в короля до умопомрачения. Я не знаю причины, по которой она сразу же сказала "да", едва узнала от Сиона о его намерениях. О моих намерениях, если быть точным. Добиться от Сиона согласия значило обречь его на повиновение мне. Я клял себя за то, что позволил себе управлять моим светом, заставлять его, принуждать... Но, возможно, тем самым я направил его на истинный путь. Путь, который должен пройти пока еще неустойчивый и нестабильный Роланд, чтобы превратиться в великую державу. За те пять лет, что остались... Роланд должен успеть воссиять ярче самой прекрасной звезды. А потом Темный Павший Герой сделает из него колыбель для нового мира. Shion Мое кресло стало для меня жертвенным камнем, а стол — молельником. Я был готов умереть. Каждую секунду я был готов к тому, что следующей секунды не настанет. Я считал вдохи и выдохи. Некоторых я не помнил, и именно в эти мгновения я чувствовал, что вот-вот прекратится моё существование... поглотится Силой, справиться с которой я не могу, и тогда наступит долгожданное забвение, но... Но затуманившееся на миг сознание вновь возвращалось ко мне, и я снова мог считать свои вдохи и выдохи. Иногда часть бренного тела требовала пищи, и я набрасывался на еду, которую мне приносила секретарь, словно дикий зверь. Но съев два-три куска, я чувствовал, что эта пища — отвратительна, какой бы свежайшей она ни была. Моё тело... оно было когда-то моим, но теперь отторгало то, что я когда-то любил. То, без чего не мог жить. И моих друзей — в том числе. О, я понимал моего лучшего друга Райнера Люта, как никогда. Как мог он, с его оскверненными телом и душой, находить в себе силы быть среди людей, разговаривать с ними, смеяться, дышать с ними одним воздухом? Я чувствовал себя тьмой, вместить которую было невозможно, и я не мог находиться рядом с людьми. Я ощущал, что заражаю их своей скверной... своим отчаянием. Их всех. Друзей, слуг, подданных... Свою маленькую жену. Она могла больше всех пострадать. От меня. Я старался отгородиться. А она не понимала, чем обидела меня, и волновалась, кусала розовые губы. Голубые глаза часто наполнялись слезами. А я даже плакать уже не мог. Я даже присутствие Фроаде терпеть не мог. И не смог бы в моем теперешнем состоянии терпеть вездесущего Люсиля Эрис, который столько лет был неотлучно со мной. Но теперь Люсиль мертв. Феррис в бегах. От Райнера целую вечность никаких вестей. И, признаться, меня эти вести, появись они, только отвлекли бы от медленной гибели в своём кабинете-склепе. Сумасшедший Герой захватывал мою голову, и все же я продолжал ясно мыслить. Я понимал, что происходит со мною и к чему это приведет. Я лишь надеялся держаться дольше... каких-то пять лет... Но внезапно среди загустевшего, затхлого воздуха, который склеивал мои легкие изнутри, громом раздался стук в дверь. Эслина в последнее время не стучала: она входила сразу, приближалась, ставила на стол или убирала со стола еду и, поклонившись, быстрым шагом уходила; я хотя бы ради нее протягивал руку к перу и делал вид, что пытаюсь работать. Но она что-то чувствовала. По крайней мере, уходила она излишне поспешно. Почти бегом. Боялась меня? Раз боялась, то точно не стала бы стучаться ко мне среди ночи. Стук повторился, но я не сделал попытки ответить. Мне этот стук был безразличен. До того момента, как дверь отворилась, и каблучки ещё раз стукнули — на пороге. Я сделал усилие, поднял голову: средь ночной темноты, заливаемой луной, стояла моя жена, и она была на грани слез. — Братец... Сион... — всхлипнула она. Ее волосы были в полном беспорядке, она была облачена в ночную рубашку... Она была похожа на ребенка, который проснулся ночью от злого кошмара и теперь ищет защиты. Хотя ребенком она всегда смеялась. — Ты... Я поразился безжизненности моего голоса. И она взвизгнула: — Братец Сион! — и бросилась передо мной на колени. Уткнулась в мою ногу светловолосой головой и отчаянно, горько разрыдалась. Все же она была слишком юна. Но королевой... королевой была хорошей. Пускай ей только-только минуло шестнадцать лет... Впрочем, дети Дома Эрис всегда были взрослыми не по годам. Мне было жаль ее. Я точно знал, что она не хотела свадьбы. Вернее, хотела, но не со мной. Об этом мне сказала ее сестра, Феррис Эрис, когда я приходил к ней год назад просить руки Ирис и получил жесткий отказ. Когда Феррис исчезла, Ирис неожиданно сама согласилась на этот брак. Ее сердце было разбито, и она была готова на все, чтобы отомстить за это. И, разумеется, она не раз уже пожалела об этом. Потому плачет так обреченно. Потому что осталась одна, и ни сестра, ни брат не могли утешить ее горя. Древо семьи Эрис прервалось, засохло в тот миг, когда могло бы расцвести. Я гладил ее соломенные волосы, они были теплыми. Тепло возвращало меня к мнимому существованию. Ирис, привстав, целовала мое лицо, и это были первые поцелуи, которые она дарила мне, если не считать того, в храме, во время венчания, после необратимого "объявляю вас мужем и женой". А ведь я почти уже умер — почти до конца. Маленькая игрушка... игрушка для Аслуда Роланда и драгоценность для Сиона Астала. Как же вовремя ты отыскала меня.