Ради тех, кому мы улыбаемся

Третья часть заключительной главы. Приятного чтения. P.S. Я знаю, Ирвэ, об эротических фантазиях своей сестры ты предпочел бы ничего не знать, но... увы х) Miruku Когда-то здесь был Роланд. Эта процветающая империя жила в мире со своими соседями, и не было конца благоденствию. Всякий житель Роланда, будь то даже самый простой человек, жил, не зная бед, улыбаясь каждому новому дню. С рассвета трубы пекарен дымили и разносили по улицам запах свежего хлеба; по вечерам в богатых домах затевались изысканные балы; летом тенистые леса шумели, похваляясь зеленью, а зимой снегопад усыпал и преображал все вокруг, будто в стеклянном шарике, и превращал Роланд в белоснежное королевство. Здесь рождались самые отважные юноши и самые красивые девушки. Все они были верны своей родине и готовы были, в случае опасности, отстоять ее с мечом и заклятием. Более всего народ чтил своего молодого короля, Сиона Астала, который смог в считаные годы направить империю, прежде гнившую заживо на коленях, к светлому будущему. Он помог народу в тяжелое время, он извел тиранию аристократии, он дал империи шанс возвыситься. За это его стали называть Королем-героем". Времена его мудрого и справедливого правления были счастливыми для роландцев. Короля, проезжавшего по улицам в экипаже, встречали с воодушевлением и радостью все, от мала до велика, люди кричали "ура!" и славили Короля-героя. Все были в него влюблены и готовы были на что угодно ради Роланда, ради своего благодетеля. И я тоже. Пусть я была юна, но я помнила годы "до Сиона Астала". То были страшные воспоминания. Я видела изнанку своей империи, я испытала на себе, что значит быть пушечным мясом, расходным материалом. Малышкой я прекрасно знала, что такое смерть. Я была к ней готова, равно как и такие же ребята. Мы не знали любви: нас, прошедших полную военную подготовку, зачастую в нечеловеческих условиях, усыновляли и удочеряли дворяне. Тех, кому везло, кто выживал. Но брали нас в дворянские поместья не для того, чтобы воспитывать, любить нас, а чтобы в нужный момент мы заменили их родных детей на фронте. А дворян всегда посылали на передовую, на верную смерть. Таков был старый Роланд: он провоцировал соседей, вероломно нарушал границы, не имея сил бороться. Прежний король был глуп и самоуверен. Войны истощали империю, морили народ. Сион Астал свергнул правителя-самодура и спас нас всех. Спас меня, наивного ребенка с лейтенантским званием в личном досье. И мы верили, что вместе с Сионом вернем прежде бессильному Роланду славу и могущество. Мы верили: я и мои солдаты. Я и вышестоящие по чину. Я и Райнер Лют. Но в один-единственный миг изменилось все на свете. Все пошло наперекосяк, обернулось вспять. В одно мгновение, будто в сказке, прекрасный король оборотился в демона... или, вернее сказать, принял свой истинный облик? В разгоревшейся междоусобной войне со всех из нас сорвало маски, обнажая настоящие лица. Теперь Король-герой был Сумасшедшим Героем, Райнер из опасного чудовища стал жертвой, которой уготовано заклание, а я... вспомнила, кто я есть. Мое имя — Милк Эфиллет. Я — отвратительная, мерзкая, грешная Богиня, в чьей жизни имеет значение лишь одно: невыносимый голод. Я — одна из тех уродливых созданий, которые желают только есть, есть, есть, есть... Питаться падалью, отгрызать куски от живых тел, пить горячую кровь и пьянеть от нее, как от вина. Есть воздух, которым дышат люди, и почву под собственными ногами. Есть друг друга. Вспомнив, я испытала ненависть к себе самой, но такова моя природа. Я — Высшая Богиня, Богиня Реинкарнации, вот почему каждую тысячу лет, снова и снова, в каждом из новых миров я обречена перерождаться и потом долго идти к своей истинной сущности. Мы все обречены. Герой поглощает Демона, и дьявольские создания из другого мира, Жрецы, уничтожают мир, и на трупе его кишат Богини, вволю питаясь. А Жрецы создают мир новый. Чистый. Безгрешный. И все мы рождаемся заново, вынужденные проживать снова и снова одну и ту же историю, становиться героями одной и той же правдивой легенды: Герой поглощает Демона, и мир рождается заново. Однако в этот раз, я верю, все будет иначе. У Героя не осталось сил на поглощение. Две половины Демона, разъединенные в самом начале истории, соединятся, Все Уравнения* пойдут снова в ход, и тогда Жрецам не удастся снова уничтожить наш мир. Одинокий Демон никогда этого не допустит. Обратный отсчет пошел, до конца этого мира осталось несколько дней. Но на сей раз все будет иначе. Я отдам все свои силы, только бы все получилось так, как я говорю. Вы спросите, почему я, мерзкая Богиня, согласна на это? Все дело в Демоне, которого я не хочу терять снова и снова. Raina, Ferisu Мы хороним последний оставшийся у нас Управляющий Осколок в предместьях Рейлуда, на старом кладбище, где, по слухам, спит вечным сном легендарный герой. Я завидую ему, но это неважно. Потом, по колено в снегу, мы выбираемся обратно на протоптанную дорогу... и здесь я понимаю со всей неотвратимостью, что больше мы ничего не можем сделать. У меня в голове все отчетливее тикают секунды, оставшиеся до всеобщей погибели: угасают последние дни декабря, сегодня — канун Нового года, нового тысячелетия, которому, как всегда, не суждено наступить. Все известные Гастарку артефакты отныне упокоены в земле: так будет и в следующем мире. Кроме, разве что, двух, до которых мы не смогли добраться. Один — в руках нашего заклятого врага, другой — на хранении у заклятого друга. Боюсь, что... — Райнер, милый, — вдруг произносит Кифар, глядя на меня слезящимися от холодного ветра глазами. — Нам надо идти в столицу. — Это он и сам знает, — Феррис удивительно невозмутима, хотя и терпит ненавистную ей Кифар вот уже черт знает сколько недель. Ровно столько же времени она на меня обижена. И за это я страшно зол на нее: нашла время кукситься эта Феррис. Нами владеет уныние. То уныние, которое ощущаешь вместе с осознанием, что ты сделал все что мог. Самые холодные ветра воют на душе. Мы не смогли. Не успели. Мы не знаем, что делать дальше. Я полагал, что когда все артефакты найдут свой покой, мы поймем, что нам делать дальше. Но теперь стою я здесь, посреди пустынной дороги, и мной овладевает отчаяние. А также чувство вины... Райнер Лют, твой план снова не удался. Я не представляю, что делать теперь, куда вести Феррис и Кифар. Обычные люди, волей судьбы не подозревающие об истинном положении вещей, сейчас собираются семьями, шумными компаниями, по домам и тавернам... А моя семья, вся, что есть, совершенно потеряна перед нависшим роком. Но надо сделать вид, что все... что нам все по плечу. Мы не боимся того, что произойдет. Мы хорошо постарались, трудоголик Сион мог бы нами гордиться. Я соглашаюсь со словами Кифар, устало мотая головой. И мы идем на восток, к западным воротам роландской столицы. Город встречает нас сиянием огней, королевский замок, стоящий на возвышении, похож на цветную картинку. Рейлуд отстроили за эти годы, он стал еще более величественным. Белокаменные крепостные стены окружают жилые дома надежным кольцом, ограждая от всего. Как давно я не был... дома. Впрочем, дома ни у меня, ни у Феррис нет. ...Не успеваем дойти. Феррис вдруг вскидывает голову, чувствуя опасность, и я тоже внезапно понимаю, что воздух пахнет кровью. У ворот нас встречает сам Миран Фроаде, нимало не изменившийся. Все та же ядовитая ухмылка. Все тот же взгляд, полный кромешной темноты. Все тот же латексный костюмчик трансвестита, ну что за блин... — Ты? — рявкаю я. — Прочь с дороги. — Боюсь, что здесь ваша дорога кончается, — даже голос ничуть не другой: холодный, как лед. — Их Величества никого не принимают. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Скосив взор на Феррис, я заметил, как она напряглась. Ого! Берется за рукоять меча. А ведь сколько времени она не касалась его, не вынимала из ножен? Сразу ясно, вид Фроаде вызывает в напарнице... эмоции. Далекие от доброжелательности. Терпение, Феррис, я сам мечтаю убить его и повесить голову на ворота, но сейчас лучше выяснить, что ему нужно. Хотя оно и понятно. Наверняка, приказ Сиона Астала. Будто читая мои мысли, Кифар вдруг чертит магический круг — роландскую печать Куренаи — и направляет ее на Фроаде. — Ты ошибаешься. Твой король нас не интересует, — чеканит она, и отсвет печати бросает на свет на ее лицо. — О, — ухмылка Фроаде испаряется с его лица. — А вот его интересуете вы. Когда пища отбивается от рук, это... прискорбно. Но теперь есть вероятность, что все пойдет как надо. Как должно. И меня всего пробирает холодом: этот змий послан не убивать, а привести нас живых. Я даже догадываюсь, зачем. Кифар точно Сиону без надобности, но вот мы с Феррис... Герой рад будет поглотить Демона, и вот Демон сам пришел к нему в руки. Обе его половины. Они наверняка понимали, что мы... не можем не вернуться перед самым концом. Но никто из нас не делает первого шага, который развяжет бойню. На пальце Фроаде сверкает могущественный артефакт. И он знает, куда бить: в Кифар. Она беззащитна перед его теневыми волками. И это — угроза жизни моей давней подруги — делает меня уязвимым. — Королева Ирис скучает по своей сестре, — произносит он неожиданно. Провокатор. Но все бесполезно. Феррис не поддастся, ни за что не... Феррис! — Ах ты тварь! Боль, отчаяние — вот что прорывается в ее голосе, когда она, выхватив свой клинок, бросается на Фроаде. Ей так и хочется растерзать его за то, что он произнес своим грязным ртом имя ее дорогой сестры... И она покрывает расстояние, разделяющее нас, словно молния, занося меч, готовясь раскроить ему череп мощным ударом. Но внезапно в руках Фроаде появляется еще один артефакт. Он великолепно мне знаком: это Чешуйчатый кинжал Долуэли, некогда принадлежавший семье Орла, не найденный нами в хранилище Эдиа. Кинжал в мгновение ока втыкается в почву. Все это я уже видел... все это я помню: дрожащую под ногами землю, гул и рокот из самых ее глубин... Навстречу Феррис прыгают два теневых волка, порожденные рукой Фроаде: она разрубает их, одного за другим, ее меч все так же остер, а умения — отточены. Вот только из разверстой дыры уже поднимает голову громадный уродливый дракон, способный пожечь весь Рейлуд. И Феррис, отвлекшаяся на волков, не успевает ни добраться до Фроаде, ни уйти с пути чудовища. А самое страшное, что рев дракона уже привлек внимание зевак с городских улиц, и все они, словно не страшась смерти, уже бегут сюда. Я вижу, как Феррис вонзает свой меч в драконью чешую, но это ему - что заноза. Тогда она бросается на Фроаде; тот ухмыляется, окруженный защитой своих теней. Этот ублюдок все рассчитал верно: либо мы сдаемся и идем с ним, либо гибнут люди и изрядно страдает город. Хотя в ближайшие часы мир и перезагрузится целиком, такой жертвы я допустить не могу. Если будем упрямиться, Фроаде и пальцем не шевельнет, чтобы исправить последствия артеф... Артефакт! Я, обезумев от ужаса, выискиваю глазами кинжал и, наконец, нахожу его: воткнут в землю у хвоста дракона. И вмиг в мою голову приходит решение: разобраться сначала с драконом, потом — с Фроаде. — Кифар, отойди! — с воплем я бросаюсь вперед: подруга отскакивает от магической печати, а я уже сую пальцы в хитросплетение символов. Переписать здесь, здесь... Вмиг вместо печати Куренай передо мной Бакшу. — Пли! — Призываю сети света... — тут же кричит Ноллес: плащ ее развевается, когда она направляет заклятие. — БАКШУ! Сотни сияющих веревок единым залпом устремляются в дракона, обхватывая его лапы, его шею, крылья, его пасть... Связывая его так крепко, как только способно чуть переделанное, усиленное мною заклинание. Дьявольское создание истошно ревет, стараясь выпутаться. Феррис тем временем наносит удар за ударом по щиту Фроаде, раскалывая его раз за разом: он смеется и напускает на нее целую свору своих теней, он создает теневых гигантов, возвышающихся над мечницей... Она рвет и мечет, мечтающая добраться до него и убить собственными руками. Медлить нельзя: дракон вот-вот вырвется из пут. Только бы не слажать... только бы не промахнуться, не попасть Методом Решения по толпе людей... Какие идиоты! Здесь опасно, здесь смертоубийство, а они даже не думают о том, что может и им перепасть! — Феррис, закрой людей! — ору я, и в глазах моих мигом вспыхивают сверкающие символы в виде капель, переливающихся всеми цветами радуги. Очи Феррис уже освещены точно такими же символами, она оборачивается к людям, готовая сколдовать щиты. Но тут оставленный без внимания Фроаде настигает ее позади и... заключает ее в поток кромешной тени. Она не видит ничего, ей ни до чего не докричаться, и мечу эта тень не поддается. Нервы сдают: сейчас сила вырвется из меня, уничтожит дракона, будто его и не было, но вместе с тем... вместе с тем она накроет людей, подошедших и без того слишком близко. Я не могу прицелиться выборочно. Вместе с драконом на тот свет уйдут чуть ли не пятьдесят человек, среди которых явно виднеются дети. Это я загнал в угол ни в чем не повинных людей. Это я виноват. Что делать? Я чувствую, как мощь в моих руках становится невыносимо тяжелой, все вокруг пылает алым. Что делать?! Феррис бьется внутри теневого кокона, Кифар, чтобы помочь ей, колдует заклятие за заклятием, роландское за эстабульским, но к ней уже подбирается теневая стая, готовая растерзать. ЧТО ДЕЛАТЬ?! Все происходит очень быстро. Падает навзничь окровавленный Фроаде. Тени оставляют Феррис; она, тут же придя в себя, бросает вперед сгусток чистой магии, на лету формирующийся в чистый свет, такой плотный, что его ничем не пробить. Дракон сбрасывает путы и поворачивает жуткую голову к городу, вдыхает, готовясь испустить волну пламени. Я позволяю Методу Решения освободиться. Передо мною мелькают сотни символов, диаграмм, я вижу материю, я вижу все, из чего состоит этот мир. Но мне нужен дракон, слышишь ты? Мне нужен только он! Усилием воли я развоплощаю дракона, и он исчезает навсегда, от него не остается ничего: ни тени, ни единой частицы, ничего. Мощь Метода Решения Всех Уравнений бьет по световому куполу Феррис, накрывшему ошеломленных людей, но, не в силах преодолеть такую же магию, как и сам Метод Решения, испаряется бесследно. Купол рассыпается сотнями вмиг потухших искр. И наступает полная тишина. От усталости я не держусь на ногах, Кифар тоже опускается на землю, едва дыша, держась за сердце. Феррис с мечом наперевес оглядывает поле боя на предмет опасности. Вопли толпы, спешно смывающейся обратно в город, доносятся как сквозь вату. Стихли вспышки битвы, и становится понятно, что на землю уже опустился вечер — небо затянуто темнотой. Я не сразу нахожу глазами Фроаде, лежащего ничком на земле, и склонившуюся над ним фигуру. Черт побери, я ничего не понимаю. Почему наш враг вдруг... Постойте-ка. Появившаяся откуда ни возьмись девушка отняла губы от затылка убитого ею Фроаде. Капля крови скользнула изо рта на ее оголенную шею. Она подняла голову, встряхнула льняными волосами и поднялась на ноги одновременно со мной — тонкая, мерцающая, абсолютно обнаженная Богиня, вполне себе человеческого вида в отличие от большинства Богинь. Еще одна старая знакомая — Милк Каллауд, она же Милк Эфиллет, Богиня Реинкарнации. Глядя, как Милк отирает губы от человеческой крови, ежусь даже я, Кифар так вообще приходит в ужас. Феррис тут же оказывается рядом со мной, выставив вперед меч. — Ну и пакость, — произнесла она. — Не то слово, — согласилась Милк, сверкнув белыми зубами. — На вкус Сионов подпевала ничуть не лучше помойной крысы. — Буэ! — вырывается у Ноллес: ее лицо преисполнено отвращения. — Райнер Рид. — Богиня без тени улыбки переводит взгляд на меня: — Все начнется, едва рассветет. Осталось всего несколько часов. Теневым кольцом и драконьим кинжалом я займусь сама, Люк Стоккарт по моей просьбе уже вернул земле Менолиса артефакт Нить Латцеля. Я спешила сюда, как могла. И, к счастью, не опоздала. — Ты знаешь... ты знаешь, как можно избежать перезагрузки? — я не верю своим ушам. А когда Милк кивает, то еще и глазам. — Все просто, Одинокий Демон. Если сумеешь воссоединить обе свои половины, то повторяющийся цикл собьется. Ты сможешь выступить против Жрецов из Элела и одолеть их. Вы оба понимаете меня? Феррис и я растерянно переглядываемся. — Разве тебе не все равно? — спрашивает моя напарница у Богини. — Мне не все равно, Эрис Рид. На вашем месте я бы обрадовалась этому. — Но как... — Этого я не знаю, — оборвала меня Милк. — Это вы сами должны понять и проделать. Узнав, что Одинокий Демон вновь всемогущ, Жрецы придут сюда из иного мира, и тогда вы сможете дать им бой. Если в Рейлуде есть безопасное место — идите туда. — Такое место есть... - вдруг подает голос Кифар. Она бледна от того, что услышала, но ее глаза лихорадочно сверкают надеждой. — На юге города стоит мой дом. Я не была дома почти год, но уверена, что там безопасно. Ты же не против, Райнер? Что я могу сказать? Я киваю, и Кифар неожиданно заливается краской. Эрис тем временем вкладывает в ножны меч, поджав губы. И вдруг Богиня, оторвавшись от земли, оказывается рядом, заключает в объятия мою напарницу. — Э! — зная кровожадный нрав Богини, я всерьез опасаюсь за Феррис: вдруг Милк, не совладав с голодом, решила испить ее крови? Но Эфиллет выпускает целую и невредимую мечницу, только касается ее щеки, обезображенной клеймом. — Ты берегла его все это время, — говорит Милк — не надрывным голосом Богини, а торопливым, взволнованным тоном обычного человека, так, как говорила Каллауд. — Я считала тебя ужасной женщиной, но теперь я испытываю благодарность... О, пожалуйста, прости меня! — Простить... за что? — выдыхает Феррис удивленно. Милк вскидывает на нее карие глаза: — За покушение, которое не удалось. Я окончательно перестаю что-либо понимать. Вдруг от щек Милк отливает человеческий румянец; она отстраняется от помертвевшей Феррис. И добавляет: — Знай, что заговорщики были счастливы принять казнь из королевских рук. Вслед за этим она, опустив голову, растворяется в воздухе, я перестаю ее видеть. Я не чувствую ее. Она ушла, забрав с собой и кольцо, и кинжал. А Феррис... плечи Феррис неровно вздрагивают. Она всхлипывает, но ни слова не говорит. Sabishigari no Akuma** — Здесь не мешало бы прибраться, — напарница снова становится самой собой, когда мы входим вслед за Кифар в ее дом — неказистое двухэтажное здание с крохотной террасой. — Пф! — должным образом ответствовав Эрис, Кифар прячет ключ за пазуху. Уличные фонари светят в маленькое окно, и темнота не кажется кромешной: крохотный чайный холл, имеющий нежилой вид, обставлен скудно. На комоде, что прямо у двери, заметен приличный слой пыли; мне сразу хочется чихнуть, раз этак пять, со вкусом. — Так, посмотрим... Где-то здесь я оставляла фонарь, — вглядывается Кифар в темноту. Но затем решает не заморачиваться и одной рукой чертит формулу: — Призываю сияние... — Погоди, — я нагло переписываю два-три символа в ее узоре. — Ох... спасибо, Райнер~ Призываю сияние... КАРАСАГИ! Комната озаряется. Заклинание выпускает на волю не один, а штук восемь парящих сияющих шариков: они дают много света, но совсем никакого жара, и поэтому ничего не подожгут. "Светлячки" разлетаются по комнатам: на кухню, в ванные, на второй этаж... — У меня скромный дом, — говорит Кифар, неловко улыбаясь. — Но зато целиком мой. Только здесь я и провожу свое время, когда возвращаюсь из путешествий. — Но потом снова уходишь? — спрашиваю я, с размаху садясь на стул. Женщина кивает: — Да. Кроме меня, за Тоале и Рифалом некому присмотреть. Наступившая пауза кажется сдавленной, неудобной; я рассматриваю обстановку, Феррис — меня. Хлоп! Сведя ладони, Кифар улыбается и чересчур беззаботно щебечет: — Кто голоден? — Я~ Знаешь, Кифар, мне бы поспать хоть пару часов. Мозги спеклись. — Хм! — Феррис просто не может сдержаться. Перевожу: "Мозги? Не льсти себе!" Но ее мерзкое поведение я списываю на нервозность. Все-таки последний день живем. — Раньше в этом здании была маленькая гостиница, — рассказывает Ноллес, — ее хозяин совсем разорился, вот и уступил мне дом почти за бесценок. Для путников, владеющих магией, где угодно найдется подработка, пусть и негласная, так что нужные деньги у меня были. Я подумала, что иметь собственное место все же приятнее, чем нигде его не иметь. Здесь, конечно, не Эстабул... — тут же вздыхает она. — Но тоже неплохо. Так вот, хоть дом и выглядит небольшим, на втором этаже не то пять, не то шесть комнат. Тебе в самом деле нужно отдохнуть, милый Райнер! Так что выбирай любую, они все удобные... От ее трескотни я, признаться, почти заснул. Но мысль о том, что где-то совсем рядом есть удобная кровать, продлила бодрствование еще ненадолго: отсалютовав Кифар, я встаю и даже делаю шаг по направлению к лестнице... Как вдруг оживает Феррис. — Ты слышал, что она сказала. Я оборачиваюсь и беззлобно отвечаю: — Конечно, слышал. Она сказала: "Выбирай любую", чем я и хочу заняться. — Я не о этом, — Феррис вскидывает подбородок, уставившись на меня. — Ты слышал, что она сказала. Доходит до меня не сразу. Но когда доходит, я не могу не ответить. — Она — это Милк? Феррис, я понятия не имею, что мы должны делать. Даже она сама этого не знает. — Но мы должны что-то сделать. Она научилась мастерски расставлять акценты, черт возьми. Мне необходимо все мое самообладание, чтобы спокойно ответить: — Я не собираюсь оставлять все как есть. — Настал тот великий час, — Феррис скрещивает руки на груди (нехороший знак), — когда мир целиком и полностью зависит от тупоголового лентяя. А тупоголовый лентяй вместо того, чтобы немного подумать, собрался прохрапеть этот великий час. Мать честная, она даже не издевается! Как она может полоскать меня с таким спокойным лицом?! — Ты всю жизнь взваливаешь на свои плечи все, что не тебе нести, — продолжает она. От ее пронзительного взгляда становится неспокойно. — А теперь, когда всем действительно нужна твоя помощь, ты... Ты бессовестный кретин, Райнер Лют. Лучше бы она орала, срывая связки. Этот холодный голос пронизывает меня до самых костей. Но ясности не вносит: как, по ее разумению, я должен собрать две половины Демона? Как она себе это представляет? Есть я, а есть она! И хоть ты тресни, не будем мы одним целым! Если только не наварить клейстера. Я уже собираюсь выпалить все это... но вдруг на мою защиту с грацией солдафона кидается Кифар. — Не нужно требовать от Райнера невозможного! — вот она — кричит, да еще как. — Он всю жизнь старается для других! Такой эгоистке, как ты, никогда этого не понять! — Вот как? — щурится Эрис. — Я эгоистка? Вот что думает обо мне мисс Предам-И-Не-Замечу? — О, так это говорит мисс Продам-За-Данго? — повышает голос Ноллес. Ну, снова-здорово. Возвожу глаза к потолку: надо унять их, пока не сцепились. — Послушайте... — встреваю я. Но Кифар мечет в меня злой алый взгляд: — Не сейчас! Дай мне высказать все, что думаю! — Вам тут не рады, мистер Просплю-Конец-Света! — кивнула Эрис. Столкнувшись с таким единодушием, я с чистой совестью машу на все рукой. Лучше проигнорировать их свару, остаться наедине с собой и, как сказала Феррис, хорошо подумать. Вопли Кифар и равнодушное зудение Феррис великолепно слышны в коридоре второго этажа, но я искренне надеюсь, что смогу спрятаться от лишних звуков в дальней угловой спальне. Спа-а-а-альня~ Самое сладкозвучное слово в целом мире. Если где и встречать конец света, то только в спальне, на пуховом матрасе, в окружении мягких подушек... Я неимоверно радуюсь, когда нахожу все это в выбранной комнате. Притворив дверь, оглядев полутемное помещение (ни один "светлячок" Карасаги сюда не пробрался), я долго управляюсь с доспехами, а стащив их, сажусь на кровать и... И тупо смотрю в стену. Стоило мне уединиться, как липкое ощущение тревоги накрыло меня вместо приятной сонливости. Минуты утекают сквозь пальцы, благо что до рассвета еще остается время, но ни одной внятной мысли в гудящей голове не появляется. Давным-давно Темный Павший Герой по имени Аслуд Роланд разделил на две части мечом своим Одинокого Демона. Одну часть, Компилятор Всех Уравнений, он сразу же поглотил. Вторую, Метод Решения Всех Уравнений, он поглотил позднее. Одинокий Демон, Райнер Эрис Рид, был очень несчастен, поэтому позволил так зверски обойтись с собой. В целом мире у него не было никого, но зато он был сам у себя. Каждая из двух его частей была самостоятельным существом. При разделении, однако, вся чувствительность, все эмоции остались у Райнера Рида [Метод Решения Всех Уравнений]. Эрис Рид [Компилятор Всех Уравнений] оказалась равнодушной ко всему. Если верить интуиции, то в этих давних событиях кроется разгадка. Если подумать... Одинокий Демон был разделен мечом. Феррис — мечница. Но что это дает? Сон начисто покидает меня, и хочется выть от бессилия. И проклинать Аслуда Роланда, которому было только дай чего поразделять. Не было бы всего этого, не захоти он силы Одинокого Демона! Не было бы ничего! Ничего. Ни меня, ни Феррис, ни наших приключений. Интересно, каково это: быть одним целым? Иметь одно тело, один разум, одну душу на двоих? Я не знаю, сколько провел за этими нелегкими размышлениями... Очнуться мне помогает хлопок двери в соседней комнате. И еще один хлопок раздается спустя пару минут. Феррис и Кифар, сорвав голоса, разошлись по комнатам. Так и встретим светопреставление по одиночке. И Сион его встретит отдельно от нас... Бедный Сион, изодранный, искромсанный Сумасшедшим Героем... Героем, который так и не получил своего Демона на этот раз. В прошлой жизни Райнер Лют был невестой Сиона Астала. Он с радостью дал любимому пожрать себя. В позапрошлой — и Райнер, и Сион, и Феррис были братьями, не разлей вода. Ради родного брата — ничего не жаль. В позапозапрошлой... Чего там гадать? Кто знает... может быть, из-за того, что в этом мире Сиону так и не удалось поглотить меня, следующей жизни у нас не будет? Или цепочка наших реинкарнаций прервется, потому что Жрецы уничтожат мир завтра утром? Это конец? Самый настоящий конец? Но тогда получается, что больше ни одному из нас троих не придется страдать. И не придется переживать историю снова и снова. Это хорошо... или плохо? Я не успеваю прийти к однозначному мнению - дверь распахивается. На пороге стоит Феррис, тоже снявшая боевую амуницию. У нее в руке — бутылка какого-то пойла. Наверное, у меня очень выразительный взгляд, потому как напарница вдруг оправдывается: — Ту потасовку в баре лет десять назад помнишь? Так вот, я с того дня — больше ни капли. — Это... э-э-э... радует. — А вот у рыжей воображалы пьянство явно стало одной из нехороших привычек, — твердо сообщает она. — Кифар что, напилась? — таращусь я на Феррис. — Вусмерть. Вдребезги. Вдребадан, — отвечают мне. — Что случилось?! — Мы всего-навсего поговорили, — беззаботно сообщает Феррис. — Потом она остыла, а я-то и внимания не обратила на ее истерики... — Хммм... — Хм? — Да я так, ничего-ничего... И что дальше случилось? Феррис вдруг вздохнула: — Потом она сказала, что весь континент сейчас празднует Новый год. И предложила побыть сегодня обычными людьми. Проявить уважение к чувствам празднующих, подумать о том, каким был старый год. "Вот я..." — голос Феррис вдруг стал удивительно напоминать Кифар, — "...вот я даже и не думала, что в этом году я снова увижу моего милого Райнера..." — Что, так и сказала? — я, кажется, покраснел. — После второго бокала. — О... Как же все изменилось за десять лет. Как же все мы изменились... Феррис, подойдя, садится рядом со мной, ставит у своих ног бутылку и смотрит в пол, дощатый и неинтересный... но смотрит очень сосредоточенно. — Потом я помогла ей дойти до комнаты, — произносит она. — Знаешь, мне вдруг пришло в голову, что все эти годы... некому было помочь ей в таком положении. И я вижу, как на ее щеки наползает краска. — Если ты сделала это только для того, чтобы тебя не считали эгоистичной, то я совсем не удивлен. — Ты меня раскусил, — искоса смотрит она на меня. И тогда мы смеемся на два голоса, легко и от всей души. Смех разрывает ночную тишину, которая, похоже, царит в эту ночь только в этом доме... во всем Рейлуде, в самом деле, никто не спит, все гуляют и празднуют и поют. Может быть, предложить Феррис последовать их примеру? Кифар права. Хотя бы однажды, но надо почувствовать себя... обычными. Побыть вдалеке от всех этих легенд, битв, лишений и отчаяния. Похоже, Феррис пришла сюда именно за этим. Или же ей просто страшно, не хочет быть в одиночестве. Она никогда этого не покажет, но... думаю, что так и есть. Если я сколько-нибудь ее знаю — думаю, что так и есть. — Мы так ничего и не поняли, — вырывается у меня. Феррис вопросительно хмурится, и я добавляю: — Что нам делать со всем этим. Реликвии, Богини, Жрецы, Сион, я и ты... Все это не имеет смысла. Все это только... усложняет жизнь. Помолчав, она говорит: — А ты хотел бы, чтобы жизнь была простой и понятной? — А ты не хотела бы? — Я страшно изумлен, ведь Феррис качает белокурой головой. — Нет? — Ни в чьей шкуре не бывает просто. — Сильно сказано. — Райнер. — Она сидит, не шевелясь, и говорит негромко: — Все люди порой мечтают, чтобы вещей, которые уже случились, никогда не было в их жизни. Мои родители были жестокими, безумными людьми, как и весь мой род. Но будь отец и мать добрее ко мне, для меня не существовало бы причин становиться сильнее, чем я есть. Ни в одной из схваток я бы не одержала верх. Я бы не выжила. Вот почему я счастлива, что родилась именно в клане Эрис, хотя его стоило бы ненавидеть всем сердцем. На это мне нечего ответить, потому что резон в ее словах угадывается и без лишних вопросов. — И подумай, — продолжает она, — если бы Герой не разделил когда-то Демона, сидели бы мы сейчас друг рядом с другом? Собственно, она повторяет то, о чем я думал, пока сидел здесь один. Только в ее устах это звучит куда прозрачнее. — Может, ты и права. Произнеся это, я неожиданно чувствую ладонь Эрис: она прикасается к моей руке, лежащей на покрывале. Я был прав, ей и впрямь страшно. — Но все-таки, — нарушает она возникшую тишину, — мы только люди. Винить друг друга за то, что нам недоступны тайны мироздания — это законченное свинство. Прости, Райнер. Я тоже не знаю, как решить эту задачу. — Даже если бы мы знали... — ...мы все равно ни над чем не властны. Да. Мы должны смириться с тем, что ничего тут не попишешь. Я поглаживаю тонкие пальцы Феррис; она глядит в пол, и ее лицо вновь заливает краска. — Эй... Повинуясь порыву, я прижимаю напарницу к себе, и она обхватывает меня руками. Ее тепло отдается в груди неровными ударами сердца. — Я же тщеславен, помнишь? — шепчу, отчего-то волнуясь. — Я вечно взваливаю на себя то, что мне не по силам. И тогда она заглядывает мне в глаза и произносит... Нет, она ничего не говорит. Мы припадаем друг к другу; целуя Феррис, я чувствую, как улетучивается тревога... Ее сменяют иные чувства, накатывают, словно прибой. Ее поцелуи — удовольствие, которое вовсе не часто мне доводится переживать, поэтому именно сейчас я стараюсь каждое мгновение запечатлеть в памяти. Каждое прикосновение, каждый ее вдох... Всякий раз, когда мы позволяем себе недолго быть по-настоящему искренними друг с другом, кто-то один из нас останавливается прежде, чем можно подумать о чем-то большем. Но теперь, кажется, мы отбрасываем сомнения. И я отмечаю, что еще никогда Феррис не льнула ко мне с такой алчностью. Это волнует меня, будоражит и даже приводит в смущение: я не привык к тому, чтобы она так легко, так непритворно выражала свои чувства. Затуманившийся мозг понимает: что-то иначе. — Ferisu?.. Она касается моих губ, овевая их жарким надсадным дыханием. Затем, вскинув ресницы, ластится нежной пылающей щекой к моей колкой щеке. — Raina... Я не успеваю ничего сообразить, как уже лежу на мягкой постели, в окружении подушек, как и мечтал, а на моей груди (и это лучше всякой мечты) покоится голова Феррис. Она вслушивается в то, что творится у меня под рубахой, слышит, как бешено стучит мое сердце. Можно коснуться ее лица, ощутить шелковистость кожи кончиками пальцев... Можно вдохнуть аромат длинных светлых волос. И можно задуматься о том, что на нее нашло. Пульсацию, разлившуюся под кожей, никак не прекратить, как не остановить бег разгоряченной крови. Что-то нашло и на меня самого. Кажется, воздух загустевает от витающих в нем странных, никогда прежде не испытываемых эмоций... Воздух свеж, но сделай вдох — и все тело сводит сладко и жгуче, будто он отравленный. Почему-то к лицу приливает жар... Я сознаю, что прямо сейчас Феррис тесно и без стеснения прижимается ко мне идеальным телом. Напарница притрагивается к моему рту новым поцелуем, подтянувшись ко мне поближе... Я закрываю глаза и... Дзынь! Нечаянно Феррис задевает ногой бутылку у кровати, и та падает, грохочуще катится, звонко ударяется о стену, издевательски булькнув. Мы замираем, как есть омертвев. В доме все так же стоит тишь да гладь, шум, к счастью, не разбудил... Кифар. Вспомнить о ней в такой момент — это просто невероятно. Будто вернуться с небес на землю. Феррис, я вижу, тоже встрепенулась: в ее горящих глазах появляется осмысленность, вслед за этим — стыд. Она садится на постели в полном смятении, даже руки ее легонько дрожат. У мечницы, не знающей промаха, руки дрожать не должны. Но было бы дело в мече... — Это все ты, — выпаливает она, и голос ее до смешного тонок, — это из-за тебя я... я становлюсь извращенкой! Маньяк! Надумал протянуть ко мне грязные лапы?!.. Наглец! Едва сдерживая смех, я дожидаюсь, пока Феррис совладает со своими эмоциями. Нет, честно, услышать от нее такое — это лишний раз поверить в наступающий конец света. Извращенка Феррис, ну это ж надо! Она выдает гневную тираду, а я все отчетливее чувствую: отстранилась Феррис — и готово, заныло в груди от разочарования... Чары, установившиеся меж нами, бесследно рассеялись, но теплые, живые ощущения рук Феррис в моих руках, ее ласковых тонких губ, приятной тяжести белокурой головы у самого моего сердца... Все это помнит еще мое тело и отчаянно хочет вернуть. Феррис не встает с постели, не уходит, все так же сидит, и спина ее явственно напряжена, поникли сведенные плечи. Она всячески пытается вернуть свое хваленое самообладание, но ей это никак не удается, потому что, уверен, ею владеет то же желание, что захватило и меня. Мне остается лишь убедить ее в этом... выпрямившись, заключить ее, теперь безмолвную, в объятия. Тронуть губами бровь, скользнуть по щеке, найти рот... Поцеловать так, чтобы выразить все, что у меня на душе. Вжать в себя, зарыться пальцами в шелк волос и отдаться поцелую всем своим существом. Неловкость, смущение, страх — к черту все! Я вожделею Феррис Эрис. Она только моя. Она должна это понять. Но вот она поддается. Проходит по меньшей мере целая вечность, прежде чем Феррис мне поддается и отвечает, и тогда... о, тогда я рискую, обхватив ее тонкую талию, усадить напарницу на колени и прижать еще крепче к себе. В глубине души я боюсь, что она скажет "хватит", и потому — не даю говорить вообще. Горит лицо, когда девушка вдруг покрывает его поцелуями и, вмиг смутившись, прячет свое лицо у меня на плече. Сама виновата: открыла для меня гибкую шею. Я пробую ее бархатистую кожу на вкус. Феррис, что ты делаешь со мной? Я слышу, как она негромко постанывает и произносит: — Не могу... не могу, Райнер... Но ее руки уже стаскивают с меня рубаху. Она все может, когда потеряет голову. К жару, охватившему нас, примешивается странный магнетизм. Прикосновения рождают желание касаться еще и еще... Тело к телу, кожа к коже... Что такого в Феррис, что в голове возникают все эти желания, о многих из которых боязно даже подумать? Она ошеломительна. Она красива, как божество, она любит, я верю, любит меня всем сердцем... и еще мы с ней, я и она — две половины одного целого. В миг, когда Феррис (сама ли или увлекаемая мною) укладывается на кровать и (уж точно сама) притягивает меня к себе, дрожа... До меня вдруг доходит. Как озарение. Как просветление, вмиг объяснившее все. Феррис стонет, вкушая первые прикосновения к своей груди, а я даже не замечаю, что делаю. Думаю только о том, как, оказывается, все просто. Может, и существует для Одинокого Демона способ стать единым целым, но тот, что избрали мы — определенно самый лучший. Еще ни в одной жизни мы не были так близки, поэтому лишь сейчас... может получиться. Через единение наших тел станут едины души, и тогда мы, возможно, сможем разделить на двоих целое существование. Только если ты этого хочешь, Феррис. Если хочешь, давай притворимся, что мир и его судьба нас совсем не заботят. Давай будем эгоистичными... Синие глаза полны томления и неги, на губах нежится улыбка. Ты согласна? — Да... — неожиданно выдыхает Феррис. Дальнейшее кажется сном. Мы сплетаемся, окунаемся в запахи друг друга, мои руки сами рвут с Феррис одежду прочь, а она резво, с присущей ей быстротой и порывистостью, разоблачает меня. Потом я касаюсь ее, обнаженной, — пусть и несмело, но я точно знаю, что моя напарница ждет этого прикосновения. Белизна, чистота гладкой кожи, ее сильное тело, которое дышит жаром насквозь... Я оглядываю ее и не могу насмотреться; давно наступила полночь, комната погружена в глубокую предрассветную темноту, но легкий свет уличного фонаря бьет в высокое окно, бросая длинные тени... озаряя и нас с Феррис, познающих друг друга. Ручаюсь, еще никогда она так не чувствовала. Я рад наконец увидеть, как Феррис Эрис задыхается в море новых для нее ощущений, стесняясь своей наготы... и гордясь ею в то же время. Она бесподобна. Вся, целиком. Меня самого бьет в сладостном исступлении. На миг показалось, что возвращается Альфа Стигма — такой силы жар и дрожь захлестывают меня. Обоюдное трение заставляет кожу пылать: вот Феррис притягивает мою голову к своей груди — и вмиг изгибается в талии. Я ласкаю ее, сам не свой, со смесью желания и стыда, губами и языком; для меня все внове, и в глубине души я опасаюсь сделать что-то не так, боюсь ее отпугнуть. К счастью, меня ведет чистый инстинкт, стремящийся как можно более полно насладиться Феррис. Ее голос делает меня ведомым. Я готов одуреть от ее мягкости и податливости, когда умопомрачительно длинные ноги Феррис вдруг обхватывают меня. Запрокинув голову, девушка едва дышит, в приоткрытых глазах мерцает откровение. Она в самом деле желает только меня, если без тени сомнений раскрылась передо мной... Я не должен обмануть ее ожиданий. Она любит меня, как никто в целом мире, а ведь когда-то я мог только мечтать об этом... Но я был чудовищем. И, пусть мое проклятие навсегда уничтожено, чудовищем я и остаюсь. Мог ли я думать, что мне доведется испытать настолько сильную близость? Достоин ли я ее?.. Разве могу прикоснуться к чистому совершенству? Вот кто для меня Феррис. Я люблю ее, я хочу ее... но не осмеливаюсь. Предназначение меркнет перед страхом вечно одинокого монстра. Однако, вот Феррис ловит что-то этакое в моем лице... и беспокоится. — Все в порядке? — ее голос дрожит, рвутся наружу сиплые нотки — до того она возбуждена. Впрочем, вмиг прикусывает язык. — Да... то есть нет... — я сам не знаю, что отвечать. Желание никуда не исчезло, Феррис манит меня, но... мне вдруг кажется, что я не имею на нее права. По-прежнему кажется. — Ты снова? Вмиг охладевший голос ее отдается звоном в ушах. Феррис смотрит пронзительно, видя меня насквозь, я не могу набраться духу, чтобы отвести взгляд. Еще чуть-чуть — и меня, к моему стыду, заколотит от переживаний. И тогда я все брошу, потому что мне не совладать с собой. — Послушай, — произносит она уже мягче, привставая... касаясь моего лба своим. — Я не хочу даже знать твоих оправданий, которыми ты всегда прикрываешься, прежде чем сделать глупость. Ты... ты безвольный дурак. Ты не хочешь быть со мной? — Хочу! — жарко возражаю я: да как она могла подумать? — Знаешь, я только... Ее губы накрывают мои, не давая договорить... и я явственно чувствую, как чарующее кольцо ее ног становится лишь тесней. Она делает это нарочно, клянусь, но и виду не подает!.. Я теряюсь, когда она чуткими пальцами проводит мне по спине... когда ощущаю вкус ее языка... Ну вот, она все-таки сошла с ума. Мне стоит гордиться этим? Вырывается постыдный стон против воли. Она добивается того, чтобы желание тела пересилило все мои сомнения. И получается у нее превосходно: я готов признать ее... талант. Больше не могу... не выдерживаю этого бесполезного трения о нее внизу. Этого становится недостаточно. Я хочу пойти дальше. И хватит ухмыляться, Феррис, бога ради! Будет по-твоему — как всегда. — Ну же, Райнер, — ее красивое лицо преображается мукой нетерпения. Пружинисто вздрагивают груди, так сильно бьется в грудной клетке ее сердце. Меня охватывает волнение. И тут же, лишая меня всех колебаний, она шепчет: — Я же люблю тебя... Да будь я проклят. И я вдавливаю ее в постель своим весом. Зарываюсь лицом в золотые волосы, их запах — просто дурман. Объятия становятся крепче... У нее перехватывает дыхание. Она верит мне, она обнимает меня за шею так доверчиво, и поэтому я решаюсь. Зажмурившись, я наугад делаю движение навстречу удовольствию, которое раньше казалось запретным для меня. Поначалу ощущения ошеломляют настолько, что... не описать. Феррис обжигающе горяча, тесна... она словно тает... То, что ее тело можно чувствовать... так... Это открытие почище всяких там артефактов. Приятнее всего на свете... Ее естество идеально подходит ко мне... А, главное, мысль о том, что я обретаю что-то давно потерянное, никак не оставляет меня. Когда моя половина хрипло стонет мне на ухо, кожа покрывается мурашками. Но вот возникает затруднение, препятствие на моем пути глубже в тело Феррис. Она вся дрожит, а я... Это глупо, я знаю, наверняка я совсем помрачился рассудком от происходящего, но... я беру обе ее ладони своей одной, маскируя этот жест под неловкую заботу о ней. На самом деле, я просто боюсь тяжелой руки своей мечницы. Разве Феррис позволит хоть кому-нибудь сделать ей больно? Разве стерпит? Она же задушит меня в мгновение ока, в самую счастливую минуту моей жизни! ...Но ей удается стерпеть. Она закрывает глаза, странно всхлипнув... и почти сразу ее алое лицо расслабляется, очищается от промелькнувшего потрясения. Значит, Феррис смогла на миг сосредоточиться и овладеть своим телом, чтобы изгнать наверняка неприятную боль. Сотни раз я видел, как она делает это в бою, но то, что даже сейчас она... Впрочем, больше я не могу думать ни о чем, слишком горячо стало вдруг. Все началось только что, и больше не имеет значения, что было до этого. Есть только я и она. Я целую ямочку между ее ключицами, и тогда она зарывается в мои волосы освободившимися руками. И ее телом целиком и полностью овладеваю я. Мой мир сосредотачивается на движениях, хаотичных вначале, но затем, стоило мне немного освоиться, — ритмичных, настойчивых... Зашипев сквозь зубы, держа в своих руках такую жаркую, такую чувственную Феррис, я двигаюсь и, кажется, готов умереть ради нее, если только она попросит. Прямо сейчас я готов на все. Моя ладонь размашисто гладит ее грудь, живот, соблазнительное бедро... Крепче... крепче она хватается за меня, извиваясь. — Тебе... хорошо? — спрашиваю я с замиранием сердца. Издавая стон, она кивает и бесхитростно смотрит своими синими глазами: — Ты извращенец, Райнер... ты же... о! т-тренировался... На своих жертвах... Надо признать: это лучшая похвала, которую я когда-либо от нее слышал. Мы продолжаем. Она не бездействует, дарит мне ласку, льнет ко мне... а когда она находит мои губы своими, я не выдерживаю. Мне нужно только обхватить ее талию крепче и выпрямиться, и тогда она снова будет... сидеть у меня на коленях... Ведь ее ноги и без того сжимают меня в неразрывном плену. От беззастенчивой перемены сладко кружится голова... Мы двигаемся синхроном, дыша рот в рот, глядя глаза в глаза. Мы — одно целое. Я позволяю ей своим весом насадиться на меня, соединяясь теснее, и замираю — наслаждаюсь ощущениями. А Феррис берет мое лицо в свои красивые руки и ласково целует глаза. Как же приятно... Сразу меня переполняет неверие... и воспоминания, ведь вслед за тем моя Феррис накрывает глаза мне ладонью. Однажды это принесло мне покой, освобождение от сумасшествия. Теперь этот жест вызывает улыбку, мягкую и, наверное, счастливую. Такая улыбка не вяжется с творящимся в душе вихрем. Феррис невольно вскрикивает, когда я, наощупь найдя ее грудь, чуть прикусываю сосок. Мне отрадно и неловко чувствовать ее дрожь, томление ее тела. Тогда она целует мои пересохшие губы, ласкаясь ко мне. Поцелуй с каждым мигом становится все жаднее... И вслед за тем я награждаю нас обоих, возобновляя движение; воздух в легких раскаляется до предела. И магнетизм меж нами теперь непреодолим. Сумей я нащупать узы, связавшие нас, они оказались бы крепче корабельных канатов, надежней любых цепей. Мы почти физически ощущаем, что сливаемся в одно существо. Сильнее, сильнее... с каждым новым толчком внутрь содрогающейся, подающейся мне навстречу Феррис мне не удержаться от ускорения. Я хочу приблизить тот миг, который расставит все на свои места. Я хочу увидеть, что будет с Феррис и мною в конце... ведь должен же быть конец удовольствию! Но когда я снова смотрю ей в глаза, то вижу в них отблески Компилятора Всех Уравнений. В ночи глаза Эрис Рид сияют ярче самой луны. И, судя по ее изумленному выдоху, она видит те же знаки, мерцание Метода Решения Всех Уравнений, глядя на меня. Удовольствие вдруг становится невыносимым... оборачиваясь чистым экстазом. Хотел бы я знать, что ощущает она в тот момент, когда я вдруг сдавливаю ее неподчиняющимися руками и со всей силы, бесконтрольно вонзаюсь в нее. Ее глубины охватывают меня и заставляют застонать от накатившего облегчения: я вот-вот растворюсь в ней без остатка. А Феррис... она с бесстыдным криком вскидывает светловолосую голову, и невероятной силы судороги захватывают ее. Со стороны может казаться, что ей вдруг стало очень плохо... Но ее голос, доносящийся до меня сквозь пелену восторга, сообщает об обратном. Я ни за что не могу предположить, где кончаюсь я и начинается она. Мы наконец-таки одно целое. Горящий, как в болезненном бреду, я не подчиняюсь себе, откидываюсь на спину и едва-едва сознаю, что нужно дышать. Моя Феррис, нагая, неостывающая, распластавшаяся на мне, мелко подрагивает и глухо постанывает. С нее разом слетело самообладание, его смыло жаркой волной. Наступает полная тишина. Ложится на уши непроницаемой шапкой, усугубляя возникшую в голове приятную пустоту. Гулко бухает сердце, пенится в жилах кровь. Я никак не могу отдышаться, дыхание еще не скоро становится мерным и глубоким. Образы, наполняющие мой разум, хранят в себе сладострастие Феррис. Запоздало я вспоминаю о том, что за стенкой... Впрочем, и там, насколько я слышу, тихо. Да и будто весь город притих, так что... неважно. Есть только я и Феррис. Есть только мы. Теперь можно и помереть. Но вот Феррис поднимает тяжелую голову. Вот притрагивается ко мне, вовлекая в поцелуй. Вот всматривается в меня мутными и яркими, как никогда, глазами. И — замирает вся. Тихим, едва повинующимся голосом зовет меня по имени... Касается моей левой щеки, поглаживая "слезу Демона" — откуда ни возьмись проступившее на моей коже темное клеймо. И тогда в окно робко заглядывает рассвет. ________________________ *Все Уравнения - магическая способность Одинокого Демона, состоящая из Метода Решения Всех Уравнений и Компилятора Всех Уравнений. **Sabishigari no Akuma - яп. "Одинокий Демон".